Сергей Волков - Анабиоз. Марш мародеров
— Я больше не могу! — в отчаянии заявляет Эн, тряся головой. — Я сейчас с ума сойду!
— Всё. — Ник спортивным жестом скрещивает руки, показывая остальным, что пора заканчивать. — Берем то, что унесем с собой — и валим!
Покинув разграбленный магазин, они гуськом двигаются вдоль дома, сминая огромные лопухи.
— Зырьте! — Хал останавливается и вытягивает руку. — Провода, блин…
Ник смотрит туда, куда указывает татарин и видит невозможное: извивающиеся кабели линии электропередач, уходящей в сторону второй золотистой стены. Стоит практически полное безветрие, ни птиц, ни каких-то иных источников движения поблизости от линии нет, но тем не менее провода вытанцовывают какое-то змеиное танго. Ник ловит себя на том, что тоже начинает покачиваться в такт этих колебаний.
— Не надо смотреть! — пробивается сквозь гомон и какофонию звуков голос Юсупова. — Пошли скорее!
Через несколько минут, добравшись до границы этой жуткой территории, Ник с облегчением понимает, что шум в голове начинает затихать. Пройдя сквозь золотистую завесу, он в изнеможении валится на траву.
— Очки, что это было, блин? — спрашивает Хал, плюхнувшись рядом.
— Откуда я знаю? — пожимает плечами Юсупов. — Но надеюсь, что наших кремлевских друзей это всё сильно напугает. Они ведь не знают, что там можно эта… ходить.
— В Цирк пойдет Вилен. Его никто там не знает, а убежавший аковец вряд ли рассмотрел в пылюке тех, кто в него стрелял.
— Да я не отказываюсь, — пожимает плечами Юсупов. — Я эта… не знаю просто, смогу ли…
— А чё там мочь-то, блин? — Хал презрительно плюет под ноги инженеру. — Придешь, прогонишь пургу про Светлую поляну, дачу и все такое. Потом найдешь Бабая и скажешь, чтобы он пришел сюда. Всё, блин, товарищ полковник, задание выполнено.
— А если его убьют? — спрашивает Эн, поглаживая Камила.
Они сидят на чердаке старого трехэтажного дома, кирпичным фасадом выходящего на улицу Айвазовского, а задней частью — на Муштари. Раньше здесь была школа, причем не простая, а с углубленным изучением английского языка. Пройдя по пустым, гулким классам и стараясь оставлять как можно меньше следов, бойцы партизанского отряда имени Камила не обнаружили человеческих останков. В здании побывали какие-то люди — на первом этаже в коридоре имелось кострище, а в одном из классов явно ночевали, сложив из столов и стульев нечто вроде большой многоместной кровати. Но других следов присутствия человека они не нашли.
С чердака, через небольшие окна, которые во Франции называют «сидячие собаки», хорошо просматривалась примыкающая к школе территория и часть улицы Бутлерова. Удостоверившись, что в случае чего чердак можно будет покинуть с разных сторон, Ник объявил, что здесь будет временный командный пункт.
— Нам нужен Бабай. Через него мы сможем поднять людей. Договоримся о месте сбора, подгоним «маталыгу», раздадим оружие…
— Хороший планчик, — усмехается Хал. — А если Бабай уже того…
— Ну, вряд ли. — Нику как-то не хочется верить в то, что Аслан и его отморозки могут убить главу общины.
— Ладно, нечего эта… коты тянуть… — Юсупов вытаскивает из армейского рюкзака грязные вьетнамки и свой оранжевый плащ. — «Если», «а вдруг», «может быть»… Пока не схожу, ничего не узнаем. Сидите и ждите меня. Ну, или Бабая. День, два, три, но не больше. И эта… осторожнее тут.
— Пароль надо, — согнав с лица улыбку, говорит Хал.
— Да какой пароль, — раздраженно отмахивается Ник. — Вилен, тот, кто придет от тебя, должен встать во-о-он там, возле того дома на Бутлерова, где на стене ржавые ящики…
— Это кондиционеры были, — приглядевшись, отмечает Юсупов. — Лады, эта… я все понял. Ну, пока, что ли?
— Удачи, Вилен. — Ник пожимает инженеру руку, Эн чмокает его в небритую щеку, Хал салютует сжатым кулаком.
Скрипят пыльные доски, и оранжевый плащ Юсупова исчезает в проеме чердачного лаза.
ЭнНикогда не думала, что ждать — это такое мучение, особенно когда ждешь человека, от которого зависит очень многое и жизни людей в том числе.
Этот Вилен смешной, конечно. Нелепый даже. Плащ этот, велосипед с зонтиком, шлепанцы. По крайней мере, он мне нелепым показался вначале. Когда Хал на него наезжать начал, мне даже жалко стало — взрослый мужик, а отпор дать не может. И разговаривает — словно стесняется чего-то все время.
А потом, когда мы тягач начали чинить… ну, не чинить, а пытаться отремонтировать, чтобы он завелся, Вилен оказался самым главным. И мы все его слушались. Я, честно говоря, не верила, что у нас получится. А он знал. И всё по его вышло. Теперь мы — сила. И будем сражаться. Страшно, конечно, но не так, как там, за желтой стеной, где мы тягач и оружие оставили. Там я просто до обморока испугалась — голоса эти, шум. И главное — ведь все эти люди, которых мы слышали, они же, наверное, умерли давно…
Жуть. И объяснения никакого нет. Мы, пока сюда шли через весь город, все пытались понять — что это за стена, почему звуки, почему провода танцуют? Ник сказал, что это все наверняка как-то связано с тем, что со всеми нами случилось. Хал больше молчал, он, когда не понимает, всегда молчит или повторяет «сила дурака в молчании». Ну, хоть на это у него ума хватает.
А Вилен предположил, что мы столкнулись с каким-то неизвестным физическим явлением вроде электростатического поля, только стабильного во времени и пространстве. Они с Ником заспорили, но я ничего не поняла и молчала вместе с Халом.
Спорили, спорили, но так ни до чего и не договорились. Очень надеюсь, что, по крайней мере, поле это безопасно для здоровья. Мне болеть нельзя, потому что я обязательно с мамой должна встретиться. Вернуться домой. Когда наша партизанская война закончится, я поеду в Иркутск. Попрошу Вилена, чтобы он отремонтировал какую-нибудь машину, возьму Камила и поеду. С Камилом мне ничего не страшно. Я всю жизнь мечтала о таком друге — сильном, смелом и надежном.
Вот он лежит сейчас рядом со мной, спит вроде, но ушами все время двигает — слушает, что вокруг происходит. И если человек где-то по улице проходит, сразу вскакивает и всем своим видом показывает — тревога!
Люди здесь ходят часто. Мы второй день ждем Вилена и Бабая. За это время человек двадцать видели. Один раз группа из пяти человек даже завернула в школу. Мы уже приготовились уйти, но они походили по первому этажу — и ушли.
Вообще, тут ночью очень жутко. Все время кажется, что кто-то бродит внизу, по пустым классам, звуки какие-то раздаются оттуда. Но я всегда на Камила смотрю. Если он спокоен, значит, это всего лишь мыши. Или призраки. Призраков я не боюсь.
Я боюсь людей.
Глава седьмая
Бабай приходит утром на третий день ожидания. Приходит один. Хал, дежуривший у чердачного окна, тихонько свистит, привлекая внимание спящих Ника и Эн. Камил вскакивает, стуча когтями, подбегает к дозорному и высовывает лохматую морду в окно. Неизвестно, что он там видит, но неожиданно начинает махать хвостом и вываливает язык, словно бы улыбаясь.
— Он его признал! — радостно говорит заспанная Эн.
Ник хмыкает, снимает автомат с предохранителя и идет вниз. Вскоре он возвращается с Бабаем. Глава общины выглядит сильно похудевшим. Синяки на лице почти прошли, но двух передних зубов как ни бывало.
— Живые, значит, — говорит он вместо приветствия. — Едрит-архимандрит. Очкарик ваш тоже живой. Измудохали его сильно.
— Нафига, блин? — удивляется Хал. — Чё с него взять, с дохода?
— Проверка, — криво усмехается щербатым ртом Бабай. — У нас теперь так — всех новичков проверяют: кто, откуда, зачем пришел? Ну, и все такое прочее…
— Аслан приказал?
— А кто же еще. Он же теперь — власть. — Бабай наклоняет голову и тихо добавляет: — Сволочь, сука.
— В чем заключается проверка? — озабоченно спрашивает Ник.
— А у них все просто, парень — трое держат, один бьет ментовской дубинкой и вопросы задает.
— И? — напрягается Ник.
Не то чтобы он не верит в Юсупова, но уж больно жуткая картинка рисуется в мозгу.
— Нормально всё. Не сказал он про вас. Всё кричал про сторожа убитого и бандитов с двадцать пятого километра. «Вы же полиция, вы должны задержать преступников!» Кремлевские ржали потом долго.
— Понятно. А сейчас он где?
— Отлеживается. Бабы ему ребра тряпками перетянули, листами подорожника облепили. С завтрашнего дня на работу должен выйти. Пока его в землекопскую бригаду отрядили.
Бабай умолкает, оглядывает чердак, рюкзаки, спальники, задерживается взглядом на автоматах, встречается глазами с внимательно следящим за ним Камилом и переводит разговор на другое:
— Я смотрю, прибарахлились вы… Танковое училище?
— Угу, — кивает Ник.
— И сожгли потом.
— Чтобы врагу не досталось.
