Умри, если сможешь (СИ) - Лучан Борисов
Его тревожила лишь мысль о том, что жена теперь знает о его возвращении и подаст на алименты, и они вместе с отцом снова вытрясут из него всё до копейки. Деньги у него были, но он их заработал потом и кровью, поэтому расставаться с ними был не намерен ни при каких обстоятельствах.
«Нужно драпать отсюда, пока подлая семейка снова не взяла меня за жабры. Вот только съезжу к матери на кладбище и сразу же сдёрну из Питера», — решил он и порадовался, что не успел обзавестись собственным жильём.
Потянувшись так, что хрустнули суставы, Андрей встал с кровати и направился в ванную комнату. Ему хотелось выехать пораньше, чтобы не застрять в пробке на КАДе.
Сборы были по-армейски быстрыми, тем не менее за завтраком он не спешил: давал о себе знать желудок, основательно подпорченный армейскими пайками и той дрянью, что приходилось ему есть в местах, забытых богом и дьяволом.
Спустившись на первый этаж, Андрей бесшумно выскользнул из подъезда и быстро глянул по сторонам. «Привычка — вторая натура», — усмехнулся он, поняв, что сработали рефлексы, выработавшиеся за десять лет опасной жизни. Тем не менее, прежде чем сесть в такси, он бросил изучающий взгляд на водителя. «Вроде мужик без сюрпризов, хотя с бывшим кагэбэшником ни в чём нельзя быть уверенным. Лапочкин ничего не пускает на самотёк и наверняка приставил ко мне слежку», — невесело подумал он.
Кто такой его бывший тесть, Андрея узнал совсем недавно; просветил его на эту тему матёрый уголовник, пришедший в контрактники через СВО. Конечно, сам зэк напрямую дела с Лапочкиным не имел — советская элита со швалью не общалась, во всяком случае, когда в этом не было нужды — но среди контрактников обретался разный люд, в том числе и те, кто раньше служил в госорганах. И хотя сведения о сотрудниках КГБ были строго засекречены, в перестройку многое выплыло наружу.
Узнав, что Лапочкин служил в КГБ, причём не в малом чине, Андрей порадовался, что вообще остался жив. Учёный сухарь и делец, каким по молодости лет ему представлялся тесть, оказался куда опасней, чем он представлял. С некоторых пор он вообще сожалел, что угодил в его поле зрения.
Впрочем, насильная вербовка в платные защитники родины, которой посодействовал его бывший тесть, была ерундой на фоне того, что ему пришлось пережить в дальнейшем. В ЧВК его отправляли на самые опасные задания, причём с самого начала его службы, что при отсутствии у него какой-либо военной подготовки,[2] было равноценно убийству. При этом наибольшую опасность для него представляли его же товарищи по заданию, которые видели в нём обузу, чреватую гибелью для всех. На его счастье, ему везло так, что бывалые вояки лишь качали головой. Поэтому со временем отношение к нему переменилось. Нет, Рембо он не стал — сила и ловкость не были его сильными сторонами, в этом он был не лучше и не хуже большинства сослуживцев. Сильной его стороной был ум, причём не тот, что свойственен учёной братии, а тот, что работает на уровне инстинкта. Впрочем, способности к анализу у него тоже были и неплохие, что вкупе с развитой интуицией позволяло ему уносить ноги из самых гиблых мест.
Почему из всех кликух к нему прилепилась кличка Маньяк, Андрей не знал. Поначалу он злился, когда его так звали, но затем привык и перестал обращать внимание.
Всё же до кладбища он не доехал. На КАДе его такси тормознул чёрный автомобиль с мигалкой, и следом за ними остановился синий бугатти.
Андрей напрягся, готовый к любому повороту событий, но, как десять лет назад, дверца авто отворилась и из него выбрался Лапочкин. На вид он почти не изменился и был всё такой же сухощавый и прямой как жердь; разве что сетка морщин на лице стала несколько гуще, да волосы основательно побелели. Делать было нечего. Андрей заплатил таксисту и, когда тот уехал, направился к бугатти.
— Здравствуйте, Михаил Николаевич, — бесстрастно произнёс он, подойдя к Лапочкину, и тот окинул его изучающим взглядом.
— Постарел, — резюмировал он и швырнул окурок на обочину. На этот раз он был без водителя. — Садись в машину. Нужно съездить кое-куда.
Памятуя о прошлом, Андрей медлил и Лапочкин едко усмехнулся.
— Не трусь, Маньяк. Всё же мы семья, хоть ты бросил мою дочь.
— Я уже своё отбоялся, — буркнул Андрей, тем не менее ощутил облегчение, хотя знал, что слова бывшего тестя не более чем речевой оборот.
— Куда мы едем? — спросил он, хотя не ожидал ответа.
— В больницу, — ответил Лапочкин.
В голове Андрея звякнул тревожный колокольчик. Выработавшимся за десять лет чутьём на опасность он ощущал, что Лапочкин не столь спокоен, как хочет казаться.
— Что случилось? — не выдержал он.
— Даша и Серёжа попали в аварию по пути ко мне, — голос Лапочкина дрогнул. — С Дашей всё в порядке, она не очень пострадала… отделалась переломом руки. Ну и по мелочи, синяки и несколько несерьёзных ран. А вот Серёжа…
— Он жив? — спросил Андрей ради приличия.
— Да.
— Что с ним?
— В коме. Сильно ударился головой, — пояснил Лапочкин и глянул на него через салонное зеркало. — У мальчика была клиническая смерть. Когда приехала скорая, он не дышал.
«Вряд ли скорая приехала за сорок секунд. Значит, пацан — овощ. Можно считать, что мёртв, — подумал Андрей и у него мелькнула мысль, что можно не беспокоиться насчёт алиментов.
— Хотите, чтобы я попрощался с сыном? — спросил он напрямую.
— А ты хочешь? — взгляд Лапочкина обрёл бритвенную остроту.
Андрею было наплевать на угрозу, которую излучал старый кагэбэшник. Пройдя все круги ада, он уже не столь трепетно ценил жизнь. С языка уже был готов сорваться отказ, как вдруг его резанула головная боль и перед его внутренним взором возник мальчишка из сна. В его взгляде было столько мольбы, что он не выдержал и со всей силы врезал кулаком по торпеде навороченного авто.
— Вот что ты привязался ко мне? У твоего деда куда больше возможностей, чем у меня!
— Это ты к чему? — хладнокровно поинтересовался Лапочкин.
— Ни к чему! Едем в больницу, — раздражённо ответил Андрей и закрыл глаза, давая понять, что не хочет разговаривать.
***
Пряча радость,
