Юрий Никитин - Насты

Валентин прервал:

– Не понадобится, не с дураками дело имеете. Вы анархо-индивидуалисты или анархо-синдикалисты?

Наши настисты замерли с раскрытыми ртами, отродясь таких слов не слышали, а представитель анархистов посмотрел на Валентина с уважением и ответил с заминкой:

– У нас свое течение. Это ближе к анархо-эгоизму Макса Штирнера, хотя в двух-трех плоскостях совпадает с ситуационным анархизмом…

Валентин открыл было рот, явно собираясь выказывать ученость и дальше, но я сказал достаточно властно:

– Стоп-стоп. Мы все поняли. Мы изучим ваше предложение, а потом наш уполномоченный по связям с общественностью, вон у телефона сидит, сообщит наше взвешенное решение. Слышала, брат Люська?

Люська кивнула, очень гордая внезапным повышением в должности, а я вытащил звякнувший мобильник и отошел в сторону.

Высветился номер телефона культурного центра, я отошел вообще в дальний угол, Дудиков вежливо поздравил с блестящим участием в митинге-протесте за культуру и демократию, поинтересовался, найду ли время заглянуть к ним, у них есть любопытные новости.

– Конечно, – ответил я, – у нас в самом деле прошло все тип-топ. Можно хвастаться.

– Не сомневаюсь, – ответил он, – у вас впереди куда более впечатляющие успехи. Когда заглянете?

– Давайте завтра?

– Отлично, – одобрил он. – Прекрасный день.

Прозвучал сигнал отбоя, я подумал, что он не русский американец, а скорее англичанин, у тех всегда нужно соглашаться с собеседником в подобных случаях, и если кто-то на ужасный ветер с дождем и колючим снегом скажет с одобрением, что вот какая хорошая погода, следует тут же сказать, что да, прекрасная погода, давно такой не было…

Встретили меня как дорогого и любимого родственника, который был в далекой и опасной командировке в стране папуасов и людоедов. Улыбнулся охранник, дружески посмотрели два прошмыгнувших сотрудника, Мария вообще одарила меня материнской улыбкой и тут же принесла большую чашку крепкого кофе и горку сахарного печенья, а когда наклонилась и переставляла все с подноса на поверхность стола, ее открывшиеся в низком и глубоком вырезе полные сладкой тяжестью крупные сиськи вызвали в моем теле приятную дрожь, почему-то сразу представил себя с нею в постели, такой мягкой и податливой.

Дудиков появился раньше, чем я успел допить кофе, бодрый и наполненный энергией, явно проводит пару часов на тренажерах и употребляет энерджайзеры.

– Добрый день, – сказал он лучезарно.

– День добрый, – ответил я, поднимаясь.

Мы обменялись рукопожатием, у него оно сильное, но рассчитанное, чтобы не показаться вяло-интеллигентным, но и не выказывать силу пальцев, это тоже неприлично и оставляет неприятную настороженность.

Мария появилась снова, мне улыбнулась так, словно мы уже повалялись тайком в постели и ей это очень понравилось, поинтересовалась щебечуще:

– А вам, мистер Дудиков?

– Тоже кофе, – сказал он, – только маленькую, – и, когда она удалилась, добавил с виноватой улыбкой: – Скоро из ушей этот кофе хлынет, но без него тоже не могу. И слабый пить не могу… Хочу еще раз поздравить вас, Анатолий, с блестящим руководством своей группой на митинге. Вы первыми сумели дать отпор противнику, а затем умело вывели свой отряд из зоны конфликта, оставив подбрасывать поленья в огонь схватки других людей, а то и вовсе случайно попавших туда.

– Ну, – пробормотал я, – вообще-то это было не совсем честно…

Он энергично потряс головой:

– При чем тут честность? Разве власть с вами поступает честно? Вы имеете полное моральное право отвечать ей тем же. У нас в Америке самый популярный супергерой не Бэтмен или Супермен, как здесь думают, а капитан Америка. У него щит, которым он, как зеркалом, отражает удары. И чем сильнее враг наносит удар, тем сильнее отражение бьет его в челюсть!..

– Гм, – сказал я, – хорошо бы и нам такие щиты…

– Мы почему обратили внимание именно на вашу организацию, – произнес он убедительно, – у вас тот огромнейший потенциал, силу которого, возможно, и сами до конца не осознаете… Вы копнули глубже всех!.. Остальные партии… стандартны. Я имею в виду так называемую системную оппозицию.

– А несистемную?

Он поморщился:

– В основном маргиналы. И цели у них… зачастую противоречат друг другу даже внутри группы.

– Творческие люди, – пробормотал я.

Он кивнул.

– Слишком творческие. Обычно такие партии, организации, общества… как ни назови, распадаются вскоре после создания и одной-двух трескучих, но абсолютно бесполезных акций.

– А мы?

Он остро взглянул на меня.

– Вы не распадетесь. Во-первых, у вас простая и ясная цель. Во-вторых, что очень важно, у вашей группы отличный лидер… нет-нет, это не комплимент, это четкая констатация факта. Лидеров удается воспитывать по особо отобранным программам, но гораздо больше ценятся те, которые создаются сами. У них есть то неуловимое качество, которое называют харизмой, они умеют без особых усилий сплотить вокруг себя людей и повести…

– Я не сплачивал, – возразил я. – Они сами как-то вокруг меня наросли.

– Вот я и говорю о таком стихийном лидерстве, – ответил он живо, – как о самом редком и важном качестве!.. Вы создали уникальную организацию. Все остальные оппозиционные партии, честно говоря, не слишком отличаются от той, что правит. Народ это инстинктивно понимает и резонно считает, что и эти, если дорвутся до власти, будут воровать не меньше, но сперва ввергнут страну в хаос… а зачем поддерживать таких?

– А мы?

– Вы другие, – сообщил он. – Вы первая искренняя сила. Вы никого не обманываете лживыми лозунгами, вы их вообще не озвучиваете. Но всяк видит, что вы искренне и честно ненавидите власть, захватившую Кремль вопреки воле народа… и захватившую вообще все, что можно захватить в такой обширной и богатой стране.

Я буркнул:

– Как раз это все и ненавидят.

– И еще один момент, – сказал он медленно, словно колеблясь, говорить мне это или смолчать, а то вдруг я такой ранимый, такой ранимый, вот сразу возьму и убьюсь о стену, – что очень сильно бьет по России. Бьет уже тысячу лет, власти ничего не делают, чтобы изменить положение, хотя это сделать было можно… и даже можно сейчас.

Я спросил удивленно:

– Вы о чем?

– Россия, – произнес он, – страна православная. А это значит, безрелигиозная. Дело даже не в том, что РПЦ – это все та же водочно-торговая мафия, что нажила десятки миллиардов долларов на беспошлинной торговле импортными сигаретами и нефтью, что священники лихо гоняют на баснословно дорогих автомобилях и строят себе дворцы, которым позавидует и Абрамович…

– А в чем?

Он вздохнул, лицо омрачилось.

– В том, что православие… мертво. Ошибка была в самом начале, когда к речам апостолов подошли слишком трепетно и уважительно. Я имею в виду, что приняли как закон, в котором нельзя менять ни одну букву. В первые века это было… гм… хорошо, но общество развивалось, а религия осталась на месте. Нет, западная ветвь развивалась бурно, там из-за этого вспыхивали религиозные войны, озверело сражались нации, католики с протестантами…

– Варфоломеевская ночь?

На его лице промелькнула невеселая усмешка.

– Только ее и запомнили, хотя в том незначительном эпизоде с точки зрения истории погибло от пяти до тридцати тысяч человек, что меньше доли процента от общей гибели в той недостойной войне. Это я к тому, что западная ветвь, которую сотрясали богословские диспуты, учения, ереси, продолжала развиваться! Католицизм все еще силен, за него будут драться искренне… А протестантство вообще… я вас не обманываю, погуглите и увидите, что самые богатые страны – протестантские. Только протестантские! Германия, где протестантство зародилось, а также Англия, Штаты и Нидерланды, куда протестанство занесли. На втором месте – страны католические, увы. А самые бедные и отсталые, как вы уже сами видите, – православные, хотя вначале, когда религии только выбирали в Европе, было скорее наоборот… Единственная православная страна в Евросоюзе – Греция, и вы же видите, тонут, но все равно танцуют себе сиртаки, а работать их не заставишь никакими силами.

– Чисто по-русски, – сказал я зло.

Он покачал головой:

– Нет-нет, русские тут ни при чем. При прочих равных условиях русские уделывают и немцев, и американцев, как вон в науке. Губит Россию именно православие, прививая с детства губительную мораль, что от труда не будешь богат, а будешь горбат, с собой в могилу все не заберешь, так зачем стараться… Да вы и сами знаете.

Я подумал, поколебался, говорить или не говорить, потом решил, что хоть мир и будет совсем скоро единым и цельным, но пока что Америка – это Америка, а Россия – Россия, сказал многозначительно:

– На днях мы как раз планируем устроить некую акцию против РПЦ.