Клиффорд Саймак - Зарубежная фантастика
— В кармане, — подумал он, но его руки тряслись, словно и они были уверены, что на это нет никакой надежды. Он никогда не клал ключ в свои карманы, а держал его на шее, на цепочке. Так он был в большей безопасности. Сначала он искал лихорадочно, а затем с мрачной холодной расчетливостью. В его карманах ключа не было.
— Значит, — подумал он, — цепочка порвалась. Цепочка лопнула, а затем провалилась внутрь моей одежды. — Он тщательно ощупал себя с ног до головы, но напрасно. Он снял рубашку, осторожно вытряхнул ее в надежде найти пропавший ключ. Затем отбросил ее в сторону, сел, снял брюки и начал искать в их складках, вывернув наизнанку.
Ключа и там не было.
Он на четвереньках обыскал песок на дне реки, пытаясь найти ключ при тусклом свете, который пробивался через толщу воды.
Спустя час он прекратил поиски.
Постоянно струящаяся по дну реки смесь воды и песка занесла траншею, которую он прорыл. И сейчас не было смысла рыть ее снова, поскольку люк не может быть открыт без ключа.
Его рубашка и брюки исчезли. Они были унесены течением.
Усталый, побежденный, он поплыл к берегу, с трудом преодолевая сопротивление воды. Его голова показалась на поверхности воды, и он увидел первые вечерние звезды, сиявшие на небе. На берегу он сел, прислонившись спиной к дереву, вздохнул, сделал еще вдох, затем заставил биться сердце. Первый удар, потом второй, третий… Он заставил человеческий метаболизм снова разработаться в себе.
Речка журчала около ног, как бы смеясь над ним. В долине, покрытой лесом, ночная птица начала выкрикивать свой призыв. Светлячки танцевали в воздухе в темноте над кустами. Комар укусил его, и он ударил по месту укуса. Кажется, не попал.
— Мне нужно где-то выспаться, — подумал он, — хотя бы в стоге сена или каком-нибудь амбаре. И какой-нибудь неприхотливой пищи, хотя бы из сада фермера, для того, чтобы заполнить пустой желудок. И затем одежду. Во всяком случае он знал, где может достать одежду.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ СЕДЬМАЯ
Свои выходные дни он проводил в одиночестве. В течение всей остальной недели было очень много работы, нужно было без конца работать на земле, добывая работой пропитание. Нужно было пахать, собирать урожай. Нужно было заготавливать дрова в лесу, строить ограды, чинить их, ремонтировать машины. Вообще, все это требовало физических усилий, работы мускулов, в результате чего болела спина. Работать приходилось под палящим солнцем, лучи которого жгли шею, либо под ударами холодного ветра, который пронизывал зимой до костей.
В течение шести дней фермер работал. Эта работа притупляла его чувства и опустошала память. А к ночи, кроме изнурительного отупления, сама по себе работа становилась чем-то таким, что вызывало у него интерес и приносило удовлетворение. Ровная линия столбов, только что установленная для ограды, становилась для него чем-то вроде личного триумфа, когда он оглядывал свою работу. Поле, с которого убирается урожай, с пылью на колосьях и запахом солнца от золотистой соломы, и характерный звук сноповязалки становились символами изобилия, довольства и радости. И были моменты, когда розовые цветы яблонь, просвечивающие сквозь серебряную сетку весеннего дождя, становились символом дикого, языческого возрождения земли от зимнего сна.
В течение шести дней человек должен был работать, и у него не было времени, чтобы задумываться. А на седьмой день он отдыхал и должен был приложить всю свою силу, всю свою волю, чтобы бороться с чувством, с отчаянием, которое приносила с собой бездеятельность. Это была тоска по людям или по своему миру и привычному образу жизни, поскольку этот мир не был более добрым, более близким, более значительным, чем тот, который он оставил в будущем.
Это была тоска по работе, которая ожидала его, о той работе, которая никак не могла дождаться его. Тоска — о той задаче, которую нужно было выполнять, и которая могла оказаться невыполнимой.
Вначале еще была надежда.
— Конечно, — думал Саттон, — они будут искать меня. Конечно, они найдут способ отыскать меня.
Эта мысль была для него утешением и придавала душевное равновесие. Он не мог заставить себя тщательно проанализировать эту возможность, поскольку в глубине души понимал, хотя и гнал от себя эту мысль, что эта надежда может быть легко разрушена при таком анализе. Она выглядела слишком похожей на веру, на стремление выдать желаемое за действительное. И несмотря на то, что она давала некоторое самоуспокоение, все же могла оказаться просто призраком.
— Прошлое не может быть изменено, — думал он, — не может быть изменено полностью. Оно может быть слегка подправлено, может быть, даже обдуманным образом. Но в целом оно должно остаться таким, каким было. И вот почему я здесь. Вот почему я должен быть здесь и останусь до тех пор, пока старый Джон К.Саттон не напишет письмо. Поскольку в этом письме заключается прошлое — письмо привело меня сюда и будет удерживать до тех пор, пока, наконец, не будет написано. До этого момента схема прошлого должна сохраниться, так как это уже известное прошлое. Но с этого момента, когда письмо будет написано, прошлое уже будет неизвестно мне. И здесь может произойти все, что угодно, поскольку схемы уже не существует. После того, как письмо будет написано и все, что касается меня, произойдет, со мной может случиться все, что угодно.
Однако он сам признавал, когда думал об этом, что предпосылка была не совсем правильной. Ведь независимо оттого, было прошлое известным или нет, открытым или закрытым, все равно оно уже произошло.
Он жил в том времени, которое уже было определено и имело свой определенный путь. Хотя и в этой мысли была надежда, именно в этой неизвестности прошлого, в сознании того, что в событиях, которые уже произошли, были неизменяемые моменты. Ведь где-то, когда-то он все же написал книгу, поскольку она существовала. Хотя пока не для него, но это все же произошло. Он уже видел два экземпляра этой книги. Это означало, что в будущем книга существовала.
— Когда-нибудь, — говорил себе Саттон, — они найдут меня. Надеюсь, что это не окажется слишком поздно. Они будут искать меня и найдут, им необходимо найти меня. Кто же они, — спрашивал он себя, стараясь быть честным к этим своим надеждам. — Херкимер — андроид. Ева Армор — женщина. Они — это два человека. Конечно, они, но не только эти двое. За ними, как армия теней, стояли другие андроиды и роботы, которых создал человек. И время от времени среди людей встречались индивидуумы, которые были убеждены в том, что человек не мог только потому, что он сам так считает, быть чем-то исключительным. Они понимали, что это только способствовало бы еще большей славе и величию человека, если бы он занял место среди других творений природы, в которые она вдохнула жизнь, как друг, который мог бы вести за собой, учить других, а не подавлять, править и выделять себя среди других.
Они, конечно, будут искать его. Но где?
Имея в качестве поля поиска все времена и все пространство. Как они будут знать, где и когда его найти?
Тот робот из информационного отдела, вспомнил он, может сказать им, что он наводил справки о древнем городе под названием Бриджпорт, и это укажет им место. Но никто, наверное, не сможет сказать им когда, в каком времени искать его, поскольку об этом никто не знал… Абсолютно никто. Он припоминал, как посыпались сухие крошки клея, когда он распечатывал конверт. Клей тогда показался ему очень старым. Он отчетливо вспомнил, как похрустывала бумага Конечно, никто не видел содержимого этого конверта с того самого дня, как письмо было написано и до того момента, как он открыл его.
Он теперь понял, что, конечно, нужно было сообщить кому-то. Сообщить о том, куда и в какое время он собирается отправиться и что он собирается предпринять. Но он был так уверен в себе, все это казалось таким простым, а план таким великолепным.
Отличный план, преимущество которого заключалось в прямоте действий. Перехватить ревизиониста, выбить его из седла, захватить его корабль и отправиться в свое время, чтобы занять в нем свое место. Это могло быть исполнено, и он был в этом уверен. Он нашел бы андроида, который помог бы ему изменить свою внешность. На корабле должны были быть документы, несущие информацию. И андроиды в его будущем могли сообщить ему необходимые сведения.
Чудесный план… затем исключением, что он не сработал.
— А я мог бы сообщить о своих намерениях тому же роботу из информационного отдела, — подумал Саттон. — Он непременно был одним из наших. Он передал бы эти сведения туда, куда нужно.
Он сидел, прислонившись спиной к дереву, и напряженно вглядывался в небо над речной долиной, наполненное голубизной бабьего лета. Внизу на поле тут и там были разбросаны стоящие коричнево-золотистые снопы пшеницы, напоминая поселок из вигвамов. На западе катились волны Миссисипи, розовые, как облака, отраженные в них, и набегали на берег. На севере земля, покрытая пожелтевшей травой, вздымалась склоном холма, на котором виднелся другой холм и еще один, и еще, до того места, где земля каким-то таинственным образом прекращала свое существование и превращалось в небо. Хоть нельзя было обнаружить какую-то четкую линию, где это происходило. Не было какого-либо знака, выделявшего одну стихию от другой.
