Руслан Шабельник - Дневники Палача

Лед валуна разрывает тонкую ткань сорочки.

Что ж так холодно-то?

В прошлом году, помнится, было тепло, даже жарко.

Веревки. Словно косы, тоже увитые лентами.

Праздник.

На левой руке староста затянул слишком сильно, и толстая нить впивается в тело. Рука почти сразу немеет.

Больно.

Страшно.

Тело покрывается потом, и я уже не чувствую ледяной поверхности камня.

Наконец, они уходят.

С песнями.

Спев носатой Альки дольше других звучит в вечернем лесу. Она самая голосистая в коммуне.

Ждать.

Чего?

Страшно.

Рука окончательно онемела и теперь не болит.

Пошевелиться.

Плоский камень давит в лопатки.

Шорох.

Холодная, затем горячая волна пробирает тело. Холод уходит, как и неудобство «лежака». Даже о руке забываешь.

Голова крутится, в тщетной попытке рассмотреть, что там. Сзади.

Шорох приближается.

Оформляется в шаги.

Осторожные. Тихие.

Так ступает зверь.

Зверь!

Но я же…

Хозяин Леса…

Хозяин Леса может предстать и в образе зверя… мысль проскакивает слишком быстро, чтобы успокоить.

Руки, ноги, живя собственной жизнью, дергаются, пытаясь освободиться от веревок. С лентами. Праздничных.

Шаги приближаются.

И теплое дыхание опаляет щеку.

Я поворачиваю голову.

Медленно.

Боясь того, что увижу.

Вижу.

И боюсь.

Верфанг.

Вблизи морда еще страшней.

Ужасней.

Пасть полуоткрыта.

Вязкая слюна стекает с верхних клыков.

Слюна ядовита. Мелких животных она убивает. Человека — парализует. Ненадолго. Как раз хватит. Я знаю, слюна имеет зеленый цвет. В свете луны — она черная. Как смола.

Хозяин Леса?

Теплое дыхание, выходящее из пасти, кажется ледяным.

Неужели?

Нет, что-то не то! Хозяин — это красивый юноша, у него длинные волосы, голубые глаза и курчавая борода. Он добрый. Он приходит, берет девушек на руки и уносит…

Зверь рычит. Тихо, не зло, скорее довольно, и клыки приближаются к шее.

Н-е-ет!!

Ухо улавливает еще один рык, с другой стороны. И довольства в нем меньше. Голова еще поворачивается, а я уже знаю, кого увижу там.

Верфанг!

Еще один!

Звери зло смотрят друг на друга. Я чувствую взгляд каждого, они соединяются на мне.

Первый становится на задние лапы, опираясь передними на камень, на котором лежу я.

Боковые когти, острые, как косы, чернеют в свете луны. Ими верфанг вспарывает жертве горло.

Слюна из раскрытой пасти капает на меня.

Второй тоже хочет стать на камень, и в этот момент, первый прыгает, через меня, гибкое тело с легкостью преодолевает полтора метра валуна.

Едва задев, боковой коготь рассекает толстую веревку, стягивающую руку, словно паутинку.

Звери кидаются друг на друга.

Клубок шерсти, когтей, зубов и яда.

Он катается рядом с камнем, на котором лежу я.

Невеста Хозяина Леса.

Мозг еще не понимает, а руки, получившая неожиданную свободу рука, уже впилась ногтями в узел, связывающей товарку. Затем ноги. Одна, вторая.

Драка не продлится долго.

На зверей стараюсь не смотреть.

Даже не думать.

Святотатство!

Немыслимое святотатство!

Ноги, отекшие ноги с трудом несут к дереву, ближайшему, тому, у которого ветки снизу.

Руки, отекшие руки перебирают и подтягивают дрожащее тело. Выше, выше. Дыхание с хрипом вырывается из груди. Еще выше! Жить!

Она — Марта — просидела на дереве до утра. Утром, холодную, дрожащую, ее нашли там односельчане.

Сняли.

Теперь она сидела и дрожала передо мной.

В сарае.

Я шел по деревне.

Я искал старосту.

Натыкаясь на дружелюбные взгляды и мысли обитателей.

Сказать, что я был возмущен? Нет. Сознательно, или подсознательно, ожидалось нечто подобное. Слишком все было здесь хорошо, слишком правильно, гладко.

На отсталых планетах, бывает, приносят человеческие жертвы. Духу леса, рыбе озера, всепрощающему и всемилостивейшему отцу небесному (земному, морскому), матери-охранительнице и утренней звезде, да мало ли. Приносят. Много чаще, чем хотелось бы.

Не мне — палачу — осуждать, а тем более ломать этот обычай.

Что могу — молча неодобрять.

Что непонятно, так это, зачем они вызвали меня?

— Зачем вы вызвали меня? — вопрос был задан старосте, едва тот отыскался.

И снова волна дружелюбия, на этот раз замешанная на искреннем недоумении.

— Ну, так как же… она же… Марта, значит… Хозяину Леса…

— В жертву!

— В жертву? Почему в жертву? Невестой к нему. В лесу жить будет. Зверушки всякие прислуживать ей станут. Грибы-ягоды там носить, а пауки одежду ткать, нежную и невесомую.

— А зимой?

— Что зимой?

— В паучьей одежде холодно.

— А это, так звери шкуры приносят, из них и шьют.

— Тоже добровольно?

— Что добровольно?

— Звери шкуры снимать станут. Как девушек этому духу леса.

— Девушки сами идут, с радостью, — мужчина даже обиделся, даже искренне. — Честь большая, не каждую выберут. И родителям почет — дочка у самого Хозяина Леса в женах.

— Навещают?

— Кого?

— Дочку с зятем родители.

— Не, он же этот — Хозяин. Никого не пускает. А то и нарочно завести куда может.

— Ладно, — разговор наш тоже порядком плутал, удаляясь от темы. — Зачем вам понадобился палач?

— Так сбежала же она! Прямо со свадебного камня и сбежала.

— Это я знаю. Желаете, чтобы я привязал ее снова.

— Зачем ее. Да и поздно уже. Мы Хозяину другую невесту выбрали — Гарту — Пухорову дочку. И принял он ее — на утро на камне никого не было.

— А Марта?

— В том-то вся и штука, — староста даже придвинулся ко мне и зашептал в самое лицо. — Отродясь такого не было, чтобы невеста Хозяину предназначенная, с камня свадебного сбегала. Вот я и подумал — а как там, на цивилизованных планетах? Может, закон какой есть на этот случай. Мы ж-то живем здесь по-простому, по старинке. Насколько я разумею — убить ее следует, и никак иначе, поскольку совершила она немыслимое дело, — и снова он был само человеколюбие и искренность. То, что излучал этот человек, настолько разнилось с его же словами, что я на мгновение засомневался в своих телепатических способностях. — Только сами убить ее мы не можем, поскольку обычаи наши от дедов переданные строго-настрого запрещают смертоубийство себе подобных. Тогда я и вспомнил о вас — палачах, значит. Ты ее и убей. Только уж, мил человек, не знаю, как там принято у вас, но здесь делай это побыстрее, чтоб не мучилась девка-то. Издевательств всяких я не потерплю!

Палачей трудно удивить чем-либо. Часто мы имеем дело с самым отребьем, и преступления бывают такие, что даже брату-палачу пересказывать противно. Но здесь… наверное, впервые за свою практику, я не знал, что ответить.

Однако ответа от меня ждали. Искренне и дружелюбно.

— По законам цивилизации, за данное преступление, я не могу лишить ее жизни. Ни быстро, ни медленно.

— Вот оно как… староста почесал макушку. — Так что ж с ней делать-то?

— Пусть живет, выходит замуж, рожает детей и мучается, оттого, что упустила свой счастливый шанс.

— Жестокие вы, — и это говорит человек, который минуту назад призывал меня убить другого человека! — Тяжко ей придется. Марте-то. Как жить дальше с этим… ума не приложу… Ну да свет не без добрых людей. Поможем, поддержим. А, может, лучше сразу, того…

— Нет, таков закон, пусть мучается!

— Жестоко! Другого я ожидал от тебя, мил человек. Но, закон на то и закон, чтобы следовать ему. Значит, на том и порешим — пусть живет.

— Пусть живет, — эхом повторил я. Слова, которые не часто выпадает говорить палачу.

Дом. Милый дом.

«Путников, выезжающих из-за поворота, встречали ощетинившиеся зубцами башни, выступающие далеко за пределы стен. Узкие черные бойницы, казалось, вот-вот разродятся роем пуль, и сраженный ими, ты начнешь бесконечное падение в пропасть, посередине которой, подобно скальному острову, возвышается Каэр Морхен». Так, или примерно так описывал Каэр Морхен один из «путешественников», тех самых, что не отрывают задов от диванов у визора.

Что ж, пусть будет замок, бойницы, пропасть. Писаку можно понять — каким еще может быть убежище, дом и школа палачей. Пусть думают, пусть верят — нам это только на руку.

Конечно, Каэр Морхен далеко не Элизиум — общепризнанный лидер среди курортов Содружества, но и не адская планета. Во всяком случае — жить можно. Мы же живем.

Растительности нет. Атмосферы нет. Каменная пустыня, подсвеченная красноватым солнцем.

Посередине пустыни — купола — островки цивилизации. Под куполами мы — палачи. Живем. Как можем.

А какой у нас выбор?

По зрелому размышлению, среди ново, да и старооткрытых планет, можно было бы отыскать одну более-менее пригодную для жизни.