Земля - Валера Дрифтвуд
Савря поглядывает на кроху зло и насмешливо. Рина от развеявшегося испуга – всё хорошо, обошлось без беды! – вытирает об рубашку взмокшие было ладони и смеётся счастливо, в голос, на этот раз не стесняясь присутствия Сэма. И оказывается невероятной радостью обнаружить, что смех разобрал не её одну: Ййр тоже присоединяется, хлопнув себя ладонью по бедру. Бесстыдно ржать, да ещё вместе – блаженство. Кажется, орк тоже это понимает и ценит.
– Потешные они, правда, – отсмеявшись, говорит орк. – Ишь, шустрила…
Толстенький пушистый попец с крошечным хвостиком уже исчезает за плетёным порогом.
Или вот ещё изумление: Ййр как-то говорит мимоходом, что Рина и Сэм среди крылатых Страфилева края удостоились уже собственных прозвищ. Сэма меж собой они называют одним звуком, копируя щелчок фотоаппаратного затвора. А саму Рину – просто «Ньи», «Меньшая».
И как понять – к обыденному или к поразительному следует отнести случай, когда Сэм целых три утра кряду терпеливо учился у Ййра «мотать портянки» на едва зажившие ноги? А потом Ййр вручил ему пару страшенных ободранных сапог, добытых откуда-то из недр чулана-хламовника:
– Гуннаровы. Он оставил. Мерь. По сухому дню погулять сгодятся, а ноги у вас вроде одинаковые.
И Сэм, отроду не терпевший на себе вещей явно сношенных, побитых жизнью, очень тихо и отстранённо благодарит за подгон. На свои красивые ботинки он теперь и взглянуть не может без того, чтоб всё лицо перекосило. А Ййр вертит красивый Сэмов ботинок в руках:
– Всё же сшиты ладненько… Ты их потом не забудь, а в коренную зиму возьмёшь пару крепких торбочек целлофановых. Вольёшь в них воды, чтоб не капало, и сверху узлом завяжешь. Всунешь в свои башмаки – и на ночь поставь морозиться. Глядишь и походишь ещё в этих по-хорошему, разомнутся.
Сэм скорее скупит себе целый обувной магазин, чем станет так унизительно возиться, но спорить и что-то доказывать ему совершенно не хочется.
Или взять ещё эти долгие вечера, которые они теперь проводят вместе на кухне. Рина приохотилась читать вслух свои наброски, и очень скоро совсем перестала робеть. Тем более орк нет-нет да и расскажет в свой черёд какую-нибудь байку про здешних крылатых.
– Твой, Савря, родитель Ёс, он в холостых был щупленький да плюгавый, не то что теперь. Помню, всё маялся, что девицы над ним смеются, ни одна невеста не прельщается. А я и говорю: «Ёс, велика ли беда – не знаю. А ты полети по вдовушкам, поухаживай, может, приглянешься. Вот в буковой роще одна живёт – запевала, голосом сладкая, я и то недавно заслушался». – «Ой нееет, она одноглазая, ей зоркий охотник в пару гож, а не я доходяга». – «Ну полетай на южный мыс, там живёт могучая добытчица, она и вяхиря слёту бьёт, и даже уточку». – «Не могу, – говорит, – она мать моему приятелю. Как это я к ней полечу жениться, приятель узнает – убьёт меня до смерти!» – «Ну добро, тогда вали за Сонный ручей. Там такая зазноба вдовствует белая, круглолицая, глазища краше молодой зари, в дому все стеночки у неё лисьим пухом проконопачены! Поспешай, попытай удачи, пока кто другой из ваших молодцов не оженился на таком сокровище!» Тут Ёс чуть слезами не заплакал. «Беда мне, – говорит, – так и помру неприкаянным. Белая-то – моя же бабушка!»
Но потом расхрабрился, полетел на южный мыс, и смотри-ка, приглянулся твоей матери, свирепой охотнице. Да так приглянулся, что она ещё старшому сыну-холостому трёпку задала, когда тот с Ёсом поскандалить вздумал – только перья летели!
Савря улыбается доверчиво и лукаво. Ей очень нравится, как ловко вышло, что её родители и впрямь друг дружке понравились и в числе прочих чад вывели её, Саврю.
А ещё по вечеру можно сыграть в домино. Даже Кнабер не отказывается один-два кона постучать костяшками. Маленькая страфиль суть игры понимает быстро, ей только сначала неловко держать костяшки и не ронять их то и дело на пол. Рина складывает её фишки в доминошную коробочку, и дело идёт на лад: держать коробочку Савре удаётся гораздо легче.
И «рояль» не скучает без дела, потому что Ринина книжка что ни день понемногу продвигается, обрастает живыми историями.
– Рина, – однажды говорит Сэм печально. – Тебе же не поверят. Понимаешь, это всё совсем неправдоподобно звучит.
Да, Рина и сама это знает, но что поделаешь, если правда о страфилях бывает… вот такая?!
– Верить, нет ли – их дело, – замечает орк, нахмурясь. – А твоё дело – книжку стучать. А ты, Кнабер, влепишь в Ришкину писанину свои светописные карточки, которые нащёлкал, раз уж такой ты мастер. Как тут не поверить будет! Под одним кровом живём. Дела и еда – на всех поделены. Мы сейчас одна банда или нет? Одна артель?
– Одна, – отзывается девчура, смахивает со лба за ухо густую прядь, и курносое лицо у неё по-людскому смелое, а губы такие же румяные, как спелый яблочный бочок.
– Вот, – кивает орк. Рукой по-дружьи легко тянет Рину за плечо – и к боку. Не держит, отпускает сразу, но та сперва и не отстраняется: улыбнувшись растерянно, проводит ладонью вскользь по орчьей костлявой спине. Росточком-то – едва Ййру до середины груди, маленькая, лёгкая, а на ногах стоит сахарно, как для пляски.
Рина чувствует только, что от орка действительно пахнет как будто землёй, или даже солёным морским песком: в детстве от такого запаха всегда бывало почему-то влажно и приятно во рту, хотя и не станешь же таскать песок в рот. И голос у Ййра в груди ходит вольно, как волна вдоль берега. Ещё когда орк их с Сэмом сгрёб и к себе притиснул, оберегая от испуганных страфилей, от холостой мальчишьей стаи…
– Сюда бы хоть вашей музыки, – говорит Ййр, перекатив плечами. – Натанцевались бы как-нибудь. По земле или хоть по веранде. Кнабер, ты парень здоровенный, грамотный, небось и танцевать учён?
Кнабер не отвечает внятно, только сопит, отведя глаза. Можно подумать, что поперхнулся чем-то на редкость противным и маленько мучается дурнотой, а отплеваться ему не велит какой-нибудь старый человеческий обычай.
Глава 20
На стол перед Сэмом плюхается мёртвый хорёк.
Маленькая страфиль улыбается, словно на именинах, и в уголках широкого рта у неё смазанные пятнышки звериной крови.
– Тхорь, – поясняет охотница, назвав добычу на Ййров манер. – Тебе. Не скучать, не тушёнка!
Сэму слегка дурно.
Тем не менее он старается улыбнуться Савре:
– Лучше ты сама съешь. Ведь ты растёшь.
Поддавшись внезапному вдохновению, Сэм добавляет:
– И Йир говорит,
