Келли Линк - Милые чудовища
— Ты уедешь и бросишь меня здесь одну, — возразила мертвая девушка. Судя по голосу, она не злилась, просто констатировала факт. Но волосы ее начали вздыматься в воздух. Они подняли ее с велосипеда, образовав вокруг головы этакое лохматое облако, а потом сплелись и легли на спину длинной, похожей на веревку косой.
— Не уеду, — пообещал Майлз. — Вот. Возьми. Покупай что хочешь.
Деньги Глория Пальник взяла.
— Как щедро с твоей стороны, — промолвила она.
— Да ерунда, — отмахнулся Майлз. — Я подожду здесь.
И он подождал. Подождал, пока Глория Пальник зайдет
в «Севен-Элевен». Потом сосчитал до тридцати, подождал еще секунду, вспрыгнул на велик и покатил прочь. Добравшись наконец до хижины для медитаций в рощице за домом матери Бетани, где они с Бетани когда-то любили сидеть и играть в «Монополию», Майлз почувствовал, что ситуация снова более или менее под контролем. Нет более успокаивающего места, чем хижина для медитаций, где когда-то разыгрывались длинные и скучные партии «Монополии». Он собирался помыть раковину, прибраться и, может быть, вздремнуть. Мать Бетани никогда сюда не заглядывала. Тут до сих пор хранилась принадлежавшая ее бывшему мужу одежда для медитаций, его шершавый коврик для молитв, все его статуэтки Будды, свитки, подставки для курительных палочек и плакаты с Че Геварой. Майлз несколько раз пробирался в хижину и после смерти Бетани. Приходил, чтобы посидеть в темноте, послушать плеск фонтанчика для медитаций и поразмыслить о том о сем. Он был уверен, что мать Бетани не стала бы возражать, если бы знала, хотя он ни разу не спрашивал у нее разрешения. Что было очень предусмотрительно с его стороны.
Ключ от хижины лежал на балке над дверью, впрочем, он все равно не пригодился. Дверь была распахнута. Внутри пахло благовониями и кое-чем еще: вишневой гигиенической помадой, землей и вяленой говядиной. У двери стояла пара черных армейских ботинок.
Майлз расправил плечи. Надо признать, в этом вопросе он наконец-то повел себя разумно. Наконец-то. Потому что — и тут мы с Майлзом в кои-то веки сходимся во мнении — если мертвая девушка может выследить тебя где угодно, причем даже раньше, чем ты сам решишь туда отправиться, значит, нет никакого смысла удирать. Куда бы он ни пошел, она уже будет там. Майлз снял обувь, потому что при входе в хижину полагалось разуваться. В знак уважения. Он поставил свои ботинки рядом с армейскими и вошел. Навощенный пол из сосновых досок под босыми ступнями казался шелковым. Он опустил взгляд и увидел, что идет по волосам Глории Пальник.
— Прости! — воскликнул он. Он извинялся сразу за многое. Прости, что наступил на твои волосы. Прости, что удрал и бросил тебя в «Севен-Элевен», хотя обещал, что не буду. Прости, что так смертельно несправедливо поступил с тобой. Но самое главное, прости, мертвая девушка, что вообще раскопал твою могилу.
— Не стоит об этом, — отмахнулась мертвая девушка. — Хочешь мяса?
Тут Майлз осознал, что проголодался.
— Еще как, — ответил он.
В нем постепенно стало крепнуть чувство, что при других обстоятельствах эта мертвая девушка могла бы вызвать у него симпатию, даже несмотря на ее надоедливые, вездесущие волосы. В ней есть стиль. Чувство юмора. В ней, кажется, есть все, что его мать называла «сынок, держись за таких», а специальный словарь для развития речи — «силой личности». Майлз с легкостью распознавал это качество. В нем и в самом оно присутствовало в немалых количествах. К тому же, мертвая девушка была невероятно хороша собой, если не обращать внимания на волосы. Может, вы разочаровались в Майлзе? Думаете, раз ему так понравилась мертвая девушка, — это предательство? Сам-то Майлз именно так и думал. Что это предательство. Но еще он думал, что мертвая девушка вполне могла вызвать симпатию даже у Бетани. По крайней мере, Бетани наверняка бы понравилась ее татуировка.
— Как дела со стихотворением? — осведомилась мертвая девушка.
— С Глорией рифмуется не так уж много слов, — заметил Майлз. — Или с твоей фамилией. Пальник.
— Спальник, — сказала мертвая девушка. У нее между зубов застрял кусочек говядины. — Магнолия.
— Может, тогда сама напишешь эти дурацкие стишки? — вспылил Майлз. Повисла неловкая пауза, нарушаемая лишь почти бесшумным скольжением волос по сосновому полу. Майлз сел, предварительно проведя по полу рукой, так, на всякий случай.
— Ты собиралась рассказать мне что-нибудь о своей жизни, — напомнил он.
— Скучная, — сказала Глория Пальник. — Короткая. Окончена.
— Не слишком-то много материала для работы. Разве что ты хочешь на выходе получить хокку…
— Расскажи мне о той девушке, которую ты пытался откопать, — попросила Глория. — Той, которой ты посвящал стихи.
— Ее звали Бетани, — ответил Майлз. — Она погибла в автокатастрофе.
— Она была хорошенькая? — спросила Глория.
— Ага, — подтвердил Майлз.
— И очень тебе нравилась, — добавила Глория.
— Ага, — сказал Майлз.
— А ты вообще уверен, что ты поэт? — усомнилась Глория.
Майлз молчал. И остервенело грыз свой кусок говядины. На вкус мясо напоминало землю. Может, он напишет об этом стихотворение. И уж тогда-то Глория Пальник поверит.
Наконец он проглотил мясо и спросил:
— Как ты оказалась в могиле Бетани?
— А я откуда знаю? — ответила она. Девушка сидела напротив него, привалившись к бетонному Будде размером с трехлетнего младенца, только гораздо толще и святее.
Волосы свисали ей на лицо, прямо как у героини японских ужастиков. — Ты что, думаешь, мы с Бетани поменялись гробами просто так, по приколу?
— А Бетани, она теперь такая же, как ты? — спросил Майлз. — У нее тоже странные волосы, и она тоже гоняется за людьми и пугает их просто так, по приколу?
— Нет, — сказала мертвая девушка сквозь завесу волос. — Не просто по приколу. Хотя что плохого в том, чтобы слегка поразвлечься? Со временем становится тоскливо. И почему это мы должны перестать веселиться? Только потому, что умерли? На том свете не особенно-то много радостей, к твоему сведениию. Никаких тебе вечеринок, дьявольских коктейлей и настольных игр.
— Знаешь, что странно? — сказал Майлз. — Ты говоришь совсем как она. Как Бетани. Очень в ее духе.
— Это было тупо с твоей стороны — пытаться вернуть стихи, — заявила мертвая девушка. — Нельзя подарить что-то, а потом забрать подарок назад.
— Я просто скучаю по ней, — сказал Майлз. И заплакал.
Прошло несколько минут, потом мертвая девушка встала и направилась к нему. Взяла в горсть прядь волос и вытерла ему лицо. Они были мягкие, хорошо впитывали влагу, у Майлза от их прикосновения побежали по коже мурашки. Он прекратил плакать — должно быть, именно на это мертвая девушка и рассчитывала.
— Поезжай домой, — сказала она.
Майлз помотал головой.
— Нет, — наконец сумел вымолвить он. Его трясло, как в лихорадке.
— Почему нет? — поинтересовалась мертвая девушка.
— Потому что, если я поеду домой, ты уже будешь поджидать меня там. И сожрешь моих родителей или расскажешь, что я раскопал могилу Бетани. Да и то напортачил, даже в таком деле.
— Я ничего этого не сделаю, — сказала мертвая девушка. — Обещаю.
— Правда?
— Правда, обещаю, — сказала она. — Прости, что дразнила тебя, Майлз.
— Ничего, все нормально, — Майлз встал. Он стоял и смотрел на нее сверху вниз. Как будто хотел о чем-то ее спросить, но передумал. Она все это видела и понимала, какие чувства его терзают. Он знал, что должен уйти не медля, пока она его отпускает. Он не хотел все испортить, спросив что-нибудь нелепое, очевидное и глупое. Ее это вполне устраивало. Она не была уверена, что он не ляпнет что-то такое, от чего снова взбудоражатся ее волосы. Не говоря уж о татуировке. Хотя он вроде бы не заметил, что ее татуировка начала чесаться и саднить.
— До свидания, — выдавил Майлз наконец. Казалось, он ждал, будто она сейчас возьмет и пожмет ему руку, но когда девушка вместо руки протянула прядь волос, он развернулся и убежал. Это выглядело не самым достойным образом. И еще мертвая девушка не могла не обратить внимания, что он второпях бросил свою обувь и велосипед.
Мертвая девушка прошлась по комнате, беря в руки то одну вещицу, то другую, а потом ставя их на место. Она пнула коробку с «Монополией», с детства ненавидела эту игру. У мертвецов есть кое-какие преимущества, по крайней мере, никто больше не заставляет тебя играть в «Монополию».
В конце концов она наткнулась на статуэтку св. Франциска, чья голова откололась много лет назад во время импровизированной партии в крокет. Бетани Болдуин слепила для св. Франциска из пластилина новую голову, как у бога Ганеши[3] причем довольно корявую. Если снять пластилиновую слоновью голову, то внутри статуэтки обнаружится пустое пространство, где Майлз и Бетани оставляли друг для друга тайные послания и другие мелочи. Мертвая девушка сунула руку под футболку, в полость, где раньше помещались ее самые интересные и полезные органы (после смерти она стала донором органов, и их все вынули). Там, в безопасности, она хранила стихи Майлза.
