Роман Злотников - Ком
— Ты, это, бродник… ты того… — испуганно бормотал мужик, — я ж это… я не хотел…
Андрей ошеломленно огляделся вокруг. Его взлет наблюдало всего восемь человек, один из которых валялся на полу, еще двое испуганно замерли в двух противоположных дальних концах столовой, а остальные сидели за столом Тишлин, не менее ошеломленно уставившись на него. Впрочем, нет… Тишлин смотрела на него отнюдь не ошеломленно, а… Андрей сглотнул, черт, что это было? И тут кларианка поднялась из-за стола. Андрей напрягся, но в ее взгляде, направленном на него, не было ни ёрничества, ни насмешки. Тишлин подошла к нему, взяла его за руку и очень спокойно, но твердо приказала:
— Иди за мной, — после чего развернулась и двинулась к выходу из столовой. Андрей слегка затормозил, но кларианка, не оборачиваясь, с неожиданной силой потянула его за собой. И он подчинился.
Они вышли из столовой, поднялись по лестнице на четвертый этаж, на котором за все время пребывания в клинике Андрей был лишь три раза, прошли небольшим коридором, преодолели уютный холл и вошли в… роскошный альков. Иначе обозвать это помещение было нельзя, потому что его центральную часть занимало огромное ложе. Этакий классический «траходром» круглой формы, диаметром около пяти метров, с подушками, живописно разбросанными по дальнему краю. Андрей остановился.
— Тишлин, я…
— Молчи, — резко выкрикнула кларианка, но сразу же вслед за этим приникла к его губам в таком жарком поцелуе, что землянина прошиб пот. О том, что произошло потом, у него остались крайне сумбурные воспоминания. Он помнил, как Тишлин, рыча, сорвала с него одежду и упала перед ним на колени… как он, тоже рыча, схватил ее, кинул на ложе и… нет, не сорвал, а просто разорвал все то, что на ней было. Как он накинулся на нее, не обращая внимания на то, как она расцарапывает ему спину и впивается зубами в щеку. Да нет, обращая… да что там, просто наслаждаясь этой болью, которая его только возбуждала… И еще он ясно осознал, что все это время — все те саусы, когда Тишлин издевалась над ним он, он… он любил ее, любил страстно, но при этом стыдясь этого чувства и загоняя его вглубь, отказываясь поверить в свою любовь, потому что считал ее невозможной. И это еще сильнее возбудило его. Поэтому, когда эти сладко-чужие и… такие знакомые глаза Тишлин заполнили все поле его зрения, а ее испачканные в его крови губы зашептали:
— Ну же… давай… ну же… ты сможешь… давай… дава-а-а-а-а… — в его голове полыхнуло так, что сознание оказалось буквально вышиблено!
* * *В себя он пришел от тихого голоса Бандоделли:
— Тебе удалось?
Андрей открыл глаза и устало посмотрел на профессора. В этот момент ему было все равно, как Бандоделли решит с ним поступить — накажет, выгонит, подаст на него в суд или банально изобьет. Он просто лежал и отходил от той бури, в которую так внезапно оказался вовлечен.
— Да, он — стабилизирован, — послышался откуда-то сбоку голос Тишлин. Андрей повернул голову. Она лежала рядом, уставшая, но… прекрасная, несмотря на несколько истерзанный вид и перепачканные в его крови губы. Землянин ласково улыбнулся ей… а затем до него дошел смысл услышанного и… он резко сел на кровати, уставившись на Тишлин ошеломленным взглядом:
— Так это…
— Да, — устало усмехнулась кларианка. — Это была процедура. Как и все, что я делала с тобой до этого, — она замолчала, а потом внезапно протянула руку и погладила его по щеке. — Но не думай, что мне не понравилось. Ты был просто роскошен!
Андрей окинул ее бешеным взглядом и, соскочив с того «траходрома», на котором они возлежали, заметался по комнате, собирая свою разбросанную одежду. Быстро одевшись, он ринулся в сторону двери. Профессор с невозмутимым видом сделал шаг в сторону, освобождая ему проход. Но только землянин прикоснулся к ручке двери, как сзади раздался голос Тишлин:
— Кстати, у меня для вас обоих сюрприз.
Андрей замер, на мгновение впав в прострацию, поскольку первая пришедшая ему в голову мысль была как раз о тех сюрпризах, которыми женщины-любовницы так любят «радовать» мужчин. И, если честно, мысль эта привела его в легкую панику. И только спустя пару мгновений до него дошло, что в Коме, вследствие воздействия большой концентрации хасса, зачатие просто невозможно.
— И какой же? — между тем поинтересовался Бандоделли абсолютно нейтральным тоном.
— Он совершенно точно не останется «четверкой», — спокойно произнесла кларианка.
— Ты уверена? — хищно качнулся вперед профессор.
— О да-а-а, — протянула Тишлин. — В тот момент, когда у него, — тут она вызывающе и очень эротично потянулась, — ну, это, все получилось… он, совершенно точно, преодолел грань пятого уровня. Немного, чуть-чуть, но преодолел.
— Что ж, — развернулся к землянину профессор, — поздравляю.
Андрей же окинул его возмущенным взглядом и выскочил из алькова, с размаху приложив дверь о косяк…
Минут двадцать он метался по клинике, не зная, чем себя занять, а затем спустился в тренировочный покой и… около ста раз подряд повторил разученную только утром форму. Причем это его не слишком истощило. Он просто остановился, когда понял, что как-то легко и долго у него все это идет. И это ошеломило его ничуть не меньше, чем все произошедшее наверху, в том алькове. Черт, черт, черт… похоже, похоже, этой… этому… этим… им удалось-таки стабилизировать его каналы! Но почему, зачем, они сделали все именно так? Неужели нельзя было все сделать по-другому, по-человечески, без всего этого… А затем Андрей опустился на пол тренировочного покоя и заплакал…
5
— Ихс-с-с! — зашипела, распадаясь, форма, а Андрей в изнеможении откинулся на подушки, досадливо произнеся:
— Нет, не получается…
Тишлин успокаивающе улыбнулась:
— Не волнуйся — все нормально. У тебя все получится. Ты очень быстро продвигаешься. Конечно, автоматизм действий тебе еще отрабатывать и отрабатывать, но скажи мне кто раньше, что я буду учить формировать шестиуровневые структуры человека, овладевшего хасса только пару блоев назад, я бы долго смеялась и крутила пальцем у виска. Так что передохни орм и попробуй еще раз. Сам же сказал мне эту забавную фразу: «Если долго мучиться — что-нибудь получится», — и она негромко, но чарующе рассмеялась. Андрей виновато вздохнул.
С Тишлин они помирились через три ски после того, как… ну, как им с профессором удалось стабилизировать его каналы. Первые ски после этого землянин провалялся на брошенном на пол матрасе в дальней кладовке, напрочь игнорируя как тренировки, так и свои обязанности уборщика, а вечером этих первых ски к нему в кладовку вошел Бандоделли. Андрей окинул его безразличным взглядом и отвернулся. Профессор некоторое время постоял, вглядываясь в Андрея, а затем присел на корточки и положил свою ладонь ему на лоб. Так, как когда-то, в детстве, когда он заболевал, это делала мама… Андрей почувствовал, как у него задрожали губы, но сумел-таки пересилить себя и тихо спросить:
— Почему?
— Почему так? — переспросил Бандоделли и, не дождавшись ответа от Андрея, который отчаянно сражался с душившими его слезами, ответил:
— Потому что после того, как по окончании первого курса у тебя началась самопроизвольная деградация каналов, я понял, что никаким внешним воздействием на тебя стабилизировать их не удастся. И что бы я ни делал, какую бы аппаратуру не использовал — все будет бесполезно. Пока… — он сделал паузу, а затем очень тихо закончил: — пока ты не сможешь помочь себе сам.
— И тогда вы пригласили эту… — вскинулся Андрей.
— И тогда я пригласил лучшего врача в той области, в которой только у нас и имелся какой-то шанс, — жестко оборвал его возмущенную речь профессор. А затем продолжил заметно более мягко: — Пойми, Тишлин — великолепный, я бы даже сказал, гениальный врач. Но вместо инструментов и приборов она использует эмоции. Именно они являются ее тончайшим лазерным скальпелем, с помощью которого она спасает пациента. Но, в этой области… хирургии, да-да, именно хирургии, ибо я отказываюсь именовать это как-то иначе, врачам пока так и не удалось найти никакого обезболивающего. Поэтому тебе сейчас так тяжело и так больно. Но, уж извини, не поверю, что тяжелее, чем было пациентам врачей на заре медицины, когда те же ампутации проводились наживую и без всякого обезболивания…
— Да как вы не понимаете: физическая боль — это физическая боль, а здесь…
— А здесь, твою мать, затронуты чувства! — саркастически воскликнул профессор. — Ах, как все это низко, подло и бесчеловечно! Нет, вот почему когда человек сталкивается с обманом в области разума, он переносит это куда более спокойно, чем то же самое, но в области чувств? Может, все дело в том, что разум мы кое-как научились контролировать, а с чувствами все обстоит так, как у слепого щенка, которого бросили в воду — куда вынесет, там и окажемся, если сами по себе не утонем?
