Евгения Прокопович - Вершина мира. Книга вторая.
— Вон, генерал едет, — осклабившись, прокомментировал приставучий водитель, — сейчас запрыгаешь, как вша на сковородке!
Вот только генералов мне сейчас и не хватает! Машина остановилась, обдав меня тучей колких, холодных снежинок. Я демонстративно отвернулась, не выношу хамства. Хлопнула дверь, мимо меня пробежал высокий человек, закутанный в меховую куртку и низко склонивший голову, таким образом пытаясь спастись от снежной пыли летящей в лицо. Меховая куртка, поскользнувшись и едва не рухнув на ступеньки, взобрался на крыльцо и рванул дверь барака.
— Вам туда нельзя, — спокойно остановила я его, — это реанимация, закройте сейчас же дверь!
— Где хирургия? — спросил он оборачиваясь.
— Вот, — я указала на соседнюю дверь, приготовившись к очередному раунду игры в вопросы-ответы.
Дверь распахнулась, и в освещенном провале показалось румяное личико медсестры Любаши.
— Ах, за городом лавина сошла, там где эти геологи роются, — затараторила она, — одного придавило насмерть, другого вытащили, Миха сказал, вроде живой.
— Когда будут? — все, игры закончились, есть работа, посетители могут подождать.
— Минут через двадцать, там проход занесло.
— Хорошо, готовьте вторую операционную, я сама встречу.
— Кто оперирует? — по-деловому поинтересовалась Любаша.
— Все спят?
— Да, кроме дежурной бригады и Игорька, у него через полчаса смена начинается.
— Значит, я, Игорек и Олир, он недавно заступил, всех, кто работает более пяти часов отправить спать.
— Анна Дмитриевна, — укоризненно заговорила Любаша, — вы уже третьи сутки на ногах, может я разбужу кого?
— Спасибо, Любаша, — улыбнулась я, ее заботе. Ну, почему, мои подчиненные называют меня по имени отчеству, только когда мною недовольны? — Но сон, это святое, я и так целый час недавно спала, у остальных еще будет время себя показать, шторм скоро, так что, иди, готовь операционную и что б Игорек был как штык, иначе погоню взашей!
— Хорошо, — Любашина головка собралась исчезнуть за дверью, но я остановила ее.
— Люба, ты Зака не видела?
— Нет, носится где-нибудь, оглоед эдакий, с утра не заявлялся.
— Ладно, жрать захочет — придет, — философски изрекла я.
Люба согласно кивнув исчезла, мягко притворив дверь, а я, озадачено морща лоб, принялась гадать, куда на этот раз могло занести моего охламона. Человек, до этого так истово рвавшийся в хирургию во время нашего с Любой разговора стоял, словно окаменев. Я попрыгала на месте. Ножки мои, ножки, согревайтесь, сейчас стоять вам придется долго и нудно.
— Аня, это ты, что ли? — как-то неуверенно проговорила 'меховая куртка'.
— Я и что из… — раздраженно начала я, мыслями уже находясь в операционной, но осеклась, узнав голос.
— Папа? — спросила я не менее неуверенно, чем он. Вот уж кого не ждала увидеть. Принесла нелегкая!
— Анечка, я так… — он попытался меня обнять, я отстранилась.
— Убери машину, пожалуйста, — попросила я, — ты загораживаешь подъезд.
Сбитый с толку этакой теплой встречей отец махнул водителю вездехода, приказывая отъехать в сторону.
— Как дома? — спросила я, только что б не молчать.
— Все хорошо.
— Как ты? — продолжала я расспросы, удивляясь, что меня это совершенно не интересует.
— Здоров.
— Как Ната?
— У нее тоже все нормально. У нас с ней три года назад сын родился. Сашей назвали.
— Поздравляю, — без особого энтузиазма проговорила я, прикидывая хватит ли нам крови для переливания, если ситуация выйдет из-под контроля. — Красивое имя.
— Спасибо.
— Ника?
— Соскучилась по тебе. Почему не звонишь, не пишешь?
— Времени нет, — я с ужасом поняла, что нам больше не о чем говорить.
— Тебе не кажется, что ты заигралась и уже давно пора домой? — совсем как в детстве, спросил родитель.
— Мой дом здесь, — безразлично ответила я, махнув рукой за спину.
— Где? — у папы отвисла челюсть, и он оглядел непривлекательный во всех отношениях барак.
— Пока здесь, — честно ответила я, — а дальше, не знаю.
— Ты знаешь, сколько прошло времени с тех пор…
— Нет.
— Почти шесть лет!
— Долго, — согласилась я.
— Аня, почему?
— Ты когда-нибудь вязал на спицах? — спросила я, отрываясь от дороги, на которой вот-вот должны появиться сани с пострадавшим.
— Нет, — замотал головой он.
— Ты вяжешь полотно, — принялась терпеливо объяснять я, снова вглядываясь в снежную пелену, — петелька за петелькой. Осторожно, чтоб не сбиться. Потом одна петелька соскальзывает и все, полотно уже испорчено. Ты пытаешься схватить упрямую нитку, но полотно уже распустилось до основания и ты распускаешь его и начинаешь вязать заново. Вот так-то.
Меня совершенно не заботило, понял ли отец хоть слово из того, что я пыталась до него донести, это, как говорится, уже его проблемы.
Из-за поворота с воем сирен вылетел вездеход на воздушной подушке и лихо затормозил у дверей барака. Вынесли носилки. На них парнишка, лет шестнадцать, не больше. Геолог хренов! Совсем еще мальчик, укрытый до подбородка термоодеялом.
— Как он?
Усталый, задерганный врач из команды дежурных спасателей поднимает на меня красные глаза.
— Множественные ушибы, разрывы мягких тканей, сдавленные травмы верхней и нижней конечностей справа. Подозрение на внутреннее кровотечение. Болевой шок, переохлаждение. Аня, они работают без костюмов, а там температура! — рявкнул он, но сразу как-то сник и продолжил, — Проведены противошоковые. Стабилен. В сознании.
— Доктор, — хриплый голос с носилок, глаза в пол лица мутные от боли, — больно.
— Потерпи, родной, — слышу я свой ласковый голос и наклоняюсь почти к самому его лицу, — потерпи, ты ж у нас мужик. Сейчас все будет хорошо.
На пороге появляется Игорек, Любаша и два санитара. Санитары подхватывают носилки. Любаня на ходу ставит капельницу.
— Игорь, загружайте, я сейчас иду, — Игорь кивает и скрывается за дверью. — Папа, извини, мне надо работать.
— Мне нужно с тобой поговорить, — сообщает он моей спине.
— В три у меня обход, приходи, поговорим, — бросаю я через плечо, и едва оказавшись в бараке, отдаю распоряжение на порог его не пускать, мало мне тут проблем!
…В операционной не хватает света, притащили еще две лампы. С начала операции прошло около трех часов. Все операционное поле залито кровью, я ничего не вижу, продолжая сшивать сосуды почти на ощупь.
— Он теряет кровь быстрее, чем мы льем, — бормочет анестезиолог.
— Ничего, — в ответ бормочу я, — все будет хорошо. Игорь, как рука? Люба, отсос! Не рожна не видно!
— Почти собрал.
— Все будет хорошо, — как заклинание, — давление как?
— Пока стабильно, — голос анестезиолога из-за маски звучит глухо.
— Люба, отсос, — умоляю я, вглядываясь в красную горячую пелену, пытаясь зашить почечную вену. Удалось, кровь остановилась. Любаша вытирает тампоном пот с моего лба.
— Он ухудшается! Падает давление! — Взрывается голос Олира, комкая недавний триумф.
— Адреналин, надо подстегнуть сердце. Черт! Остановка! Иду на прямой… — рычу я.
Треск вскрываемых ребер и вот я уже держу в руках пока еще живое сердце и начинаю ритмично сжимать его в ладони, заставляя вновь и вновь сокращаться и гнать по венам и артериям живую теплую кровь. Минута. Три. Двенадцать. На этой чертовой планете нет самых элементарных вещей!
— Ах, он мертв, — голос Игорька дрожит.
— Черта с два! Сволочь, ты будешь жить! — Раздраженно кричу я на сердце в моей ладони, — еще адреналин, кровь, подоломин, кислород!
Я собираю всю волю и свою жизнь в кулак и в последнем рывке передаю это мальчишке. Только бы получилось. Только бы… Ну же! Ну, давай! Под онемевшими от напряжения пальцами вдруг вздрагивает, несмело, будто мышка, зажатая в кулаке. Потом увереннее. Я помогаю. Еще одно нестойкое сокращение. Сердечко просыпается, медленно ворочаясь, словно медведь после зимней спячки. И вот оно уже бьется само, без моей помощи, появился пульс, давление. Проверили работу мозга.
— Он жив!!! — сообщила Любаша.
— Ребята, закончите тут без меня? — колени противно подгибаются, от перенапряжения перед глазами плавают лазоревые круги.
— Да, Анна Дмитриевна.
На несколько секунд все оторвались от растерзанного тела на столе и проводили меня взглядами, в которых сквозило восхищение. Я стягиваю перчатки и бросаю их в мусорку, меня немного мутит от усталости.
На заплетающихся ногах я добрела до первого попавшегося стула. Интересно, а как чувствовал себя хирург почти два тысячелетия назад впервые во всем мире державший в руках живое сердце и заставивший его биться? Я падаю на стул у входа в приемную. Так же, или… глаза закрываются, и я проваливаюсь в черную дыру.
