Юрий Никитин - Alouette, little Alouette…
– А бессмертные не станут жить в довольстве?
Максим улыбнулся.
– Мы же не живем?
– То мы, – ответил Фирестоун и посмотрел на него дружески, – а народ попроще?
– Могу предположить, – сказал Максим, – что первые сотни и даже тысячи бессмертных не будут жить в довольстве.
– Это понятно, первые будут лучшими… А когда бессмертными станет и остальное говнецо?
– Первые, – проговорил Максим в задумчивости, – ринутся на покорение новых вершин. Возможно, таких наберется даже миллион, я безголовый оптимист…
Фирестоун повторил:
– А что с остальными жителями Земли?
Максим ответил с неохотой:
– Некорректный вопрос. На него и ответы дают обтекаемые, чтобы не обидеть этого простого человечка. У нас же как бы демократия! А лучше так и вовсе увиливать от ответа либо делать заведомо красивые и успокаивающие заявления, что все хорошо, все поют и всем достанется в духе отнять и поделить.
Фирестоун посмотрел на него с интересом.
– Но мы с вами одного поля ягоды. Мы трудоголики.
Максим кивнул, да, он трудоголик, но ответил все же обтекаемо:
– Многие, как ни странно, и сейчас не хотят становиться бессмертными. Хотя, конечно, многие из тех, кто бессмертие яростно отрицал и на этом что-то зарабатывал, ринулись в числе первых к столу раздачи… В общем, мы прилагаем все усилия для того, чтобы снизить стоимость операции на генах. Ударными темпами ведутся параллельные разработки, где бессмертия стараются добиться, создавая новые лекарства. У них, конечно, самый идеальный вариант: проглотил пилюлю и – в организме запускается самообновление, делающее ткани бессмертными.
– Как скоро это будет?
– Обещают, – ответил Максим, – что скоро.
– А как на самом деле?
Максим снова развел руками.
– Вам как, оптимистично или правду?
Двери кафе перед ними распахнулись, Максим остановился и пропустил вперед Фирестоуна. Хоть и магнат, и это значит, мало заслуживающий уважения, но человек в возрасте, а это обязывает.
– Я правду вынесу, – пообещал Фирестоун. – У меня крепкие кости.
– Я могу отвечать, – пояснил Максим, – только за свой коллектив. Мы тоже стараемся изо всех сил упростить процедуру… конечно, не за счет качества, но у нас есть известные ограничения. А вот у фармацевтов нет, так как лекарство можно улучшать и улучшать, пока не будет стоить центы.
– А почему нельзя улучшать ваш метод?
Максим посмотрел на него с интересом.
– А как вы это видите? Заменить команду лучших нейрохирургов мира, которых можно пересчитать по пальцам одной руки, бригадой низкооплачиваемых слесарей-водопроводчиков?..
Фирестоун хмыкнул, кивнул.
– Да, верно… Но лекарства еще когда будут, да и будут ли?.. Никто не отменил ножа хирурга. Во всяком случае, вы спасете жизни нобелевским лауреатам, самым великим ученым… верно?
Максим ответил нехотя:
– Вообще-то, медицина должна спасать всех, но… вы же сами понимаете..
Фирестоун с удовольствием посмотрел на обнаженную красивую официантку, что принесла им кофе и пару трехэтажных пирожных. Она улыбнулась, заметив его оценивающий взгляд, и удалилась, красиво покачивая идеальными ягодицами, где ни намека на морщинки, больше похожие на прекрасно отрендеренные модели скинов.
– Я еще застал время, – сказал он в ответ на удивленный взгляд Максима, – когда женщины только боролись за свои права ходить обнаженными. Однако мерзкие бабищи в правительстве всякий раз блокировали их требования, не желая давать преимуществ красивым дурам, которым просто повезло с комбинацией генов. Но теперь, когда это всего лишь вопрос трех-четырех часов пребывания в кабинете хирурга…
Максим засмеялся:
– Ну да, у женщин у руля больше возможностей, как и денег. Всяк соглашается только на то, что ему выгодно.
Фирестоун кивнул.
– Здесь та же ситуация, что и с мужчинами. Те стеснялись обнажаться в публичных местах в первую очередь из-за проблем с пенисом. Большинство почему-то уверены, что у него короче, чем у соседа, но когда операция по увеличению до любой мыслимой длины и толщины стала делом опять же одного-двух часов, то сразу же большинство тут же проголосовало за отмену этого дикого – ха-ха! – запрета.
– Я читал об этом, – сказал Максим вежливо и подумал, но не сказал вслух, что тогда даже старики согласились с отменой, потому что почти не осталось пожилых, кто не нарастил бы себе крупные выпуклые мышцы и не натянул бы поверх них здоровую молодую кожу, – процесс перехода на другую основу идет через такой… промежуточный этап.
Фирестоун допил кофе, жестом заказал еще. Максим поинтересовался:
– Не слишком… на ночь?
Фирестоун отмахнулся:
– Когда наработаешься так, что с ног падаешь, то никакой кофе не помешает заснуть. Тем более, как говоришь, скоро переход на другую основу?
– Я не сказал, что скоро, – поправил Максим. – Сперва доведем наше нынешнее тело до… гм… не совершенства, это и не нужно, но добиться отмены болезней и продления жизни до бесконечности нужно. Чтобы основная масса, как они говорят, «осталась людьми». Другие же перейдут на небиологическую основу… а потом уже и всякие там волновые поля, которые пока в теории. А вам что, такое в самом деле интересно?
– Не меньше, чем вам, – заверил Фирестоун. – Я жаден к новому. Мне всего подавай много и сразу. Не был бы с таким характером, стал бы мультимиллиардером?.. Почему на вашем странно честном лице такое патетическое изумление?.. Все очень просто.
– Не для меня, – ответил Максим.
– Ну да, – сказал Фирестоун с легким сарказмом, – вы же ученый, для вас все непросто. Но может меня потянуть к людям, что создали этот мир, а теперь создают следующий?
Максим проворчал:
– Насколько вы… серьезно?
– Абсолютно, – ответил Фирестоун, – современный мир создан учеными. Да и вообще… Первым ученым был тот, кто слез с дерева или вышел из пещеры, а потом поднял палку и придумал колесо. К тому же мне приятно, что мой зять – трудяга, как и я, а не прожигатель жизни.
Максим нервно дернулся:
– Ну и шуточки у вас!
– А что, – спросил Фирестоун с интересом, – она вас еще не дожала?.. Значит, точно влюбилась, моя маленькая дурочка. Иначе бы действовала напористее… Знаешь, мы оба выполнили условия сделки. Теперь у тебя самое совершенное на сегодня оборудование, а еще я влил двадцать миллионов долларов на всякое ваше разное, о чем не жалею, так как выгадал больше, как мне обычно и удается! Вы сумели показать моей дочери совершенно другой мир и с другими ценностями. Я на это смутно надеялся, хотя и не верил, что у вас получится. За такое не жаль отдать и миллиарды.
Максим буркнул:
– Благодарности не по адресу. Мы практически не общаемся.
– Знаю, – ответил Фирестоун. – Но с нею общаются ваши сотрудники. Для нее оказалось огромным потрясением ощутить наличие других ценностей. До этого она, как и вся золотая молодежь, полагала искренне, что все, кто не имеет миллиона в кармане, – неудачники. Но теперь, узнав вас и ваших людей, она стала другим человеком. Ну, как мне кажется.
– Сплюньте, – сказал Максим.
– Да, – согласился Фирестоун, – есть риск, что старое возьмет верх, но сейчас я благодарю вас.
– Не за что.
Фирестоун широко улыбнулся.
– Знаете, я был бы рад, если бы вы стали моим зятем. Честно! Но не сложилось, так не сложилось. Все равно я не просто доволен, я просто счастлив. Сделка удалась… Кстати, что за проект там у моей девочки?
Максим насторожился:
– Даже проект? Самостоятельный?
Магнат проговорил задумчиво:
– Я думал, вы в курсе.
– Нет, – отрезал Максим, – не в курсе.
– Точно? – переспросил Фирестоун. – Я, грешным делом, уже решил, что это вы ей подсказали… Неужели девочка сама додумалась?
Максим поинтересовался:
– А что за проект?
– Да так, – ответил магнат с таким равнодушием, что Максим почти поверил, – детская блажь… Просто девочка освоилась, как я вижу. Впрочем, если она в меня…
– Тьфу-тьфу-тьфу, – сказал Максим.
Фирестоун победно улыбнулся.
– Как там Кармен поет: «Тебя люблю-ю-ю я… так берегись любви мое-е-е-е-ей»!.. Ладно, еще увидимся.
– Тьфу-тьфу, – сказал Максим, но прозвучало это так, словно он привычно шел по наезженной колее, и Фирестоун, не уловив прежней ожесточенности, заговорщицки подмигнул и сказал другим голосом:
– Кстати, вы можете оказать мне крохотную услугу?
– Вряд ли, – сказал Максим и пояснил из вежливости: – В слишком разных мирах вращаемся.
– Но мы заинтересованы оба, – напомнил Фирестоун, но не стал уточнять, в чем состоит их заинтересованность. – Я не могу навести справки об Аллуэтте, она с той стороны защищена и сразу ощутит мое вмешательство, хотя это не вмешательство, а просто любопытство… то я, чтобы не сказать «забота», в мое время чурались высоких слов, а от вас у нее защиты просто нет.
Максим спросил с неохотой: