Жан Коломбье - Досье «72»
Левые после поражений 2002 и 2005 годов не смогли воспользоваться референдумом 2015 года для того, чтобы снова стать реальной силой. Раздираемые внутренними противоречиями, опасаясь кастрюль, которые держало в запасе правительство, они не сумели занять если не убедительную, то хотя бы ясную и четкую позицию. Но с той поры применение указанного закона, как ни парадоксально, придало левому движению новый импульс, освободив его от всех бюрократов, которые жили в тоске по восьмидесятым годам. Несмотря на это вынужденное омоложение, Социалистическая партия «Исторический путь» взялась за старое. Партия социалистов-радикалов не нашла себе ниши на политической арене, Социалистическая партия завтрашнего дня не могла предложить людям ничего, кроме своего названия. В рядах неокоммунистов шла борьба между теми, кто выступал за необходимость отказаться от классовой борьбы и за переход к борьбе поколений. Вопреки всем ожиданиям и несмотря на то, что в ходе референдума их поведение не было безупречным, «зеленые» смогли лучше других воспользоваться сложившимся положением. И даже сумели получить большинство в левой коалиции. Коалиция эта была достаточно непрочной, поскольку некоторые программные положения защитников экологии воспринимались в штыки столпами прогрессивных ортодоксов. Они не могли забыть Готе, этого ярого депутата от «зеленых», который в обмен на обещание — естественно, не выполненного Бофором! — министерского портфеля открыто выступил на стороне реакционеров и попытался объяснить свою позицию тем, что централизованное уничтожение стариков было в некотором роде заботой об окружающей среде. Гуманисты захлебывались яростью.
«Зеленые», которых за глаза (все-таки в одной коалиции!) неокоммунисты называли «окисью меди», наученные горьким опытом, овладели языком плаката. Язык плаката против змеиного языка, их речи все же производили двойственное впечатление. Они слишком упорно ставили на новое поколение, слишком настойчиво гладили его по шерстке, их искренность не могла не вызвать подозрение.
Послушать их, так все молодые были красивы и умны, только молодые могли проникнуться идеями чистой планеты, исправить ошибки, допущенные старшими поколениями. С помощью лозунгов, которые были не столь уж и невинны, как могло показаться, с помощью эффектных кампаний — озоновый слой, чистота моря, трансгенные продукты, загрязнение рек — они закладывали в сознание людей, возможно, сами не отдавая себе в этом отчета, настораживающие контуры не столь отдаленного общества молодых. В конечном счете этой евгеники, первенство в которой они приписывали крайне правым.
Правые не почивали на лаврах. Но был ли смысл продолжать говорить о правой коалиции, когда НПФ наложила лапу на все многочисленные мелкие партии, выросшие из потрясений конца прошлого века? В итоге от правой коалиции осталось одно название. Более спокойное, более удобное, чем определения, которыми прославилась правящая партия: национальная, националистическая, нового порядка. И чем те, которые приписывали ей ее политические противники: фашистская, национал-социалистическая…
Они не почивали на лаврах, они делали даже слишком много, чтобы помешать «зеленым» увлечь за собой молодежь, которой НПФ отдавала большую часть своей энергии и своего бюджета. Члены фаланг, которые организовал пятнадцать лет тому назад министр Бужон, отчаянно сражались на этом поле битвы. Они тоже проводили операции «Чистый город» или «Чистая деревня». Разве духовная чистота не начиналась с чистоты места проживания? Чистая вода, чистое сердце. Их лозунги заставляли раздувать грудь юных дозорных, о которых здравомыслящая пресса заливалась наперегонки, описывая, на что они тратят свои каникулы: на вырубку засохших деревьев, на очистку территории. Один отряд на юго-востоке специализировался на наведении порядка после ликвидации лагерей партизан. Как только партизан увозили в назначенные им места, по зову горна появлялись дозорные, которые с песнями приводили поляны в изначальное состояние. Потому что — и журналы с сожалением это признавали — старики не уважали природу: рубили деревья, повсюду разбрасывали мусор, пластиковые мешки, вскапывали дерн, устраивали отхожие места повсюду, нельзя было пройти, не глядя под ноги. Было очевидно, что правила гигиены и охрана природы не входили в круг их приоритетов. И как было мило наблюдать за тем, как эти юные бойцы, со смехом и шутками, действуют в полной гармонии с матерью-природой, быстро убирая грязь после этих так называемых бойцов сопротивления. Все спрашивали себя, какое они находили удовольствие валяться в таком свинарнике.
Таким образом, множились инициативы, направленные на пользу молодых. Про них часто рассказывалось в средствах массовой информации, не все они были успешными, но не ошибается только тот, кто ничего не делает. Менее молодым тоже кое-что перепадало. Правительство выполнило некоторые из своих обещаний: выход на пенсию в пятьдесят пять лет, помощь при создании новых рабочих мест. Надо называть вещи своими именами, эти меры привели — если вспомнить слова бывшего министра по вопросам государственной службы Брижит Лаверно — к значительному повышению уровня жизни. Да, богатые остались такими же богатыми, а бедные такими же бедными, но разве времена одинаковой бедности не канули в Лету? Впрочем, от выборов к выборам большинство голосовало как надо. Рецепт успеха правых был до смешного неоригинален: хлеба и зрелищ. А чтобы придать хлебу больше вкуса, нужна морковка. Правительство заботил вопрос о продлении периода дожития. Возможен переход с семидесяти двух на семьдесят три года для мужчин и с семидесяти пяти до семидесяти шести лет для женщин. Когда это состоится? О, пока еще ничего не решено. Вопрос уже обсуждался в Национальном собрании, были мнения «за» и «против», цена вопроса подверглась критике, особенно со стороны самых молодых депутатов.
Новая поросль политических деятелей успела приобрести хорошие манеры. После жертвоприношений, которые были вызваны применением нового закона, засадить грядки Бурбонского дворца и Люксембургского дворца особого труда не составило.
Национальное собрание, в котором средний возраст депутатского корпуса составлял пятьдесят один год, легко выдержало этот удар, пришлось заменить не более двадцати депутатов, сущий пустяк. Как левых, так и правых. Замененные депутаты, кстати, вели себя с достоинством. Конечно, они не представляли, что их депутатские мандаты могли закончиться именно таким образом, но тем не менее они продемонстрировали своим избирателям, что заслуживали их доверия, и в общей своей массе не устраивали комедии, когда усаживались вместе с ними в один автобус с голубой полосой.
Но вот сенаторы, о-ля-ля! Как было трудно справиться со ста тридцатью шестью сенаторами, которым объявили, что, во-первых, надо было уступить свое место, а во-вторых, отправиться в «Центр перехода», а не домой. Пользуясь поддержкой большинства своих коллег, которые уже слышат свист ядра, они заявили, что их статус освобождает их от приравнивания к остальным людям: у них депутатская неприкосновенность, и не надо забывать, что их нельзя ни привлекать к ответственности, ни арестовывать. Затем, их косвенное всенародное избрание, не так ли? И наконец, важность сената в политической жизни страны: обезглавить сенат означало обезглавить Францию. И вот еще что: профессиональная совесть не позволяла им пойти на отказ от мандата. Девять лет, и речи быть не могло о его сокращении. В заключение, в качестве итога их предыдущих выступлений, они открыто заявили: это скандал!
Прикрывшись, таким образом, правом и состраданием, они заперлись внутри сената. Одному Богу известно, чего только не видел Люксембургский дворец в историческом промежутке между Марией Медичи и Главным штабом Люфтваффе. Но сто тридцать шесть дедов при поддержке еще двадцати приближавшихся к опасной черте сенаторов, в галстуках и лакированных ботинках, блокирующих двери старой мебелью, это для дворца было впервые.
— Кто-нибудь позаботился о сэндвичах, о бутылках с водой?
— Что вы делаете, вы загородили дверь в туалет!
Вновь вызванный на помощь Бофор тут же принял решение:
— Быстро и тихо.
Быстро, но со значительно меньшим почтением, чем они могли бы надеяться, приговоренные были эвакуированы из сената ротой республиканской безопасности. Это было удачно, ведь сенаторы поклялись, что сдадутся только под напором штыков. Их коллеги, отважно подравшись, спешно собрались на заседание, чтобы обсудить вопрос замены ушедших. На сто тридцать шесть освободившихся мест нацелились депутаты Национального собрания. Оставалось только избрать сто пятьдесят шесть добровольцев на полсрока с учетом двадцати депутатов, которые приближались к роковой черте.
Французский народ проголосовал как надо и влез в авантюру, как это назвали несчастные отставники, с формированием омоложенного политического класса. Все вспомнили, что ценность человека не зависит он количества прожитых им лет, что в давние времена монархи часто восходили на трон, имея только пушок на подбородке. Люди быстро успокоились на этот счет, быстро привыкли к напору, радикализму, к ошибкам и к увлеченности новоявленных политиков.
