Хищные вещи века - Аркадий Натанович Стругацкий
Бармен подумал.
– Очень даже может быть, – сказал он. – Вообще-то он барон. Бывший, конечно. Повадки у него и верно сволочные. Жалко, я голосовать не ходил, а то бы против него голосовал… А что он вам сделал?
– Он вам сделал, – сказал я. – А я ему сделал. И еще кое-что сделаю. Вот такое положение.
Бармен, ничего не поняв, кивнул и сказал:
– Повторим?
– Давайте, – сказал я.
Он налил мне бренди и сообщил:
– А вот и Буба пришел.
Я оглянулся и чуть не выронил стакан. Я узнал Бубу.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Он стоял у дверей и озирался с таким видом, будто пытался вспомнить, куда он пришел и для чего пришел. Он был очень не похож на себя, но я его все-таки узнал сразу, потому что мы четыре года просидели рядом в аудиториях Школы, и потом было еще несколько лет, когда мы встречались чуть ли не ежедневно.
– Слушайте, – сказал я бармену. – Его зовут Буба?
– Умгум, – сказал бармен.
– Что же это – кличка?
– Откуда мне знать? Буба и Буба. Его все так зовут.
– Пек! – крикнул я.
Все посмотрели на меня. И он тоже медленно повернул голову и поискал глазами, кто зовет. Но на меня он не обратил внимания. Словно вспомнив что-то, он вдруг судорожными движениями принялся отряхивать воду с плаща, а потом, шаркая каблуками, подковылял к стойке и с трудом взобрался на табурет рядом со мной.
– Как обычно, – сказал он бармену. Голос у него был глухой и сдавленный, словно его держали за горло.
– Вас тут дожидаются, – сказал бармен, ставя перед ним стакан спирта и глубокую тарелку, наполненную сахарным песком.
Он медленно повернул голову, посмотрел на меня и спросил:
– Ну? Чего надо?
Веки у него были воспалены и полуопущены, в уголках глаз скопилась слизь. И дышал он через рот, как будто страдал аденоидами.
– Пек Зенай, – тихо произнес я, – курсант Пек Зенай, вернитесь, пожалуйста, с Земли на небо.
Он все так же слепо смотрел на меня. Потом облизнул губы и сказал:
– Сокурсник, что ли?
Мне стало жутко. Он отвернулся, взял стакан, выцедил спирт и, давясь от отвращения, стал есть сахарный песок большой столовой ложкой. Бармен налил ему второй стакан.
– Пек, – сказал я, – ты что же, дружище, не помнишь меня?
Он снова оглядел меня.
– Да нет… Наверное, видел где-то…
– Видел где-то! – сказал я с отчаянием. – Я – Иван Жилин, неужели ты меня совсем забыл?
Его рука со стаканом едва заметно дрогнула, и этим все кончилось.
– Нет, приятель, – сказал он. – Прошу извинить, конечно, но я вас не помню.
– И «Тахмасиб» не помнишь? И Айову Смита не помнишь?
– Изжога меня сегодня изводит, – сообщил он бармену. – Дайте-ка мне содовой, Кон.
Бармен, с любопытством нас слушавший, налил содовой.
– Дрянной сегодня день, – сказал Буба. – Два автомата отказали, представляете, Кон?
Бармен покачал головой и вздохнул.
– Директор лается, – продолжал Буба. – Вызвал меня на ковер и облаял. Уйду я оттуда. Послал я его к чертовой матери, он меня и уволил.
– А вы заявите в профсоюз, – посоветовал бармен.
– Да ну их, – сказал Буба. Он выпил содовую и вытер рот ладонью. На меня он не смотрел.
Я сидел как оплеванный. Я совершенно забыл, зачем мне нужен был Буба. Мне нужен был Буба, а не Пек… То есть Пек мне тоже был нужен, но не этот… Этот не был Пеком, он был каким-то незнакомым и неприятным мне Бубой, и я с ужасом смотрел, как он выцедил второй стакан спирта и снова принялся заталкивать в себя полные ложки сахара. Лицо его покрылось красными пятнами, он давился и слушал, как бармен азартно рассказывает ему про футбол… Мне захотелось крикнуть: Пек, что с тобой случилось, Пек, ты же ненавидел все это!.. Я положил руку ему на плечо и сказал умоляюще:
– Пек, милый, выслушай меня, пожалуйста…
Он отстранился.
– В чем дело, приятель? – Глаза его совсем уже не смотрели. – Я не Пек, меня зовут Буба, понял? Вы меня с кем-то путаете… Никакого Пека здесь нет… Так что тогда «Носороги», Кон?..
И я вспомнил, где я нахожусь, и понял, что Пека здесь действительно больше нет, а есть Буба, агент преступной организации, и это единственная реальность, а Пек Зенай – мираж, доброе воспоминание, и о нем надо скорее забыть, если я намерен работать… Ладно, подумал я, стискивая зубы, пусть будет по-вашему.
– Алё, Буба, – сказал я. – У меня к тебе дело.
Он уже был пьян.
– А я о делах возле стойки не разговариваю, – заявил он. – И вообще я работу кончил. Все. Больше у меня никаких дел нет. Обратись, приятель, в муниципалитет. Там тебе помогут.
– Я к тебе обращаюсь, а не в муниципалитет, – сказал я. – Ты меня будешь слушать?
– А я тебя и так все время слушаю. Здоровье только порчу.
– Дело у меня небольшое, – сказал я. – Мне нужен слег.
Он сильно вздрогнул.
– Ты что, приятель, обалдел, что ли?
– Вы бы все-таки постыдились, – сказал бармен, – при людях-то… Совесть совсем потеряли.
– Заткнись, – сказал я ему.
– Ты потише, – грозно сказал бармен. – В полицию давно не таскали? А то смотри, раз, два – и высылка…
– Плевал я на высылку, – нагло сказал я. – Не суйся в чужие дела…
– Слегач вонючий, – сказал бармен. Он заметно озверел, но говорил негромко. – Слег ему захотелось. Сейчас позову сержанта, он тебе даст слег…
Буба сполз с табуретки и поспешно заковылял к выходу. Я оставил бармена и поспешил следом. Он выскочил под дождь и, забыв поднять капюшон, стал озираться, ища такси. Я догнал его и взял за рукав.
– Ну, что тебе от меня надо? – с тоской сказал он. – Я полицию позову.
– Пек, – сказал я. – Опомнись, Пек, я – Иван Жилин, ты же меня помнишь…
Он все озирался, то и дело вытирая ладонью воду, струившуюся по лицу. Вид у него был жалкий, загнанный, и я, стараясь подавить раздражение, все уверял себя, что это мой Пек, бесценный Пек, незаменимый Пек, добрый, умный, веселый Пек, все пытался вспомнить, какой он был за пультом «Гладиатора», и не мог, потому что невозможно было теперь представить его где-либо, кроме бара, над стаканом спирта.
– Такси! – завизжал он, но машина промчалась мимо, в ней было полно людей.
– Пек, – сказал я, – поедем ко мне. Я тебе все расскажу.
– Отстаньте от меня, – сказал он, стуча зубами. – Я никуда с вами не поеду. Отстань! Я же тебя не трогал, я же тебе ничего не сделал,
