Олег Корабельников - Башня птиц. Авторский сборник
— Кое–что. Что–то вроде перпендикуляра ко всем прочим трем. Забавная теория.
— Я, по–вашему, забавный? Гм, странно. Ну ладно, все равно вы ничего не поймете без аналогии. Дайте–ка анатомический атлас.
Игорь нашел три тома и подал ему. Незнакомец открыл нужную страницу: продольный разрез человеческого тела.
— Ну вот, смотрите. Предположим, что этот человек живет в двумерном мире, а тело его ограничено только линией кожи по контуру. Для него это естественно, ведь там только два измерения, длина и ширина. А мы с вами смотрим из третьего измерения, перпендикулярного его двум, и он нас, конечно, видеть не может. Так вот, предположим, что этот человек заболел аппендицитом. Что будет делать хирург? Он разрежет линию кожи, линию мышц и так далее, доберется до больного органа и, удалив его, зашьет разрезы. А мы можем прикоснуться до этого места из своего измерения и спокойно удалить его, не нарушая целостности наружных покровов, для них, конечно, наружных. Понимаете?
Игорь повертел в руках рисунок. Там все органы были на виду и до любого из них можно было дотронуться рукой. Потом он развернул рисунок так, что тот расположился на уровне глаз. Отсюда ничего не было видно, но можно было предположить, что и в таком плоском мире жилось бы относительно сносно.
— Значит, по аналогии вы можете из своего измерения пройти внутрь моего тела, не разрезая кожи? И вы видите мое тело таким же, в разрезе, оттуда? Так, что ли?
— Что–то вроде этого. И не только ваше тело, но всю вашу так называемую Вселенную, очень неуютную, кстати. И как вы это терпите?
— Привыкли как–то. Но вот что непонятно. Если вы пришли из четвертого измерения, то что же означает ваше трехмерное тело? Абсолютно нормальное, к тому же.
— Пустяки, — отмахнулся, как от комплимента, незнакомец. — Дайте–ка яблоко. Смотрите. Предположим, что я провожу его сквозь эту двумерную страницу. Что будут видеть двумерцы? Сначала точку. Это я прикоснулся яблоком к листу. Потом, по мере того как яблоко проходит через лист, они будут видеть все более увеличивающуюся окружность, а потом она снова будет уменьшаться, пока не превратится в точку и не исчезнет.
— Но это шар. Здесь проще. Шар в разрезе всегда дает круг. Но какое же тело дает в разрезе человек?
— Человек и дает в разрезе человека.
— Значит, вы — это не вы? Значит, то, что я вижу сейчас, — лишь часть вашего истинного тела, а на самом деле вы намного больше? Так, что ли?
— Так, коллега, так, но замнем для ясности. Теперь–то вы понимаете, что можно делать операции, не нарушая целостности наружных тканей?
— Мне от этого не легче. Понимаете — это еще не умение.
— Ничем помочь не могу. Разве что сделать вам какую–нибудь операцию? Например, аппендикс удалить, для профилактики? А?
Игорь ненадолго задумался, но потом решил, что хуже не будет, и решительно махнул рукой.
— Валяйте! Только лишнего не вырезайте. Обезболивать будете? Осложнения исключены?
— Буду, буду. Фирма веников не вяжет. Готовьтесь, я сейчас за инструментами сбегаю.
Незнакомец стал уменьшаться, искривляться, как отражение в кривом зеркале и, превратившись в яркую точку, исчез. Игорь покачал головой, посомневался, но все–таки снял рубашку и лег на кровать.
— Только лежите спокойно, — предупредил голос.
— Как же вы будете меня оперировать, если вас нет здесь? — удивился Игорь.
— Вот чудак. Я ему объяснял, объяснял… Вспомните картину из атласа.
Игорь подумал и понял, что если рука из третьего измерения проникает внутрь двумерного человека, то ни он сам, ни окружающие не увидят ее, потому что она выходит за пределы их Вселенной. Потом он представил, во всяком случае, пытался представить, как бы он выглядел оттуда, из четвертого измерения, весь вывернутый наизнанку, но так и не смог. Воображения не хватило.
— Больно? — спросил голос.
— Нет. А что, вы уже начали?
— Да потихонечку.
— Вы на каком этапе? Это профессиональное любопытство, уж не обессудьте.
— Да так, подготовочка. Затормозил болевые центры.
— А сейчас? — спросил Игорь немного погодя, чутко прислушиваясь к своим ощущениям. Ничего особого он не чувствовал.
— Уже вырезал. Сейчас заканчиваю.
Выгнув шею, Игорь внимательно посмотрел на свой живот, чистый и белый. Ничего не изменилось, а что там, внутри, неизвестно.
— Ну вот и все, голубчик, — по–докторски сказал голос и хихикнул.
— Все? А как вы докажете это? Покажите.
— Пожалуйста. Это ваше право.
В воздухе появилась деформированная рука, растянутая по спирали. Она держала маленький кусочек человеческой плоти.
— Узнаете? Ваш ведь? Правда, похож? — снова хихикнул голос.
Игорь не ответил. Ему стало страшно. Не слишком, но все–таки. До этого все происходящее можно было принять за шутку, за галлюцинацию, за фантастику, но чтобы твой собственный кровный аппендикс висел в воздухе, а живот оставался неразрезанным — это уже слишком.
— Ну вот и все, — сказал голос. — Я с вами в расчете и могу откланяться. Хотелось бы пожелать вам на прощанье кое–что. Не мните, пожалуйста, что ваша смехотворная Вселенная бесконечна и единственна, а ваш трехмерный мир, где и повернуться–то негде, — лучший из миров. Миров много, один внутри другого, как матрешки. Только не такие простые, конечно.
— Но кто же вы? Жители четвертого измерения?
— И да, и нет. Нам везде хорошо. Интересно, знаете ли, и поучительно.
— Я вас очень прошу, научите меня проникать в четвертое измерение. Как врача, как коллегу, прошу. Оставьте мне свой аппарат, или что там у вас есть. Пожалуйста, хоть на время.
— Время тоже многомерно, — хохотнул голос. — Ну ладно, так и быть, дам дикарю энцефалограф. Побалуйтесь.
Голос становился тише и глуше.
— Постойте! Я еще не все спросил.
— Хорошенького помаленьку. Прощайте, пациент. Как пользоваться игрушкой, разберетесь сами. Все равно не объяснишь.
— Расскажите еще что–нибудь! Не уходите!
— Замнем для ясности, — хихикнул голос и больше не отзывался.
В воздухе появилась темная точка и, быстро разрастаясь, превратилась в непроницаемо черный шар размером чуть больше головы человека. Шар висел в воздухе и мерно пульсировал, то сжимаясь, то разжимаясь.
Игорь встал и, с недоверием поглядывая то на свой живот, то на шар, подошел ближе. Точнее всего шар можно было назвать сгустком темноты. Игорь протянул руку и, зажмурясь, прикоснулся к нему. Когда он открыл глаза, то увидел, что рука уходит в шар, сливаясь с его чернотой. Ни боли, ни других ощущений. Осмелев, Игорь вытянул руку на всю длину и просунул ее сквозь шар. Вернее, не сквозь, а в шар, потому что, как он ни старался, но даже кончики пальцев не выходили с другой стороны сгустка. Игорь придвинулся ближе. Плечо и часть шеи скрылись в темноте. И, совсем уж осмелев, он наклонил голову и, словно ныряя в воду, погрузил лицо в черный шар.
И он увидел, что находится в комнате. В другой комнате, но очень похожей на его собственную. Игорь ожидал увидеть что–нибудь невероятное, мир, вывернутый наизнанку, новый взгляд на свою собственную Вселенную, но эта комната, с диваном, стульями, столом, где в беспорядке раскиданы книги, удивила его больше, чем если бы неведомый антимир придвинулся к нему вплотную, Было видно и окно, за которым пыльные деревья шевелили листья на ветру, и улица, очень похожая на знакомую, но чем–то отличная от нее.
— И это все? — разочарованно спросил Игорь и убрал голову из шара. Где же четвертое измерение? Обманщик…
Шар продолжал висеть в воздухе, пульсировал беззвучно и словно насмехался над дикарем, вздумавшим нажимать наугад кнопки электронной машины и ожидающим от нее всевозможных чудес.
Игорь полежал, раздумывая, на диване, а потом сказал сам себе:
— Сам ты дурак. Если твои глаза способны видеть только трехмерный мир, то и другая Вселенная будет выглядеть для тебя точь–в–точь так же. Всего–навсего параллельный мир. И ничего больше.
Он встал и, набрав номер телефона, попросил хирурга районной больницы.
— Александр Иванович, у меня, кажется, аппендицит. Приезжайте, пожалуйста, а то мне придется самому, перед зеркалом…
Он неторопливо оделся и, стараясь не смотреть на шар, направился в больницу, заранее готовясь к боли, но больше всего — к тому, что хирург и в самом деле не найдет у него того, что будет искать.
В своих беседах мы долго обходили тему смерти стороной. Она была слишком конкретной, у постели обреченного больного невозможно было говорить о ней с философской невозмутимостью, но как–то Геннадий Николаевич преодолел неписаный запрет и сказал: «В конечном счете, бессмертие возможно. Вопрос только в том, что с ним делать?» — «Как что! воскликнул я. — Бесконечная жизнь без болезней и дряхлости! Неиссякаемая возможность творчества, освоение космоса, расселение человечества во Вселенной! Это безграничные, головокружительные перспективы!» — «Вы так полагаете? — скептически улыбнулся Шубин. — А как вы представляете себе достижение бессмертия?» — «Устранение фактов старения, — не задумываясь, выпалил я. — Перестройка обмена веществ, генная инженерия, вечное самообновление организма». — «Вечное самообновление… — задумчиво повторил Геннадий Николаевич. — Пожалуй, вы правы. Это один из возможных путей. Существуют два варианта. Первый — периодическое или беспрерывное обновление тела и второй — перенесение человеческого «я» в молодое, здоровое тело…» — «Второй чудовищен! — возмутился я. — Это равносильно убийству!» — «Несомненно, — согласился Шубин, — несомненно, но все–таки это тоже путь…»
