Андрей Колганов - Жернова истории 4 (СИ)
– Что для нас важнее – святость дипломатического протокола или авторитет Советского Союза? – Максим Максимович свозь стекла очков устремил тяжелый взгляд на возражавшего. – А чтобы избежать мелочных распрей в процессе подготовки нашего участия в работе Лиги Наций, наша делегация появится в Женеве только в самый последний момент. 30 или 31 октября ожидается официальная телеграмма правительств государств – членов Лиги Наций о нашем приглашении. ЦИК СССР немедленно ответит согласием, думаю, не позднее понедельника, 3 ноября. Поэтому, чтобы успеть на заседание Ассамблеи, мы выезжаем в Женеву через Париж в субботу, 1 ноября, и остановимся во французском городке Эвиан, в десяти минутах езды от Женевы. Дальнейшие инструкции получите на месте.
– Как мы можем выехать, – твердым, громким голосом произнес сидящий недалеко от меня военный с двумя ромбами в петлицах, – если штат аппарата военного советника до сих пор не утвержден?
– Вот и решайте этот вопрос, пока у вас еще есть время до 30 октября! – резко парировал Литвинов.
Меня интересовала аналогичная проблема, но поднимать её во время совещания? Ясно же, что не здесь она будет решаться.
С мест посыпались вопросы касательно организации поездки, но Максим Максимович, переадресовал всех к начальникам соответствующих отделов НКИД, и поспешил закрыть совещание, попросив остаться лишь членов официальной делегации – двух полномочных представителей при наркоме иностранных дел.
Как и советовал Литвинов, я отправляюсь решать вопрос о штате экономического советника постпредства СССР в Лиге Наций к замначальника отдела кадров НКИД. Тот без обиняков ставит меня перед фактом:
– В вашем аппарате предусмотрена одна штатная единица: секретарь-переводчик.
– А вы представляете себе объем работы на моем участке? – внутри начинаю закипать, однако стараюсь не подать вида, пока держусь спокойно, говорю не с раздражением, а с некоторой иронией.
– Вы можете опираться в своей работе на технический аппарат постпредства в целом, – отбивает мое возражение чиновник. – Перепечатка документов, шифрованная связь с Москвой, подборка иностранной прессы, – все это вам обеспечат. Мы не можем раздувать штаты до бесконечности.
– Допустим, – с неудовольствием ворчу я. – Кому следует представить кандидатуру на должность моего секретаря?
– Никому, – пожимает плечами кадровик. – Состав аппарата уже утвержден самим Литвиновым.
Вот это засада! Придется пробиваться на самый верх, чтобы реализовать свое желание взять с собой в Женеву Лиду, и детей, конечно же. Мотаясь по начальственным кабинетам (прорваться к самому Максиму Максимовичу пока не удавалось), я быстро выясняю две вещи. Первая – мой авторитет в стенах НКИД ничего не значит, тем более, что членство в ЦК у меня теперь какое-то сомнительное. Вторая – с кадрами вовсе еще не все окончательно решено. Торг за персональный состав постпредства идет отчаянный. И на заднем плане этого торга то и дело всплывает загадочная фигура – Марсель Розенберг. На него ссылаются, его ругают, им грозят, бросают между делом – «Ну, если Марсель сказал…».
Поинтересовавшись, кто это, у одного из мелких служащих НКИД, узнаю:
– Марсель Розенберг? Это советник нашего полпредства в Италии. Недавно вернулся к нам на работу из Национального сектора ЦК.
Вроде бы, советник полпредства – совсем не та фигура, которая могла бы тягаться с решениями самого наркома. Но вот поди ж ты! Кто же он таков? Постойте… «Вернулся к нам на работу». Кажется, слышал я уж о работнике Наркоминдела с таким именем и фамилией. Точно! А было это в самом конце 1926 года, когда я принял участие в работе только что созданного (не без моей подачи) аналитического отдела ОГПУ. И именно тогда я краем уха услышал из уст то ли Трилиссера, то ли Мессинга, что есть в НКИД такое вспомогательное бюро, которое выполняет функции, в чем-то аналогичные нашему аналитическому отделу. – собирает разведсводки, поступающие в наркомат иностранных дел от Разведупра РККА и от ИНО ОГПУ, а также и разведдонесения по линии самого наркомата. И руководил этим бюро как раз Марсель Розенберг – но потом ушел на работу в ЦК.
– Правда, собственно анализом информации это бюро не занимается, – поведал мне… кто же? Ах, да, это все же был Михаил Абрамович. – Если там и есть аналитик, так это только сам Марсель. Но он один может потягаться со всем нашим отделом. У него и свои источники есть, и весьма серьезные, покачал головой Трилиссер. Мне запомнилась та интонация, с которой он говорил – смесь явного уважения с затаенной неприязнью.
Какой отсюда следует вывод? «Разведчики бывшими не бывают!». А значит, действовать надо через ОГПУ, попытавшись включить в мою игру Розенберга. В конце концов, где Лида служит? Увезти ее в Женеву без согласия заместителя председателя ОГПУ, на которого она работает, все равно не получится.
На какие рычаги и педали нажал Михаил Абрамович, чтобы выполнить мою просьбу, и почему вообще пошёл мне навстречу, – остается только догадываться. Но Лида внезапно, буквально в один день, оказалась переводчицей международного отдела ВСНХ, а трудовая книжка и личное дело неопровержимо свидетельствовали, что вся ее карьера с момента окончания Коммунистического университета, проходила в стенах этой организации. А еще через два дня она уже оформлялась в НКИД секретарем-переводчиком экономического советника постпредства СССР в Лиге Наций.
Скорее всего, у ОГПУ был в этой операции свой интерес, но, разумеется, об инструкциях, полученных от Трилиссера, Лида мне ничего не рассказывала.
Дальше решались уже чисто технические вопросы. Оформление документов на нас и на детей, получение проездных билетов, дипломатического паспорта для меня и служебного – для Лиды, страшная спешка с изготовлением официальных костюмов в ателье НКИД… НЭП, в отличие, от покинутого мною времени, пока давили далеко не столь энергично, стремительного оскудения прилавков и перехода на карточное снабжение не наблюдалось, и многие личные вещи зарубежного производства можно было купить и в госторговле, и у частников. Наши новые чемоданы (польского происхождения, из желтой кожи), быстро наполнялись.
Времена белогвардейского терроризма еще не совсем миновали, несмотря на значительные успехи ОГПУ в борьбе с боевыми белоэмигрантскими организациями. Поэтому оружие тоже ехало с нами. Патроны мы с собой не тащили (кроме двух снаряженных магазинов) – их гораздо легче было купить в Швейцарии, нежели раздобыть здесь.
Накануне отъезда, в пятницу, уже стало известно, что официальная телеграмма с обращением правительств тридцати государств, приглашающих СССР вступить в Лигу Наций, получена. В ответе ЦИК СССР никто не сомневался и наш отбытие в Женеву стало делом, окончательно решенным. В тот же день для последнего напутствия меня пригласил к себе Орджоникидзе.
– Запомни, Виктор Валентинович, – «товарищ Серго» пристально поглядел на меня своими большими, широко распахнутыми глазами. Были хорошо видны красноватые прожилки немного потемневших белков, придававших ему нездоровый вид. – Это я тебе и от себя говорю, и от имени Совнаркома. Твоя главная задача – во что бы то ни стало найти новые каналы поставки в Союз современной техники, и активизировать работу уже имеющихся.
Это было мне ясно и без начальственных напутствий. Хотя СССР покупал за границей целые заводы, а в Москве развернуло свою работу огромное проектное бюро, организованное фирмой Альберта Кана, и новые предприятия сотнями пеклись, как пирожки, с приобретением наиболее передовой техники, а тем более – технических новинок, дело обстояло гораздо более туго. В тех областях, которые стояли на передовом рубеже тогдашнего (или нынешнего?) технического прогресса – в станкостроении, двигателестроении, электротехнике и радиотехнике, в химических технологиях, – мы не могли пока рапортовать о достижении уровня наиболее развитых стран.
Зная, что с огромной вероятностью через десять лет нас ждет мировая война, я не мог не попытаться хоть немного усилить наши технические позиции в целом, и военном производстве – в особенности. Так что слова Георгия Константиновича целиком совпадали с моими собственными намерениями. Тем более, что теперь иных способов повлиять на улучшение экономической ситуации в стране у меня уже не оставалось.
Разумеется, не мог меня оставить без наставлений и мой руководитель по линии ОГПУ, и я получил от него приглашение на беседу загодя, еще когда обговаривал свои проблемы с назначением Лиды в аппарат постпредства в Лиге Наций. В пятницу, окончательно рассчитавшись со всеми своими делами в ВСНХ, заглядываю на Лубянку, в кабинет к Трилиссеру.
– Здравствуйте, Михаил Абрамович!
– Добрый вечер, – он поднимает на меня свои грустные еврейские глаза. – Давай сразу к делу. Про работу с подставными фирмами ОГПУ говорить не буду – в экономической и технической части ты разбираешься лучше меня, память об азах конспиративной техники тебе уже малость освежили. (В скобках сказать – такой инструктаж со мной действительно провели, хотя вступать в прямую связь с фирмами ОГПУ не предполагалось. Я даже не знал, сколько их есть в Швейцарии, хотя контакт к двум из них – «на всякий случай, мало ли…» – мне все-таки дали).
