Александр Смирнов - Чернокнижник
Чернокнижник подошёл к столу, вытащил из ящика записную книжку и собрался кому-то позвонить.
– Кому это ты, на ночь глядя? – спросила Катя.
Чернокнижник ничего не ответил.
– Завтра звони, – сказала Катя, будто на лбу Чернокнижника был написан ответ на её вопрос. – Утро вечера мудренее.
С этим известным утверждением, действительно, трудно спорить. Посудите сами, кого можно застать дома утром? Естественно, того, кто не ушёл на работу. А разве Чернокнижника интересовали люди, которые утром уходили на работу? Ни в коем случае! Его как раз интересовали именно те, кто, оставшись дома, сидели, потупив голову, и готовы были бежать куда угодно и делать что угодно, лишь бы не носить этот постыдный и ужасный титул – безработный. Нельзя, конечно, утверждать, что им было некуда бежать. Нет, места были: можно было наняться, к примеру, грузчиком или дворником, а можно пойти на завод учеником, отложив свой литературный диплом до лучших времён. Зарплата, правда, копеечная, но с голоду не умрёшь во всяком случае. Но разве это выход? Встретит вас, к примеру, знакомый, а вы в грязной спецовке и с метлой в руках. Нет уж, лучше руки на себя наложить, если до этого не издохнешь с голоду. Гордыня – вот истинная причина депрессии, безработица здесь ни при чём. А вдруг зазвонит телефон, и в трубке прозвучит какое-нибудь головокружительное предложение? Нет, этого быть не может. Но, когда верить больше не во что, веришь даже в такую утопию.
Когда Чернокнижник обзванивал своих однокашников, первое, что он слышал, был восторг. На другом конце провода скороговоркой произносились комплементы, будто связь сейчас же оборвут и абонент не успеет высказать всё, что он думает о своём собеседнике. Потом наступала продолжительная пауза. Абонент с замиранием сердца ждал, что вот сейчас прозвучит то волшебное предложение, которого он ждал столько времени. Однако вместо работы предлагалось посетить кафе и встретится всей группой, чтобы вспомнить студенческие годы. Каждый знает, что творится с человеком при таком резко обрушившемся разочаровании. Наступает небольшой шок, и человек еле сдерживается, чтобы не послать куда подальше и вчерашних друзей, и студенческие годы, и сам институт, будь он трижды проклят. Он сдерживает себя в рамках приличия, но не в силу своей воспитанности, а благодаря тому самому шоку, который на время перекрыл дыхание. Через несколько секунд шок проходит, но человек к тому времени уже способен вежливо отказаться.
– Что-то ничего из этой затеи не выходит, – посетовал Чернокнижник Кате.
– И не выйдет, – ответила она спокойно.
– Почему не выйдет?
– Посуди сам, посидеть в кафе – это хорошо, а кто за всё это платить будет? Они безработные.
– Я про оплату даже не заикался.
– Думаешь, они сами этого не понимают? Кто раньше платил за ваши посиделки?
– Мы всегда вскладчину встречались.
– Ну вот, то, что я говорила. А ты скажи, что банкет уже оплачен, так они, чтобы пожрать нахаляву, бегом прибегут.
Катерина будто в воду глядела. Стоило Чернокнижнику только заикнуться, что за банкет платить не надо, как всё перевернулось на сто восемьдесят градусов. Уже не Чернокнижник обзванивал однокашников, а те обрывали ему телефон. Не успевал он закончить разговор и положить трубку с одним приятелем, как другой спешил дозвониться до своего самого лучшего друга.
– Петька, я тебя не правильно понял! – кричал в трубку один из приятелей так, что Пётр отодвинул трубку от уха и сморщился. – Я почему-то подумал, что ты меня в среду приглашаешь, посмотрел календарь, а это пятница. В пятницу я свободен, так что обязательно буду.
Что ни говорите, а вечера встреч придумали не напрасно. Прошло всего несколько лет, а изменилось всё до неузнаваемости. Если раньше студенты, как правило, дружили небольшими группками, то нынче сидят в кафе все вместе с таким видом, будто и жить друг без друга не могут. Все важные, чопорные, будто не в кафе пришли, а в совет министров. Взять хоть старосту Ворошилова. Раньше к нему и на пушечный выстрел не подойдёшь. Хоть должность и неказистая – староста, а так себя поставил, что если и не выше ректора, то, во всяком случае, не ниже. А как же? Одна фамилия чего только стоила. С такой фамилией карьерный рост и без высшего образования обеспечен, а уж с институтом и говорить нечего. А сейчас он кто? Никто, и зовут его никак. Сидит и уписывает за обе щёки красную рыбу, будто он в последний раз в жизни кушает. А вот два комсомольца: Шурик и Юрик. Когда ленинские зачёты сдавали, так они вопросы задавали не хуже, чем профессора с кафедры истории КПСС. Уж больно идейными были. А сейчас карманы дорогими конфетами набили, и смотрят, что бы ещё спереть. Дураки, к концу вечера конфеты их растают, что тогда с брюками делать будут? Колька Семёнов – ничем в институте не отличался. Он и здесь не отличается. Вот только, к спиртному неравнодушен. Попробовал, кажется, всё, что только можно. На коньяке остановился. Видно, понравился ему коньяк. Нальёт себе стопку и сидит, ждёт, пока кто-нибудь тост произнесёт.
– Я предлагаю выпить за нашу дружбу! – вдруг громко сказал Колька.
Не дождался, видно, Семёнов. Очень выпить хочется, а тут жди, пока староста всю рыбу сожрёт.
За дружбу, так за дружбу, разве кто будет возражать, коль выпивка дармовая? Потом снова за дружбу пили, а потом просто так. Глаза у всех красные, на лбу пот, и все почему-то на Шурика и Юрика смотрят.
– А что вы на нас так уставились? – заметил недобрые взгляды Шурик.
– А как на вас ещё смотреть? – раздался чей-то голос. – Это ведь вы, комсомольцы, страну до такого состояния довели!
Ворошилов стащил последний кусок рыбы, и, засунув его в рот, предпочёл отмолчаться. С его-то фамилией вообще надо быть тише воды и ниже травы, а то гляди, как бы не пришлось отвечать за всю мировую революцию.
– Да мы-то здесь при чём? Я такой же голодранец, как и вы!
При этом Шурик, забыв, что его карманы набиты ворованными конфетами, засунул руки, чтобы вывернуть их, и тем самым доказать, что он как был пролетарием, так и остался. Однако руки сразу склеились шоколадом. Все присутствующие затихли, понимая, что ситуация должна повернуться, но хоть убей, никто не мог догадаться, в какую сторону.
Шурик, сразу протрезвев, понял, во что он вляпался, и бочком стал выбираться из-за стола. Ворошилов, который ничего не воровал, а съел всю рыбу честно – вовнутрь, преградил ему дорогу.
– Руки из карманов вынь, – грозно сказал он.
– Что ты к моим рукам привязался? На свои посмотри. У тебя даже манжеты рыбьим жиром испачканы.
– Лучше вытащи руки, – прошипел кто-то справа. – А то хуже будет!
Вот она, русская кондиция, где начинается. Здесь бы остановится, убрать рюмки, перейти к сладкому, да только кто ж остановит? Самоубийц нет. Шурик, бледный, как скатерть, медленно вытащил из карманов коричневые руки.
– Вор! – брызгая слюной прямо в тарелки соседям, крикнул Колька.
Он от возмущения налил целую рюмку коньяка и один залпом выпил её.
– Да я бы вас…
Колька для убедительности хотел ударить кулаком по столу. Он сжал кулак, размахнулся…
Всё бы получилось очень убедительно, но соседка, которой надоело, что Колька всё время брызгал слюной, отвернулась от него и задела его руку локтём. Этого незначительного движения хватило, чтобы кулак немного изменил свою траекторию и опустился не на стол, а аккурат в тарелку с селёдкой под шубой.
Те, кто учился в школе не на двойки, и хоть что-то помнит о таких понятиях, как кинетическая энергия и потенциальная, наверняка представят себе, какую энергию получили кусочки жирной селёдки, пропитанные свёклой и обильно смазанные майонезом. Эта селёдочная шрапнель, получив невероятную энергию, поразила всех, кто вольно или невольно находился рядом с Колькой. (Кстати, самому Кольке не досталось даже маленького осколка от этой бомбы). Однако продолжим дальше вспоминать школьный курс физики, а именно, всё, что касается энергии. Энергия не кинематическая, и не потенциальная, а психическая, получив свободу, вырвалась наружу и обрушилась на перепуганного насмерть Кольку. Кому и повезло в этой истории, так это Шурику и Юрику, ибо «народный гнев» наверняка стёр бы их в порошок только за то, что в советские времена они были комсомольскими активистами. Теперь же вся энергия была обрушена на Кольку – подрывателя бомбы из селёдки под шубой.
– Ты что сделал, урод?! – кричал молодой человек в элегантном костюме, на лацкане которого уютно устроился кусочек селёдки. – Это же единственный выходной костюм!
– Я эту кофту у подружки на время взяла! – вторила ему соседка.
– У тебя, голодранец, денег не хватит, чтобы рассчитаться за свои художества!
– Это я-то голодранец?! – взорвался Колька.
Остальные участники вечера встречи, пробыв в замешательстве несколько секунд, осмотрели себя, и, обнаружив на своих костюмах изъяны, которые, кстати, не имели никакого отношения к селёдке под шубой, решили также наброситься на Кольку, дабы исправить изъяны своего туалета за его счёт. Были и такие, которые сколько не осматривали себя, ничего найти не могли. Они набрасывались на несчастного просто так – за компанию. Ворошилов, который один расправился с целой тарелкой рыбы, потянулся к другой тарелке, на которой оставался последний кусок балычка, но чья-то рука опередила его, ухватила кусок и запустила в Кольку.
