Пепельные цветы - Алексей Анатольевич Притуляк
– Что есть, то и говорю, – не унимался хозяин. – Вы на неё посмотрите: тоща, как соломина.
– Я правда сильно похудела? – опасливо повернулась Гленда к Беатрис.
– Нет, дорогая, успокойся, – покачала головой та, не сводя с Маклахена яростного взгляда. – Мы все исхудали за это время. С таким… с таким замечательным содержанием в этом… отеле. Ты похудела ничуть не больше других, не беспокойся.
– Меня вчера мутило, – вздохнула Гленда. – И ещё была… Впрочем, не важно.
– В твоём положении это бывает, милая, – успокоила Беатрис. – Ничего страшного. Всё будет хорошо, поверь.
– Да, всё будет просто здорово! – зло расхохотался Пирс Маклахен.
– Пойду-ка я, все же, схожу наверх, – Липси обвёл всех взглядом.
– Ага, сходи, – бросил Маклахен.
– А что, не советуете?
– Да плевать. Я пришёл сказать, что сегодня заработало радио. Три дня молчало, а сегодня заработало.
– Здорово! – воскликнула Гленда. – Значит, всё хорошо!
– Что там? Какие новости? – оживилась Беатрис.
– Да ничего там, – отозвался Маклахен. – Англию разнесли к чертям собачьим. Говорят, американцы вступили в войну и ударили по Кубе, по русским и по узкоглазым. Каша, в общем. Земля ходуном ходит, говорят, и вот-вот слезет с этой, как её… с орбиты. Говорят, калиматическое оружие применили ещё.
– К-кэ-э-лиматическое, – поправил Деллахи.
– Ну ккэлиматическое, мне без разницы, – даже не взглянул на него хозяин. – У русских и ещё где-то, в нескольких местах, земля лопнула после землетрясений. В Исландии вулкан загулял… Сейчас, говорят, русские из войны выбыли, а вся заваруха теперь идёт между штатами и узкоглазыми. Вот так-то.
– Ну, теперь всё будет как надо, – кивнул Липси. – Давно пора было штатам навести порядок.
– К-конечно, – вставил Деллахи. – Они н-нэ-э-наведут.
– Я что-то не то сказал? – смутился Липси, уловив в его голосе насмешку.
– Да уж, – засмеялся Маклахен, – если янки за дело взялись, пиши пропало. Видать, им где-то хвост прищемили, раз они ввязались. А то всё ждали, пока европцы с азиатами друг друга в пыль переработают.
– Ну-у, не знаю, – пожал плечами Липси.
– А не знаешь, так и нечего язык чесать, – усмехнулся Маклахен.
Он кряхтя поднялся и пошёл к лестнице наверх.
– Жрать нечего, – бросил на ходу. – Я вам готовить не собираюсь – не кухарка. И это… Коровку мою… Моуи… я вам не отдам. Это всё, что у меня осталось. От Меган.
Скрылся, яростно хлопнув дверью.
Нид Липси постоял в раздумье, глянул на остальных и тоже двинулся наверх.
– Липси? – позвала Беатрис.
Он оглянулся на неё, улыбнулся натянуто. Искренне улыбнуться не получалось. Смерть наверху, за дверью, не поджидала – это очевидно. Ведь Маклахен и Джайя живы. Меган умерла, да… Но она всё болела последние дни, не вставала даже. У неё удар был, а пепел и бомбардировки тут ни при чём. Да, смерть не поджидала, но и ничего хорошего там тоже явно не было. Но и сидеть в этом подвале он больше не мог. Какой смысл? Зачем всё?
– От страха не спрячешься, – повторил он одно из своих любимых правил.
Правило было, возможно, не очень к месту, но ничего другого в голову не пришло.
Подошёл к двери, толкнул, выскользнул наружу.
В коридоре, ведущем к подвалу, стоял полумрак. Было холодно, особенно после влажной духоты, создаваемой пятью телами и керосинкой.
Шаги Маклахена прозвучали где-то впереди, в гостиной. Хлопнула входная дверь. Всё стихло.
Липси замер, прижавшись к холодной стене, осторожно и зябко дыша, ожидая, что вот сейчас, в следующую секунду, лёгкие обожжёт и они откажутся дышать. Затуманится сознание, и он повалится на пол, ощущая тошнотворную близкую смерть.
Однако, ничего не произошло. Воздух был самый обычный, только не по-июльски холодный. Пахло деревом и пылью – с тех пор, как Меган слегла, в доме, кажется, никто не убирался.
Он вздохнул и пошёл, осторожно ступая, стараясь издавать как можно меньше звуков, чтобы не разбудить задремавшую смерть, к двери в гостиную.
Догорал камин. Было тепло, даже жарко. Запылённое окно почти не пропускало света, так что комната тонула в полумраке. После мрачного и вонючего подвала эта невзрачная гостиная показалась ему просторной и такой уютной! Однако, толстый слой пыли, который покрывал всё – стол, радио, полки, стулья, – и тропа, протоптанная Маклахеном в пыли на полу, навевали уныние.
Липси торопливо пересёк комнату и открыл дверь на улицу.
Он ожидал увидеть что угодно, но только не это.
Чёрно-пепельного цвета низкое небо застилало землю от горизонта до горизонта, а горизонт был так близок, что казалось, до него можно добросить камень. И до неба тоже можно добросить камень. Только сделать это никто Липси не заставил бы – уж слишком оно было страшным, это притихшее небо, и казалось, что если нечаянно потревожить его, оно немедленно обрушится на землю всей своей массой, под грохотание громов и ослепительные вспышки молний.
Всё терялось в мутной дымке – почти не было видно причала внизу, а море, такого же пепельного цвета, как и небо, сливалось с ним воедино, так что и не понять, где кончается одно и начинается другое.
В оглушительной тишине шаги Липси протрещали громом небесным. Бросив взгляд на землю, он увидел, что пожухлая серая трава ломается под ногами тонкими льдистыми иглами. Там и тут лежали пятна снега, мало похожего на снег, а скорей – на посеревший от грязи град. Этот град шелестел и хрустел при каждом шаге, но звуки не разносились – они отражались от плотной массы серого воздуха и метались вокруг, на расстоянии вытянутой руки, и быстро угасали. Цветы, – Липси помнил, что это должны быть цветы, – торчали из земли застывшими пепельно-ледяными скульптурами, хрупкими и страшными в своей неузнаваемости.
Он замер, чуть отойдя от крыльца, озираясь.
– Эй! – произнёс через минуту, надеясь, что Маклахен отзовётся. Но голос увяз в трясине непроницаемого воздуха.
Было трудно, почти невозможно дышать. Воздух был так сух и напоён невесомым пеплом, что грудь буквально раздирало при каждом вдохе.
Он достал платок, прижал его к лицу, закрывая рот, ощущая на зубах вязкую грязь. Легче дышать не стало, но по крайней мере вдыхаемая масса была теперь не такой плотной.
Слева, в тумане, хлопнула дверь коровника. Звякнул замок. Появился в тумане силуэт Пирса Маклахена. Он шёл, ссутулившись, тяжело согнувшись, и вытирал ветошью руки. Лицо его было перекошено то ли болью, то ли усилием, которое приходилось делать, чтобы вдохнуть эту кашу.
– Что? – спросил он, наткнувшись на Липси, и тут же лихорадочно закашлялся. – Наслаждаешься видами, хохотун?
И, наступив Липси на ногу, не останавливаясь и не извиняясь пошёл к крыльцу. Липси только глупо пожал плечами
