V.АЛENTIN - Мир чужих ожиданий
И всё-таки иногда Андрей думал о тех, благодаря которым он появился на свет. Но не о женщине, которая выбросила собственного ребёнка в мусорный контейнер, и не о мужчине, который допустил такое положение вещей. К ним он испытывал брезгливое отвращение, и полноценными людьми их считать не мог. Он задумывался о своих предках, более отдалённых от него в поколениях. По опыту семей он видел, знал и понимал, что определённые традиции воспитания, которые закладывают нравственные основы в человеке, накапливаются и совершенствуются именно поколениями. Что каждый человек, хочет он того или нет, перенимает пороки и добродетели тех, кто его воспитал. И если он не находит в себе сил и желания искоренять пороки, и совершенствовать добродетели, то его собственным детям достаётся ещё более тяжёлое наследие, чем ему самому.
А ещё Андрей иногда видел сны, в которых как-то жил и действовал человек двадцатого или начала двадцать первого века, очень похожий на него самого. Андрею нравилось думать, что это он видит собственного биологического предка, может быть прадеда. И что если бы можно было перемещаться во времени, то Андрей обязательно бы нашёл этого человека, и спросил: «Что же ты такое делаешь, гад, и как ты так живёшь, что я, твой правнук, буду вынужден начать свою жизнь в мусорке?»
Жизнь шла своим чередом. Андрею приходилось работать почти без выходных – до старта продаж на Портале Конкурса оставалось совсем немного времени; волна дилетантов схлынула, и превратилась в тоненький ручеёк графоманов, писавших нетленное произведение всей жизни, и теперь, прельстившись Призом, лихорадочно обрывавших его ни на чём. Сам Приз Года распух от всяких поощрительных номинаций, которыми себя рекламировали Корпорации, и уже представлял собой целый каталог соблазнительных предложений для отличившихся. В борьбу за Приз вступали профессионалы от беллетристики. Те из них, что издавались в «Новой книге», часами просиживали у Андрея, требовали советов о том, на какую номинацию лучше иметь прицел и кого из инвесторов выгоднее выбрать спонсором. Придирались к каждой букве в Андреевых рецензиях, говорили, что именно рецензия, которая будет доступна на Портале до покупки книги и предрешит успех продаж. Андрей старался, как мог. И часто думал о том, что если бы авторы также тщательно писали книги, как он рецензии на них, то качество современной литературы было бы совершенно другим.
Дома тоже ничего особенного не происходило. Сашкины выборы прошли с оглушительным успехом его партии, и теперь Саша будет работать представителем кого-то там в каком-то Совете, Андрей совершенно не разбирался в подробностях, но был очень рад за брата, так как сам Саша считал это назначение большим шагом в собственной карьере. Пока же Саша находился в запланированном отпуске, и тратил его самым благоразумным образом – снова повёз жену к Рославцевым.
Виктор совершенно освоился в доме, со всеми раззнакомился, много помогал по хозяйству, даже бабушка была им довольна. Андрей, приходя вечером и выслушав приветствия кучи дерьма (он уже привык к ней, как к родной), неизменно обнаруживал Виктора в компании кого-нибудь из родственников. У Андрея совершенно не оставалось сил участвовать в каких-либо дискуссиях, и он просто отмечал для себя: вот Виктор с Митом спорят о вреде стерео для мозга человека; вот бабушка рассказывает Виктору основы генетики и этологии; а вот и Лис подключился – они с Виктором разобрали до последнего винтика детский компьютер, и сидят посреди этого металлолома, страшно довольные собой. Но больше всего времени, к великому неудовольствию Андрея, Виктор проводил с Катей. Андрей постоянно видел их вместе то на выгульной площадке, где они устраивали кучу-малу с четырьмя собаками; то, наоборот, они сидели смирно с Гердой и щенками, споря о том, какой из помёта вырастет самым красивым. Однажды вечером, придя позже обычного, Андрей увидел, что они целуются на подоконнике в коридоре второго этажа, и предпочёл ретироваться, дабы никого не смущать. Когда он вернулся через десять минут, с твёрдой решимостью попасть в собственную спальню, невзирая на то, какие сцены разыграются по дороге, никого на подоконнике уже не было, и было неизвестно, то ли они мирно разошлись спать, то ли решили продолжить в менее людном месте… Андрей провёл с собой воспитательную беседу, в ходе которой всё-таки убедил себя в том, что раз Виктор является другом и родственником семьи, то нет ничего предосудительного и в его с Катькой отношениях. И что лезть в личную жизнь сестры глупо и бессмысленно.
Дедушка тоже много работал, но иногда по воскресеньям он устраивал себе выходной, и тогда в гостиной велись по-настоящему интересные разговоры, которые Андрей старался не пропускать.
- С моей точки зрения, - говорил дедушка, - вся человеческая история представляет собой бесконечный поиск способа передачи по наследству собственных достижений. Потому, что после огня, воды и, как следствия, закономерных медных труб, неизбежно встаёт вопрос о сохранении себя царём горы на веки вечные. И, о Боже ж мой, как только люди не бились над этой задачей, и чего только не удумывали! Самые глупые из них пытались (да и сейчас пытаются, чего уж скрывать) добиться личного бессмертия. Любой ценой. Сотни чернокнижников, тысячи алхимиков и неучтённое число прочих мошенников сгорали ярким пламенем на кострах средневековой Европы только за то, что так и не смогли обеспечить своим покровителям бесконечность в личное пользование. Дрова в эти костры с удовольствием подбрасывали их прямые конкуренты – католические жрецы, которые не имели глупой привычки разбрасываться обещаниями о непременной телесной сохранности, и приторговывали вечностью бестелесной, которая шла с прилавка куда как хуже. Но я решительно призываю не путать грешное с праведным, и не думать будто католическая церковь имеет хоть какое-то отношение к христианству. Ничуть нет, и не нужно верить их словам, а достаточно по-христиански посудить по делам. Дела же их ясно говорят нам о том, что католичество – сатанинский культ, отравивший своими миазмами большую часть белого населения Земли, и сыгравший отнюдь не последнюю роль в том, о чём я хочу говорить дальше. Протестантство же и вовсе церковью в нашем понимании не является, это скорее идеологический клуб по интересам, вроде масонства, и в историческом контексте особой роли не играет. Равно, как и иудаизм, который ничем, кроме нацизма и назвать-то нельзя. Я специально говорю о религиозных вопросах сейчас, потому что без них разобраться в произошедшем вообще не представляется возможным.
Так вот, когда очередной власть имущий отчаивался получить бессмертие магическими манипуляциями, он начинал изобретать более доступные способы изнасиловать вечность, как то: ставить себе памятники и поощрять культы имени себя любимого, придумывать себе длинные многословные титулы, награды и все мыслимые почести. Речь идёт, повторюсь, о людях исключительно глупых, не мысливших вечность без своего прямого участия.
Те же, что поумнее, понимали, что удержать свою власть, завоевания и достижения можно только путём обретения наследников. Наследники обычные вышли из моды ещё в девятнадцатом веке, как не оправдавшие возложенных на них надежд. В самом деле, уж как с этими наследниками не исхитрялись, но толку – чуть. Выбирали им матерей с особой придирчивостью, то исключительно из царствующих домов, то непременно девственниц, а лучше всё вместе; придумывали диковинные системы воспитания: от закрытых пансионов с полутюремным бытом – до подбора учителей из лучших мыслителей века. В конце концов утешились поговоркой «На детях гениев природа отдыхает», и перешли к наследникам не прямым, а идеологическим. Так родились сообщества и политические партии. То есть, очередной человек с идеями, решал обзаводиться не наследниками, но соратниками. В самом деле, зачем возиться с ребёнком, из которого ещё непонятно что вырастет, если можно выбрать себе людей вполне взрослых, разделяющих твои убеждения? Однако соратники оказались ещё худшими наследниками, чем родные дети. Среди соратников регулярно встречались три типажа, которые обесценивали любую идею. Типаж первый: верный до изумления дурак, который превозносит тебя, поклоняется тебе, и ставит где не попадя тебе памятники, хоть и против твоей воли. На большее неспособен органически. Никаких твоих идей понять не может, да и не пытается. После смерти вождя низводит любую мысль до чудовищной бюрократии и казнокрадства. Типаж второй: подлый предатель-карьерист, который поддакивает тебе до поры, до времени. Глубоко равнодушен абсолютно к любым идеям, и желает только власти. Стремится занять твоё место любой ценой. Если ему это удаётся – разваливает всё на корню, ибо категорически неспособен к административной работе. Типаж третий: человек с идеями. Со своими, заметим, идеями, а совсем не с твоими. И как только вождь отправляется на тот свет – так сразу то объединение, созданию которого он посвятил всю жизнь, начинает исповедовать совершенно другие идеалы, иногда и диаметрально противоположные изначальным. Чем больше партия – тем больше представителей всех трёх типажей, вот и крутись, как хочешь.
