Ромен Гари - Спасите наши души
— Господин президент, мы получили новые данные об объекте… Дело в том, что компьютер… Цепная реакция начнется автоматически, если любая атомная бомба взорвется в какой угодно точке земного шара…
Президент застыл перед пустым экраном.
— Настройте мне этот проклятый аппарат! — повторил он гневно.
И спохватился. На него смотрят, он не должен терять голову. Ведь это голова американского народа.
Лицо маршала Храпова едва не вылезло с экрана.
— Я отозвал наши самолеты… Теперь ваша очередь, господин президент!
— Шесть минут, — напомнил Хэллок. — Подтвердите приказ об отзыве, господин президент…
Скарбинскому с трудом удавалось склеить осколки своего голоса.
— Господин президент, атомный взрыв в какой угодно точке земного шара мгновенно вызовет цепную дезинтеграцию… Дело в том, что компьютер…
— Я не хочу больше слышать о компьютере! — зарычал президент. — Ясно? В следующий раз его в президенты и избирайте!
— Пять минут, — спокойно сказал генерал Хэллок. — Они появились на албанских радарах.
— Именно об этом Матье и говорил с самого начала, — пробормотал Скарбинский. — Речь Эйнштейна в сорок четвертом году… О… о духовном распаде… «Принстонская метафора»…
— Ладно вам, — сказал президент и замолчал.
— Необходимо срочно отозвать самолеты! — орал Храпов.
— А если наша диверсионная группа провалит операцию, господин… господин…
Он вспоминал его фамилию.
— Храпов! Маршал Храпов! — заорал русский.
— Очень приятно. А если наша диверсионная группа провалит операцию, господин Храпов? Что произойдет, если они провалятся? Албанцы включат своего «борова», и эффект будет такой же, как и от нашей бомбардировки. Ведь так?
— Господин президент! ГОСПОДИН ПРЕЗИДЕНТ!
— Подождите минутку, пожалуйста. Есть еще кое-что. Кое-что, о чем вы, похоже, забыли. Наши люди несут на себе атомную бомбу в двадцать мегатонн. Как защиту. Под прикрытием этого «щита» они и работают. Если какой-нибудь албанский рядовой откроет по ним огонь, произойдет ядерный взрыв и… — Он бросил на собеседников хитроватый взгляд. — Иными словами, господа стратеги, любой придурошный албанский рядовой может низвести нас до состояния отбросов… если этого еще не произошло.
— Три минуты тридцать секунд, — объявил Хэллок.
Президент улыбался.
— Для военного планирования это и впрямь идеально, — сказал он. — Грандиозно. Лучше и не сделаешь — и понятно почему. Ваши компьютеры нужно одеть в военную форму.
— Они пересекают албанскую границу, — сказал Хэллок.
— Восемь человек, — сказал президент. — Восемь авантюристов, у которых нет ни стыда, ни совести. Профессиональные убийцы. И всё в их руках. Нет, даже не в их руках. А в руках того жалкого албанского рядового. Мы построили самую мощную военную машину, какую когда-либо знал мир, и вот к чему пришли. Снаряжения на сто двадцать миллиардов… И один-единственный албанский солдат со своей винтовкой…
Он направился к своему пульту и открыл его.
— Игра случая, — произнес он. — Орел или решка. Удачи тебе, Америка! — И набрал код отзыва.
Потом опустился на стул и посмотрел на военных. Русских, американских. Моих, твоих, наших, их. Чертовы наполеонишки. И эти ученые с их долбаной гениальностью. Не гениальности миру не хватает, а пределов гениальности.
«Боров» существовал не снаружи. Он был внутри. В сердцах и в голове.
Эта истина была вписана в саму концепцию ядерного вооружения и приумножения его запасов, которые за девять минут могут уничтожить человеческий дух всюду, где он обитает.
Президент закрыл глаза и опустил голову.
Научный гений предвещал конец демократии, потому что контролировать гения мог только гений. А это означает, что народы находятся во власти элиты.
У него в памяти всплыли лица внуков.
Обнадеживающий симптом. Полная дегуманизация еще не произошла.
— Бомбардировщики возвращаются, сэр, — объявил генерал Хэллок.
На седьмом экране полыхнула яркая вспышка, и появился понтифик — на коленях, со склоненной головой, с молитвенно сложенными руками.
Президент удовлетворенно посмотрел на экран: они все-таки починили этот агрегат.
Винтовка в руках какого-нибудь чертова албанского рядового, подумал он.
Подошел к телефону и позвонил домой.
По счастливой случайности, трубку снял его семилетний внук.
И тогда советские вожди и все люди, находившиеся в этот час последней надежды в Оперативном зале, услышали, как президент Соединенных Штатов беседует с семилетним мальчишкой о проступке кота Скипа, стащившего на кухне кусок мяса.
Президент положил трубку.
Чертов кот, подумал он. Вечно залезает на шторы или на шкаф и оттуда, с высоты, изливает на людей свое презрение. Но, по крайней мере, одно несомненно: коты не такие уж дураки.
XXXI
6.10
Они вышли на свет божий, сгибаясь под тяжестью щита; солдаты стояли по обе стороны дороги, образуя живую изгородь.
«Мы, наверное, были похожи на шестерых водолазов, несущих на своих спинах темно-зеленую торпеду. Было страшно тяжело», — писал Старр в своем отчете. В машине с открытым верхом, рядом с водителем, они увидели Колека, а позади него двух албанских генералов. Стоявший на бронетранспортере генерал Кочук в мегафон отдавал приказы, а сзади, в черном «мерседесе», сидели маршал Джума, начальник службы безопасности Ринек и командующий китайскими военными специалистами генерал Чен Ли. В лимузине, сопровождавшем автомобиль диктатора, они увидели политических лидеров страны, чьи физиономии заучили во время тренировок: министр промышленности Карз и министр обороны Батк. По обе стороны от машины Колека стояла дюжина албанских офицеров с автоматами, направленными в сторону своих же солдат. Военная премьера, подумал Старр. Впервые диверсионная операция проводится под защитой самого противника.
Галлюцинации начались, как только они оказались на дороге, ведущей к «борову».
Сначала они обнаружили, что вся дорога усеяна мертвыми птицами и насекомыми. «Я видел, как птицы падают, словно подбитые, на лету, — писал Литтл в своем отчете, — а на земле разлагались миллионы бабочек, насекомых и прочих тварей. Ноги утопали во всем этом по щиколотку. Настоящий экологический бред. Поразительно реалистично, задействованы все органы чувств — зрение, обоняние, слух, даже осязание. Невозможно было усомниться в происходящем, отнести его на счет того пресловутого побочного воздействия, о котором нас предупреждали. Мне было хорошо известно о психических расстройствах, вызываемых отходами передового топлива, но разве можно было не верить тому, что видели мои собственные глаза? Растения вокруг нас уже погибли или еще агонизировали, деревья стояли голые — ни листочка, и между тем — не моему скудному уму было понять это поразительное противоречие, — новые цветы прорезались сквозь камни и асфальт у нас под ногами с какой-то неодолимостью, какой-то неудержимой силой, и каждый из нас испытывал странную радость, эйфорическое опьянение и чувствовал себя чуть ли не бессмертным, как если бы не было ничего невозможного и не было пределов тому, что может совершить человек».
Впереди шел Литтл, справа и слева от него — американец и Григорьев. Литтл услышал, как Старр рассмеялся.
— В чем дело? Что случилось?
— Воняет, — сказал майор. — Чувствуете?
— Это мертвые птицы и насекомые.
— Нет, сэр. Это он воняет, говорю вам.
— Так он же «боров», — воскликнул Литтл. — Что ж тут странного?
— Это то, что внутри, сэр. Сам дух. Он ужасно воняет.
Литтл рассвирепел — его, похоже, оскорбили в лучших чувствах. Его оксфордский английский на этом закончился.
— Вовсе нет, сэр! — рыкнул он. — И даже если так оно и есть, то это исключительно из-за того, как с ним обошлись!
— Он же сам и обошелся! — заметил ему Старр.
— Нет, политика так с ним обошлась, сэр! — выкрикнул Литтл. — Захват, концентрация, гнет, давление, утилизация, эксплуатация — кучка негодяев! Психологическая обработка, лишение воли, подавление и все такое! Чтобы выжить, духу приходится прокладывать себе дорогу сквозь всякое историческое, идеологическое, научное, техническое, экономическое дерьмо, и из всего этого дух выходит опозоренным, униженным, оскверненным, отравленным, сломленным, пресмыкающимся, падшим… да, именно так, сэр… падшим!
— Во всяком случае, пахнет от него не розами!
— Заткнитесь! — рявкнул Литтл. — Это приказ!
Они продолжали путь, сгибаясь под тяжестью своей ноши.
— Вы не находите, майор, — спросил Старр, который внезапно почувствовал непреодолимый подъем духа: он ощущал себя с головы до пят живой аллегорией, легендой, мифом, героем будущих саг, — вы не находите, майор, что с этой атомной бомбой, тяжким грузом лежащей на наших плечах, мы восхитительным образом воплощаем собой человечество в целом, которое пошатывается под тем же бременем, но тем не менее мужественно продвигается навстречу будущему?
