Михаил Тырин - Жёлтая линия
И тут мне захотелось поговорить о том, что не давало мне покоя последнее время, что обжигало внутренним холодом или, наоборот, согревало.
— Нуй, — сказал я, остановившись. — А ведь это ты спас меня.
— Ну да. — Он пожал плечами.
— Я мог погибнуть.
— Конечно, мог!
— Нуй, ты не понимаешь… Я ведь мог подохнуть, а ты меня спас. Я не знаю, как тебе отплатить, нет такой цены…
— Тебе и не надо платить, — очень серьезно произнес он. — Помнишь, ты мне брызги от жуков дал? Я тебе тоже не платил, только выпить принес. Зачем платить?
— Ну, да… — пробормотал я, малость опешив. Кажется, в языке Цивилизации слово “платить” имело только один смысл.
— Все нормально, — сказал Нуй. — Теперь всегда будем друг другу помогать, только давай не будем считать, кто сколько раз кому помог?
— Да, — пробормотал я. — Конечно, не будем.
Я тем не менее невольно начал считать. Сухая куртка, стопка носков, выпивка… А от меня что? Кроме средства от жуков, ничего. Может, поделиться секретом, как бесплатно ходить к девочкам? О-ох, ну я и дожил!
Стоило мне улечься в казарме, как в глаза полезли пустые кровати. Спать уже не хотелось, но и шататься по базе желания не было. Я начал раздумывать о том, что гибель “Крысолова” — серьезная тема для большого пронзительного произведения. Я мог бы читать его молодым бойцам по вечерам. Они бы слушали и грустили. Погибшие люди достойны того, чтобы о них хоть кто-то грустил. Даже если погибли не за идею, а за холо. Они же не виноваты, что нет идеи?
Как бы там ни было, а произведение нужно сначала сочинить, а потом все остальное. Как раз с этим у меня сразу возникли проблемы. Прямо с первых строк.
Серьезные вещи следует начинать с какой-то коренной мысли. Нужно задавать тему, мелодию, ритм. А мелодия в этой истории была слишком уж простецкая: ребята хотели заработать, да не вышло — погибли.
Таким образом, всякая патетика и героика исключались. Существовал такой вариант, как реквием. Дескать, люди, чтобы прокормить себя, ввязались в войну, которую не они начали. И сложили головы, не вкусив ни славы, ни богатства.
Реквием получался аполитичным. Выходило, что Цивилизация бросает своих граждан на смерть ради каких-то маловразумительных принципов, а на самом деле — ради белого угля. За это меня по головке не погладили бы. А вставать в ряды идейной оппозиции с моим нулевым холо опасно. Да и ради чего, собственно?
Нет, поэзией здесь и не пахнет. И потом, кто заставлял этих парней ввязываться в войну? Могли бы тихонько работать на каких-нибудь рисовых полях или угольных копях, добывать ресурсы для Цивилизации и уцим для себя.
Одним словом, куда ни глянь — сплошная дрянь. “Ладно, обождем, — подумал я. — Вот заработаю побольше холо, обеспечу будущее — сяду за книгу воспоминаний. Нет, воспоминания и мемуары — плохие слова. От них тянет стариковщи-ной, лекарствами, пыльными углами и облупленными комодами. Может, дневники? Дневники пишут ботаники и географы, а не литераторы. Ладно, придумаю что-нибудь…”
В этот самый момент ко мне нерешительно приблизился незнакомый боец в голубом комбинезоне комендантской команды.
— Пехотинец Беня? — почтительно спросил он.
— Да. — От удивления я даже привстал на кровати.
— У меня поручение от помощника коменданта альт-мастера Щербы.
— От кого?! — У меня отвалилась челюсть.
— Альт-мастер Щерба приглашает вас на свой день рождения, — сказал тыловик и вежливо улыбнулся. — Мне поручено проводить вас.
— А что такое день рождения? — спросил меня тыловик, когда мы свернули с желтой линии и зашагали по синей.
— Это день, когда человек родился, — рассеянно ответил я.
— Да-а?! — изумился он. — А разве альт-мастер Щерба родился только сегодня? Такого не может быть!
— Может, — сказал я, не особенно вдумываясь в смысл.
Я вошел, провожающий остался за дверью. В первые секунды у меня голова пошла кругом — я такого давно уже не видел.
Стоял длинный стол, за ним — десятка три людей. В основном серая и голубая одежда, но попадалась и наша болотная униформа. Все, судя по глуповатым ухмылкам, приняли уже не по одной бутылочке веселящего напитка.
Во главе стола — большой, круглый и теплый, как солнышко, Щербатин.
— Давай-давай, проходи! — Он поманил меня рукой. Затем небрежным шлепком согнал какого-то парня, освобождая мне место рядом с собой.
Я упал на скамейку, оторопело глядя вокруг себя. Стол был весь заставлен картонными тарелочками и бутылочками. Пей, ешь, веселись…
— Пробуй, — сказал Щербатин, двигая мне одну из тарелочек.
— Я только с обеда, уже напробовался.
— Ты пробуй, а потом говори!
— Щербатин, я не знал, что ты помощник коменданта. Да еще день рождения…
— Беня, я понятия не имею, когда у меня день рождения. Вообще-то первого октября. Но, представляешь, тут нет никакого октября. Ни первого, ни второго, ни третьего.
Он, похоже, уже здорово налакался из бутылочек.
— Раз так, извини, что без подарка.
— Оставь, Беня, что с тебя взять? Попробуй еду наконец, а потом будешь извиняться!
Я попробовал. Это был комбикорм, однако не простой. У этого имелся вкус, не знаю, какой, но приятный.
— Вкусно. Что это такое?
— То же самое, — самодовольно улыбнулся Щербатин. — Но с добавками.
Вкусовые добавки полагаются после первого холо.
— У тебя уже холо? — Я удивился, хотя удивляться, наверно, не стоило.
— Нет, нет, нет! Пока я такой же оборванец, как ты. Ноль в квадрате. Ноль целых, ноль десятых. Теперь выпей. Ну пей, неужели заставлять!
Заставлять ни к чему, я, конечно, выпил. Веселья почему-то не прибавилось, только закружилась голова.
— А теперь вот этим закуси, — радушный Щербатин придвинул очередную тарелочку с небольшими лепешками бело-розового цвета.
— Ну и что это? — Я надкусил лепешку, похожую чем-то на рыбную котлету.
— Ни за что не угадаешь! Натуральный продукт, результат переработки червячной пульпы. Той, которую мы с тобой имели счастье добывать, Беня!
Я переменился в лице и положил лепешку обратно.
— Зря брезгуешь, — тут же прореагировал Щербатин. — Натуральная еда, как и наркосодержащие напитки, доступны тебе только здесь, голь ты перекатная.
Насладись же яствами аристократии!
Я никак не мог расслабиться и насладиться всем в полной мере. Слишком уж все непривычно и дерзко как-то. Мне так и казалось, что сейчас зайдет наш новый командир, глянет исподлобья и скажет: та-а-ак!
А впрочем, что с того? Пусть заходит. Я -. свободный гражданин Цивилизации, мне об этом сто раз напоминали. Впрочем, еще не гражданин, но это не важно. Вон, другие сидят, пьют — и ничего…
И тут меня словно кольнуло в сердце. Этот стол, эти тарелки и бутылки
— все было точь-в-точь, как в ночном видении, полном оживших мертвецов.
— Щербатин, — тихо сказал я, — а знаешь, я ведь всю команду потерял.
— Знаю, — небрежно махнул он рукой. — Ни хрена ты, Беня, не потерял, и нечего кутаться в траур. Ты их даже в лицо не всех знал, готов спорить.
— Ну… не совсем так… все-таки…
— Все-таки допей ты эту бутылку, потом поговорим. А то сидишь, как на поминках.
Я наконец осушил бутылочку и закусил вкусным комбикормом. Причем попробовал из нескольких тарелок, и везде был разный вкус.
— Ты все-таки пристроился на теплое место, Щербатин, — сказал я.
— Не пристроился, а заслужил неусыпными трудами и невероятным напряжением мысли. И не теплое это место, а ответственное.
Гости угощались, не обращая на нас внимания. Над столом стоял тихий говор, бульканье и чавканье.
— Ну, слушай, — начал Щербатин. — Все началось с того, что я как-то проснулся и вдруг понял: даже если у людей ни хрена нет, у них все равно что-нибудь да есть. И не обязательно нужное им, но, возможно, нужное другим…
Он с большим удовольствием поведал мне свою историю. Исходной точкой был халат, который он смог вернуть в личное пользование. Оказалось, в цивильной одежде можно пройти в сектор гражданских специалистов. Там нет никого ниже четвертого холо. Там можно подойти к автомату и получить сколько угодно тарелочек с едой и бутылочек.
Желающих поносить халат нашлось предостаточно, и Щербатин организовал пункт проката. К нему начали стекаться стопки белых носков, бутылочки, всякие вкусности, бытовые мелочи вроде универсального клея или мази от болячек.
Это было здорово, но пока еще мелко. Обзаведясь многочисленными знакомствами, Щербатин сделал все, чтобы разнообразить ассортимент товара. Он применил способ “человек-монета”, распространенный в Азии, на Ближнем Востоке — в бедных странах, где почти нет наличных денег. Это значит: я могу прийти, например, с ненужным мне лишним комплектом белья и обменять, скажем, на нужную мне пару сапог. А если сапог нет в наличии, то человек-монета проведет серию обменных комбинаций и достанет их.
