Артем Белоглазов - Живи!
Отец ушел на работу, заперев Влада дома. Пока его не было, Влад совсем уже решился повеситься, но не сумел отыскать веревку, хотя мыло, конечно, нашел. Повертев пахнущий ландышем кусок мыла в руках, вернул его на место и вешаться передумал. В обед отец вернулся, Он прошел на кухню, запихал листки с романом в жестяное мусорное ведро и демонстративно сжег их. Когда рукопись была уничтожена, он заставил Влада подмести серые хлопья разлетевшегося по кухне пепла и вынести ведро. Выкидывая сожженную рукопись в мусорный контейнер, Влад опять плакал, уже не стесняясь слез.
Вечером отец пришел совсем пьяный. Он долго возился в кладовке, а потом появился на пороге, страшный, черный, с ремнем в руках — старым дедовским ремнем. Влад скрючился на кровати. Его трясло.
— Снимай штаны, — приказал отец глухо.
Влад не двигался. В соседней комнате замолчал магнитофон, скрипнула дверь.
— Снимай свои чертовы штаны, — повторил отец.
— Не смей! — звонко выкрикнула Марийка. Она стояла у отца за спиной, вытянувшись в струнку. Отцово лицо потемнело. Владу показалось, что Марийка ходит по краю бездны, пока что сестра твердо стоит на ногах, но один неверный шаг — и она провалится и никогда больше не вернется.
— Мой сын никогда не станет вором, — проговорил отец. — Никогда и ни за что.
— Отойди от него! — Марийка топнула ногой. Отец, покачиваясь, шагнул к Владу, но Марийка схватила телефонную трубку и прижала к уху.
— Еще шаг, и звоню в полицию. Тогда уж тебе не отвертеться!
Отец остановился. Он как-то сразу сник, отбросил ремень и протопал в зал, захлопнув за собой дверь. Звякнули стеклянные дверцы серванта, где стояли рюмки и фужеры, а в баре хранилось вино.
Влад плакал. Плакал, не стесняясь Марийки — слезы сами лились из глаз. Сестра подбежала к нему и обняла, крепко-крепко. Она была теплая и ласковая, как мать.
— Хочу, чтобы мама вернулась… — шептал Влад. — Я так устал… мне так плохо… папа не был таким, когда мама была жива…
— Всё будет в порядке, — сказала Марийка, гладя его по голове. — Владик, ну что ты? Ну успокойся, успокойся, братишка. А хочешь… поиграем? Как раньше? — Она метнулась к двери, заперла ее и с ногами забралась на тумбочку, куда Влад складывал учебники и письменные принадлежности, не умещающиеся в секретер.
— Помнишь, когда мы маленькими были? Кто первый коснется пола, тот проиграл!
Влад улыбнулся сквозь слезы и подобрал под себя ноги.
— Я могу так долго сидеть, не коснувшись пола, а тебе надо вернуться в свою комнату.
Марийка с серьезным видом покачала головой:
— Так нельзя, Влад. По правилам игры надо бегать друг за другом. Остановиться — еще хуже, чем упасть.
Полночи старший Рост пил водку. Он звенел рюмкой на кухне, чокаясь с бутылкой, и иногда плакал. Влад неподвижно лежал в кровати, притворяясь спящим. Лицо его превратилось в сухую, безжизненную маску, в уголках глаз застыла хрупкая соленая корочка. Влад не боялся — рядом, в соседней комнате сестра, она спасет его, если что-то случится, — но на душе скребли кошки. Царапали, рвали в клочья, и душа, сопротивляясь, черствела хлебной коркой. Внезапно в комнату проник свет. Влад зажмурился, замер, чтоб только не выдать себя.
— Я знаю, ты не спишь, — пьяным голосом сказал отец.
Влад молчал.
— Влад!
Мальчишка стиснул зубы.
— Влад!!!
— Я не сплю… — шепотом ответил Влад, испугавшись, что отец своим криком разбудит соседей и они позвонят в полицию.
— Я читал твой роман, Влад, — сказал отец сильно пьяным голосом. — По-моему, это хороший роман, добрый. Прости, что сжег его. Он о любви, и при этом без лишних соплей и пафоса, но о любви всё равно нельзя писать, потому что когда любишь кого-то, а этот кто-то уходит — это очень больно. Однако хоть и нельзя писать о любви, вот тебе бумага. — Отец положил на полку секретера стопку чистых листов. Влад молча следил за ним. — Ты сможешь восстановить роман, я верю в тебя…
— Да ладно… — пробормотал Влад, тронутый переменой в настроении отца.
— Главное, дисциплина, — сказал отец. — Если ты будешь писать по десять страниц в день, то за две недели точно восстановишь написанное. Главное, не отлынивать, а писать, писать. Без остановок. И чтоб никаких помарок! Я каждый вечер буду проверять.
Влад жалко улыбнулся. Рост-старший повернулся и, увидев сыновью улыбку, растаял. Он подошел к Владовой кровати, неловко взъерошил мальчишке волосы.
— Будь умницей, — посоветовал. — И всё будет замечательно.
— Хорошо, — бесцветно ответил Влад.
Когда отец вышел и в комнате стало темно и тихо, Влад, повернувшись, посмотрел направо: свет фонаря падал точно на белые листы. Владу сейчас же захотелось разорвать их на кусочки и пустить по ветру. Роман, судьбу которого он непрестанно оплакивал, в одно мгновенье сделался ему ненавистен. Он заворочался в постели. Писательство, одобренное отцом, да еще таким вот образом, перестало его интересовать. Буду моряком, твердо решил Влад.
Но… завтра суббота. Вечером сеанс, и Волик хотел повести Еленку в кинотеатр. А Влад не явился на уроки, так и не увидел друга, не отдал стольник. Что он подумает? Наверное, решит, что Влад струсил, вот и не пошел в школу. Точно, так он и подумает! Ведь если бы он подумал что-то другое, например, что Влад заболел, он бы обязательно пришел или хотя бы позвонил. Но звонка не было. А завтра суббота, и кто знает, на что пойдет гордый Волик, чтобы раздобыть деньги на билеты.
Влад закрыл глаза и представил Волика. Тот крался по узкому карнизу к окну, ведущему в темную контору с сейфом, набитым тугими пачками. В руках Волик держал мощную дрель, на плече его болталась холщовая сумка. Он намеревался вскрыть сейф… Контора была букмекерской, точно букмекерской, потому что Волик — справедливый человек, он бы не стал грабить детский сад или магазин. Он, как благородный Робин Гуд, грабил бы именно конторы. Впрочем, Робин Гуд конторы не грабил, в Англии двенадцатого века их не было, хотя это не так уж и важно. И Волик, и Робин боролись против несправедливости.
Непроглядная темень. Снег валит с неба. Внизу железный забор, острые верхушки прутьев насквозь проткнут Волика, если он сорвется с карниза. Но Волик не боится. Ему нужны деньги для возлюбленной. Очутившись у окна, он натягивает на голову чулок, но в этот момент… о, ужас! — включаются прожекторы, и голос, стократ усиленный мегафоном, приказывает Волику сдаться.
Волик замирает на месте, он понимает — выхода нет. Он стягивает с головы чулок и презрительно смотрит на полицейских и спецназовцев в камуфляже, толпящихся внизу, на эти оплывшие жиром самодовольные лица.
С именем Еленки на устах он прыгает вниз…
Влад открыл глаза и подскочил на кровати. Он так явственно увидел эту картину, что ни о чем ином думать уже не мог. Он вертелся на кровати с полчаса, но сцена гибели единственного друга неотвязно преследовала воображение. Из комнаты отца слышался равномерный басовитый храп, и Влад решил рискнуть. Он скатился с кровати и на цыпочках пробрался в прихожую, к телефону. В полной темноте набрал номер Волика. Довольно скоро ответил заспанный женский голос:
— Але…
— Здравствуйте, госпожа Брыля. Как там Волик?
— Але? Что вы там шепчете? Говорите громче!
И Влад отважился повысить голос, хотя мог проснуться отец. Но всё же он рискнул:
— Это Влад Рост…
— Рост? Ты соображаешь, сколько сейчас времени? — Мама Волика сверилась с часами. — Почти три ночи!
— Ну… я это… Волика…
— Волик! Тебя Рост! — закричала женщина, и Влад обрадовался: Волик жив, с ним всё в порядке. И нисколько не удивился, что мать Волика позвала его. Но тут Влада как холодным душем окатило — Волик сейчас подойдет к трубке! О чем он с ним будет говорить?
— Че?.. — раздался сонный голос Волика. Влад, не найдя, что сказать, кинул трубку на рычаг и отскочил от аппарата, словно тот обернулся ядовитой змеей. Сердце трепыхалось птенцом в скорлупе, норовя вылупиться из грудной клетки. Отец, слава богу, не проснулся. Дрожа от страха, Влад вернулся в комнату, залез под одеяло и сразу уснул от пережитых волнений.
Волик отложил трубку и сладко зевнул. Мать завозилась в спальне, проворчав:
— Спать иди!
— Щас, — лениво ответил Волик и, подтягивая спадающие семейные трусы, прошлепал на кухню. Здесь при свете тусклой лампочки сидел мамин ухажер, дядя Савелий, и в гордом одиночестве распивал бутылку дешевого венгерского вина. Он вертел в руках стакан и разглядывал его на свет, с любопытством наблюдая за рубиновой жидкостью. Дядя Савелий вообще был странным: мог захохотать без всякого повода или часами наблюдать за каким-нибудь природным явлением, совершенно нелепым по мнению Волика. Сразу видно: русский.
