Дарина Гордина - Сансара
— Итак, дорогие друзья, — бизнесмен смотрел на японцев сквозь прозрачное вино в бокале, — я уверен, что меня окружают друзья и даже больше — меня окружают единомышленники. Мне хочется рассказать одну древнюю легенду… Очень давно жил на Земле император, чья империя простиралась от края до края огромного острова. В его владениях было озеро, а на озере — еще один остров. Подданные называли его «Островом вознесения», потому что все, кто попадал туда, исполняли свои мечты. И вот однажды этот остров постигла катастрофа — он скрылся под воду. Почему? Потому что мечты людей перестали возноситься в Небо. Люди разучились мечтать. Я хочу выпить за возрождение — возрождение мечты… Я…
Воронов тянул время и тянул, сам не зная, о чем скажет в следующую минуту. И тут, как спасение утопающего, в зал ресторана влетел воздушный, невесомый призрак, похожий на балерину Эльвиру! Золотое, смело декольтированное платье с открытой спиной и оголенными руками, длинная шея, осыпанная мелким брильянтовый дождем, уложенные аккуратным пучком золотые волосы, открытое, сияющее, можно даже сказать «лучезарное» лицо и грация в каждом движении заставили одних вздрогнуть, других затаить дыхание. Воронова — замолчать. Хотя очень хотелось крикнуть: «Господа! Тушите свет! Он вам больше не понадобится. Взошло Солнце!» Сопровождаемая охранниками заведения, Эля неотвратимо, как Фемида, приближалась к их столику. «Вот это подача! — не удержался от оценки Воронов. — Судя по самооценке, может и семью Ротшильдов разорить».
— Господа, добрый вечер! — поздоровалась Эльвира Литвинова, одаривая делегацию широкой светлой улыбкой на излучающем счастье лице. — Я думаю, нет нужды представляться.
— Эльвира Алексеевна, прошу. — Воронов засуетился возле дамы. Вот что значит — соблюдать договоренности! Мысленно он показал япошкам кукиш. Окрыленный нечаянным реваншем, он придал лицу выражение максимального гостеприимства. — Кто же не знает царицу русского балета?!
— Разрешите выразить вам наше восхищение, — засуетилась Алла, переводя приветствие Сакамото.
Японская делегация ожила, и даже глаза из раскосых превратились в круглые. Господин Еко Сава вскочил с места и на цыпочках подошел к приме, чтобы поцеловать ей ручку. Сакамото не удержался и тоже подбежал, чтобы расцеловать балерину. «Интересно получается, — про себя думал Воронов, — лобзаете вы, а плачу за все я». Он решительным жестом отодвинул стул и усадил балерину слева от себя, пусть японцы созерцают грацию напротив.
Но Эльвира почему-то не спешила откликнуться на предложение. Она медленно повернулась к Воронову.
— Вы — Воронов? — с небольшим холодком в голосе спросила она.
— Вы произносите мою фамилию почти как диагноз, — удивился Воронов, ставя свой бокал на стол. — Мы с вами где-то встречались?
Она смотрела на него так, что ему стало не по себе, хотя он знал — кому-кому, а уж ему переживать не о чем! От него веяло всем монолитным и незыблемым, что так нравится женщинам. Прежде всего в каждом его движении сквозила сила, это была не только сила физическая, но и сила воли, духа, мощнейшая энергетика во взгляде. Такие люди, не моргнув, распоряжаются судьбами народов и цивилизаций.
— Закулисный магнат Воронов, экстравагантный меценат, скупающий все — от искусства до кресла президента? — перечисляла красавица.
— Вы предпочитаете начинать знакомство со скандала? — Воронов улыбался гостям; какое счастье, что они не понимают по-русски!
— А вы знакомитесь только после того, как скандал уже запланирован?
— Не понял?
— Территории на Байкале, как я понимаю, переходят к японцам?
— А вы бы хотели, чтобы я подарил их вам?
— Вы всегда делаете первым встречным такие предложения, от которых невозможно отказаться?
— Эльвира Алексеевна, ваш острый язык способен конкурировать только с вашей красотой.
— Удивительно, не правда ли, безо всяких правил приличия вас раскусили. Вы обиделись? — Эту фразу Эльвира внезапно произнесла обезоруживающе доброжелательно.
— Наоборот, вы меня заинтриговали…
— Это потому, что сначала меня заинтриговали вы — не могла же я прийти с пустыми руками!
— Хорошо, что пришли!
— Знаете, Воронов, в чем принципиальное отличие между мной и вами?
— Знаю. Сейчас скажу…
Будучи человеком опытным и искушенным не только в бизнесе, но и дипломатии, Воронов легко оценил ситуацию — диалог принимал опасные обороты. Воронову необходимо было сделать две вещи: первое — увести балерину подальше от столика, второе — употребить все свое обаяние, чтобы переломить ситуацию в свою пользу. Он сделал знак музыкантам и широким жестом вывел даму в центр зала, приглашая танцевать. Воронов решительно взял за талию невесомую партнершу и, танцуя, стал целенаправленно передвигаться в противоположную часть зала, к фонтану. А вот теперь можно поговорить, и сейчас я заставлю тебя навсегда признать свое поражение!
— Эльвира Алексеевна, ваш вопрос сформулирован поликонтекстуально, что не позволяет прибегнуть к одномерным характеристикам. Принципиальное отличие… самое существенное отличие — это то, что я мужчина, а вы — женщина. Я свободен, а вы свободу только изображаете! И наконец, переводя разговор в плоскость японской культуры, что было бы подарком для наших японских коллег… — Воронов посмотрел в сторону делегации, которая завистливо смотрела на него издалека. — Мой эстетический кодекс — воинственный дух поэзии Камо Мабути,[1] в то время как вам, я уверен, ближе «моно-но аварэ»[2] и вечная женственность Мотоори Норинага.[3]
— Это все? — Эльвира глядела с симпатией, во всяком случае, так ему показалось.
— Нет, не все. Набор контрадикторных посылок далеко не исчерпан. Он обозначил проблему наших взаимоотношений лишь в первом своем приближении. Как знать, быть может, время преподнесет новые?
— Вы знаете, Воронов…
— Роман Анатольевич.
— Да, Роман Анатольевич. — Эля прятала улыбку, стараясь выглядеть строго. — Вами допущена ошибка в определении.
— Какая?
— Перечисленные вами психологические характеристики, или, скажем так, полярные оппозиции находятся в отношениях контрарности, а не контрадикторности. Это во-первых.
— Так, стоп… Еще раз… — Он смотрел на Эльвиру, подняв брови, как смотрит ботаник на неизвестную науке бабочку. Удивление было маской другого чувства — уязвленного самолюбия, которое, в свою очередь, рождало третье, едва уловимое — осторожное восхищение. Он еще не встречал женщины, которая бы посмела на равных не то что фехтовать с ним, но хотя бы прикоснуться к рукоятке рапиры. Но теперь ему был нанесен сильный удар, смертельно уколовший его, — быть может, и в самое сердце. И главное, что обидно, он умышленно произнес слово «контрадикторные» вместо «контрарные» — ему казалось, что в этом слове больше твердости и мужской энергии. Разумеется, логический термин был употреблен напоказ, а потому неверно, но бизнесмен Воронов был убежден на все сто, если не двести, что она в жизни не слышала это слово, сам еле вспомнил!
— У нас в балетных школах преподают формальную логику? — с потерянной улыбкой осведомился Воронов.
— А вы, Роман Анатольевич, наверное, считали, что балерины умеют только стоять на пуантах?
— Еще они умеют танцевать танец черных и белых лебедей. — Воронов не собирался сдаваться и решил, на свою беду, пойти в наступление. — Хорошо, вернемся к исходной посылке: речь шла о «принципиальном отличии».
— А я не закончила анализ ваших «многомерных» сопоставлений. Вы позволите?
— Безусловно. — Он еле сдержал улыбку.
— Так вот, если переводить сравнения в плоскость восточной культуры, что было бы подарком для наших японских коллег… — Эльвира игриво помахала ручкой в сторону делегации. Делегация заерзала на креслах, посылая воздушные поцелуи. — Мой эстетический кодекс это не чувственные восторги Мотоори Наринага, как вы необоснованно предположили, а скорее внутренняя напряженность Мокуами.[4]
— Хм… В балетных школах хорошие преподаватели японской литературы.
— Я изучала ее факультативно.
— Мокуами… Вам правится театр кабуки? — Воронов делал отчаянные попытки фехтовать, лежа на лопатках.
— Нравится. И особенно монах Сэйсин.
— Странно. Он же злодей.
— А мне интересен образ злодея, с оговоркой инверсии его развития — от раскаяния до обратного превращения в честного, хорошего человека.
— Мне казалось — никого глупее балерин не бывает…
— «Если ты видишь круглую маску, не обязательно, что за ней прячется круглое лицо…» — есть такая японская поговорка.
— Вы имеете в виду китайца-мистификатора?
