Гоар Маркосян-Каспер - Забудь о прошлом
— Прости меня.
И покраснел. Она вздрогнула и приостановилась, словно собираясь заговорить, но промолчала. Только бросила на него умоляющий взгляд. Умоляющий — о чем? И ушла.
Обернувшись, Дан увидел стоявшего на пороге гостиной Поэта.
— Интересные у вас тут дела творятся, — сказал тот, растягивая слова, потом усмехнулся. — Пойду подумаю, как говорит Маран.
Когда дверь за ним захлопнулась, Ника сердито вскинулась.
— С ума сошел? При посторонних…
— Разве Поэт посторонний? — возразил Дан.
— В подобных делах все посторонние. И ты. И я. Особенно, когда речь идет о таких гордецах, как эта парочка.
— О чем вы говорили? — спросил Дан, садясь.
— Так тебе сразу и скажи! — буркнула Ника, потом поглядела на него и вздохнула. — Да, да, о Маране. Как, впрочем, и добрая половина населения Земли.
— В каком смысле?
— В самом прямом. — Она щелкнула длинным, покрытым белым перламутром ногтем по лежавшему перед ней пульту, и вялый голос за спиной Дана забубнил:
— … репортаж с круглого стола, посвященного проблеме контакта с Тореной, мы продолжим через десять минут, а пока… — Щелк, включился другой канал. — … климат Торены достаточно мягкий, чтобы ее жители могли обходиться без шуб и пальто, конечно, разница между летом и зимой все-таки есть, на высоких широтах случаются и снегопады, но, в основном, торенцы даже в холодное время одеваются так, как вы видите… — Дан обернулся, по экрану плыли полузнакомые улицы, полные прохожих, Дерния или Латания… Щелк, третий канал. — …Пакт, подписанный в столице Латании Тидаре перевел положение на Торене из периода назревающей ядерной опасности в период равновесия страха, из которого, напомним, Земля благополучно вышла в конце позапрошлого… — Щелк. Ника выключила стереовизор.
— Теперь понял?
— Началось, — пробормотал Дан. — Уже. Давно?
— С утра. Через час после твоего ухода.
— А ты, я вижу, совсем не удивлена.
— Нет, — сказала Ника. — Совсем. Мне даже кажется, что я знала это всегда.
Дан промолчал. Там, на совещании, тему сменили так быстро, что он не успел вдуматься в сообщение шефа. Знал ли и он всегда?.. Вряд ли. Но почему? А просто инерция мышления, «этого не может быть потому, что этого не может быть никогда», во всяком случае, там, на Торене, сработала именно инерция, а теперь он вдобавок достаточно глубоко ознакомился с историей, ее последовательностью, развитием от простого к сложному… ну пусть с взлетами и падениями, но в целом… главное, техники в совсем еще недавние времена почти не существовало… да?.. Вдруг пришли на память фантастические механизмы Архимеда, вытаскивавшие из моря корабли, паровая машина Герона, да и на Перицене, в Тацете, жило немало искусных мастеров… все равно, даже до электричества и от античности, и от периценской древности было неизмеримо далеко… Плюс отсутствие сколько-нибудь серьезных сведений о космических контактах… Собственно, он и сейчас не мог понять, каким образом?.. Чертовщина! Если не поповщина… Не скоро еще удастся результаты этих медико-биологических исследований объяснить. Впрочем, он все равно был до смерти рад, что Маран и Поэт такие же люди, как он… хотя какая, в принципе, разница, для него они всегда были такими же, как он, людьми, а земными или неземными, один черт… однако не все думают так же, взять хотя бы того же Артура… во всяком случае, в начале работы на Палевой, потом он, кажется, поумнел… но наверняка есть и другие с подобными заскоками… Так что да, он рад, особенно в связи с…
— А что говорилось о Маране? — поинтересовался он небрежно.
— Ничего нового.
— Я имею в виду, не по ящику.
— Я тоже.
— Совсем ничего?
— Не думаешь же ты, что она кинулась мне на грудь с криком «Я так его люблю» и начала обливаться слезами. Наи, мой милый, не героиня душещипательного сериала.
— Но ты же и без того все видишь, — сказал Дан настойчиво. — Или, по крайней мере, догадываешься. Любит она его или нет?
— Не знаю. Может, и нет. Думаешь, его так легко любить, этого твоего Марана?
— А что? — спросил удивленный Дан. — Нелегко?
— Это адский труд.
— Почему?
— Он слишком сильная личность. Он подавляет. Ему хочется подчиниться. В нем хочется раствориться.
— Это она сказала?
— Нет. Это очевидно.
— Очевидно — тебе?
— Теперь ты уже собираешься ревновать меня к Марану? — осведомилась Ника. — Ты считаешь, что он недостаточно далеко от меня?
Дан сразу увял.
— Не нервничай. Я не в его вкусе. Хоть он и предпочитает брюнеток.
— Я тоже предпочитаю брюнеток, — сказал Дан, притягивая ее к себе.
— Ну Дани… Я уже думала, ты собрался в монастырь…
— Не сегодня.
Дан с удивлением понял, что к нему возвращается душевное равновесие, утраченное, казалось, навсегда. Про себя он решил, что нынче же вечером выйдет из своего добровольного затворничества.
И, как всегда, благие намерения чуть не вымостили ему дорогу в ад. Довольно бодро спустившись с Никой в ресторан, где их поджидал Поэт, и даже, впервые с того дня, когда расстался с Мараном на тихой, поросшей оранжевой палевианской травой улочке, с аппетитом пообедав, он был ошарашен, когда на выходе их атаковала шумная компания журналистов. По счастью, репортеры либо не успели подготовиться, как следует, либо их было слишком много, и они мешали друг другу, во всяком случае, вопросы, которыми они засыпали ошеломленную таким натиском троицу, имели характер хаотичный и относились только к Торене. Дан с ужасом ожидал, что его вот-вот спросят про Палевую, но видимо, происшедшее там еще не просочилось в печать, ВОКИ умел, когда ему было нужно, придержать информацию, правда, долго длиться это все равно не могло, и Дана буквально трясло. Промямлив несколько слов, он сбежал, оставив с журналистами Нику и Поэта, и заперся в номере. Через некоторое время Ника поднялась наверх, переоделась, стала уговаривать его отправиться на запланированную прогулку по городу, который собиралась показать Поэту, но он отказался наотрез, а когда Ника с Поэтом ушли, запер дверь, выключил видеофон, свет, улегся в постель и начал мысленно отвечать на незаданные вопросы. И так промаялся до возвращения Ники.
Ее подавленный вид и потухшие глаза не прибавили ему бодрости.
— Что случилось? — спросил он уныло. — Опять журналисты?
— Да. Они уже добрались до Палевой, Дан, — сказала Ника, помолчав. — Они спрашивали, как подобное могло произойти, и я просто не знала, что им ответить. Поэт… Он объяснил им, что это решение Маран принял сам. Они приставали и приставали, почему да почему… — Она вздохнула. — Он сказал: Маран поступил так, потому что он Маран. И тогда они стали наперебой возмущаться, как, мол, все остальные не соизволили… Ох, Дан! Я сойду с ума… Нам надо убраться куда-нибудь… Хоть лети обратно на базу, честное слово!
— При чем тут ты? Тебя там не было!
— Ох, Дан!..
Она сбросила платье и ушла в ванную.
— Как говорит Маран, пойду подумаю, — невесело повторила она сказанные днем слова Поэта. — В ванне.
— Маран в ванне не думал, — машинально возразил Дан. — Он вообще никогда ванн не принимал. Он признавал только душ.
И вдруг Ника вышла из себя. Она выскочила из ванной совершенно голая, что придавало ее гневу некую первобытность.
— Ты почему говоришь о нем в прошедшем времени? — прошипела она, остановившись в дверях. — Ты что, спятил? Почему ты говоришь в прошедшем времени?
— Я просто вспомнил тот период, когда жил с ним в одной квартире, — пробормотал Дан. — Нормальной квартире, с ванной. Это же было довольно давно. На Палевой нет вообще никакого водопровода, мы купались в море…
Но Нику невозможно было утихомирить.
— Дан, может, ты что-то скрываешь от меня? Может, вы все скрываете? Сговорились и скрываете?! А?! Или не знаете на все сто, но подозреваете? Дан! Выкладывай!
— Не говори глупостей! — заорал Дан. — Что ты еще придумаешь?! Как такое можно скрыть? Ты что, пьяна? А ну дыхни!
— Извини, — сказала Ника, переступив босыми ногами на полу. — Я действительно не в себе. Все из-за этих кретинов. Вообрази себе, они стали спрашивать Поэта, верит ли он, что Маран жив, и предпримет ли Торена какой-либо демарш, если окажется, что Марана нет в живых. Торена! Демарш! Идиоты! Поэт прямо побелел. И ведь отлично знают, что они близкие друзья… Просто стыдно за этих землян, честное слово! — Она хлопнула дверью ванной, и Дан остался один.
Пилот нахально посадил флайер на взлетно-посадочное поле, но толку от этого оказалось мало. Вся территория космопорта была полна народу. Наверно, на Земле не осталось ни одной газеты или телепрограммы, которая не прислала бы сюда корреспондента, многие околачивались прямо на поле, хотя это и строжайше запрещалось правилами. Флайер сел в каких-нибудь десяти метрах от спасительного трапа, но репортеры набежали так стремительно, что членам экспедиции пришлось продираться к кораблю сквозь толпу. Дан был ни жив, ни мертв, просидев весь подготовительный период на базе Разведки в горах, он уже надеялся, что спасся. И вот, пожалуйста… Проклятые журналисты, подумал он с отчаянием и тут же одернул себя. Разве журналисты виноваты, что ты предатель и трус? Вопросы сыпались со всех сторон, но он не слушал, он механически повторял, как ему велели: «Никаких комментариев», а в голове почему-то вертелась выплывшая неведомо откуда фраза «Ave, Caesar, morituri te salutant». Уже на трапе он вдруг осознал, что наступила тишина, и увидел, как Железный Тигран поднял руку:
