Ярослав Питерский - Ленин жЫв
– Вы решили уснуть? – напрягся Кирилл.
Его так поразила эта альтернативная история мира, его страны, что он всё больше и больше хотел слушать этого человека. А Ленин встал и вновь, как маятник, раскачиваясь на ногах от носка к пяткам, немного грустно продолжил:
– Нет! Тогда я не хотел, я был категорически против. Вот.
Кирилл обомлел:
– Как против?! – выдавил он из себя.
Ленин вновь сощурился и грустно, как-то по-старчески, улыбнулся. Кириллу даже показалось, что в уголке его глаз блеснули слезинки.
Старик вздохнул и покачал головой:
– А вот так! Я считал, что они предлагают – это всё ерунда! И главное тут не я, а то, как они распорядятся своими ресурсами людскими и как начнут строить государство! И вот всё! Да и гражданская война там, и прочее. Какой там сон! Они бы всё профукали! Даже Троцкий, умница Троцкий, не смог бы! В тот момент я понял страшное: они предали свою идею! Предали! Идею общего равенства, братства и общего нормального человеческого существования! Ведь за эту идею гибли миллионы, и мы убивали миллионы! Мы даже брали деньги у этих подлецов немцев, пунктуальных негодяев ради того, чтобы скинуть не чужого, а поверьте, родного, пусть и дурака, русского царя! Мы даже отдали огромную территорию, чтобы начать воплощать эту идею в жизнь! Мы подписали Брест! А они, они повернули всё в банальную сторону! Они хотели просто тупо сохранить власть! Понимаете, батенька, сохранить власть и всё! Они считали, что если они сохранят власть, значит, всё смогут сделать. Но как всё получилось, Вы, наверное, лучше меня знаете! Они превратились в ту же власть, которую сами свергли! Но даже не в ту, а ещё хуже!
Ленин махнул рукой. Он совсем расстроился, судя по его виду.
– Да, но как тогда всё дальше было? – спросило изумлённый Кирилл.
Ленин вздохнул. И, грустно кивнув головой, почесал вновь свою бородку:
– А там, был потом… двадцать второй. И меня парализовало. Одну сторону. И просто, просто… выхода не было. Меня даже никто особо не спрашивал. В Горках оборудовали специальный институт по усыплению, кстати, особо секретный. И вот в течение полутора лет этот самый Пак и ввёл меня в этот вот сон до тридцать четвёртого… Ну а там Вы знаете. Джугашвили наломал дров с колхозами. Все поняли – идём в пропасть. Киров созвал секретное совещание Цэ-Ка. Сталин протестовал, но Киров настоял. У него тогда авторитет был. Да и Коба всем надоел, и все его уже бояться стали. Да и потом решили и вовсе без Сталина! Меня срочно разконсервировали… И все вздохнули с облегчением… Но! Но как оказалось, просыпаться в полной мере я не смог. Я был в трансе. Нёс чушь полную, ерунду, так сказать! Говорил, как сумасшедший, под себя, простите, гадил. Пак ничего сделать не мог, он предупреждал, что раньше времени будить опасно. И показывать меня вот такого всему миру было нельзя. Я был обречен на заточение, так сказать, вечное заточение. Решили: пока меня не восстановят окончательно – народу предъявлять не будут. Ну, а потом… Потом время работало против Сталина. Он понял, что если меня восстановят, то всё – ему конец! И он всё решил своим способом. Сначала Кирова убили в коридоре Смольного, потом все остальные по очереди, кто знал эту тайну, ушли на тот свет через энкавэдэ и их мясников. Ну а на закуску Сталин выкорчевал военных маршалов, генералов и прочих, они некоторые тоже были в курсе планов воскрешения в сорок четвёртом, хотя и не знали подробностей. Потом подкорчевывали всех, в ком сомневались, причём по всем губерниям и уездам, кто мог хоть что-то знать. Вот Вам и репрессии! А историки всех стран и народов ломают голову, что там, почему Сталин такой кровавый был?! Да он просто следы заметал! И всё! Вот так-с! Он за два года – за тридцать седьмой и восьмой – кого надо расстрелял и всё-с! Затих-с! Потом информацию получил, что есть ещё люди в медицине, которые могут рассказать об этой вот тайне. Вы же помните дело врачей! Врачей-убийц? Так вот, список у Сталина был всех, кто непосредственно подписку о неразглашении неких этапов секретного эксперимента давал. Там многие из списка никакой конкретикой не владели и ничего точно не знали. Но всё равно. И в Питере был такой список. Вот их всех к стенке и поставили. Всё банально просто, батенька!
– А Вас, Вас-то почему он оставил?
– Меня?! А зачем меня убивать? Я был сумасшедший под присмотром. Да и потом Сталину интересно было, как со мной врачи поступят. Что в итоге произойдёт. Я думаю, что если бы я в нормальную стадию вышел, то Сталин, конечно бы, меня удушил. Но я при нём был живой труп. Меня обследовали, пытались вывести эту вот формулу бессмертья. Этот вот препарат Пака. И всё. Вот и вся история.
– А Пак? Он куда делся?! – встрепенулся Кирилл.
– А Пак, батенька, исчез. Его в одно прекрасное утро не нашли. Он не пришёл на работу. Он просто исчез. Его наверняка искали всей мощью эн ка вэ дэ, но тщетно. А без Пака меня вот пытались обследовать, но бесполезно.
– Это когда было?
– Это было в тысяча девятьсот пятьдесят первом, когда Пак исчез, – Ленин почесал свой вспотевший лоб.
Он сел на кресло и улыбнулся. Кирилл заметил, что к нему вернулось весёлое расположение духа. Старик вновь налил Кириллу коньяк и сам пригубил из своего бокала.
– Владимир Ильич… – Кирилл осёкся.
Он вдруг ощутил, что вот так разговаривает не с кем-то там, а с Лениным, и не просто вот разговаривает, а общается вполне равно значимо, как обычный собеседник. Как журналист.
– Ну, батенька, жду Вашего вопроса! Вы что ж, голубчик, все ещё мне не доверяете? Всё ещё считаете мой р-р-рассказ сказкой?! – и опять еврейский прононс в голосе.
– Нет, не считаю… просто уж слишком всё фантастично! – откровенно воскликнул Кирилл.
Он был под впечатлением этой фантастическо-исторической баллады. Но его почему-то обрадовал рассказ Ильича! Он поймал себя на мысли, что и сам давно мечтал, чтобы ему кто-то рассказал историю родной страны именно в таком необычном ракурсе. Вовсе не так, как обычно преподносили, особенно советские учебники.
– Да уж! – Ильич глотнул коньяк.
Кирилл подался вперёд. Он, словно нетерпеливый зритель в театре, хотел продолжения спектакля!
Ой как хотел!
– Владимир Ильич… а дальше-то, как Вас оживили до нормального состояния?
Ленин скорчил загадочную гримасу, посмотрел куда-то вдаль, словно за пределы стены.
– Да вот, оживили! Это… в семьдесят четвёртом произошло. Кстати, вот до этого года мой организм действительно не старел. Пока я спал, как говорится, хи-хи, – Ильич лукаво улыбнулся, – мне так и было пятьдесят три. А потом, потом один из академиков, открыл какой-то препарат, и его попробовали на мне. И, о чудо! Я проснулся и начал восстанавливаться, правда, не сразу. За год или два, по-моему. Ходить стал, читать, писать. Телевизор этот… ваш смотреть. И всё такое. И всё бы ничего, но академик тот, что препарат вывел, скончался, а когда меня начали обследовать, то к ужасу своему узнали, я всё-таки старею. Правда, не как обычный человек, а медленнее в четыре раза примерно. То есть человек проживает сорок лет, а я десять. Он умирает уже, а я двадцать прожил всего-то! – Ленин как-то ехидно хохотнул. – Кстати, батенька, если помните, тогда ещё казус произошёл. Препарат-то был! Но вот его поспешили применять к высшим должностным лицам! – Ленин опять соскочил с кресла и нервно зашаркал подошвами по полу номера.
Он махал рукой и всё время словно обращался к кому-то третьему, невидимому свидетелю.
– Рапор-р-ртовали сдуру, так сказать, Цэ-Ка, что есть такой вот препарат, замедляющий стар-р-рость. Они, конечно, всем составом Цэ-Ка ср-р-разу давай его себе в задницы колоть! Идиоты!!! Заставили себя пичкать этой вот др-р-рянью! – и вновь картавый еврейский говорок, где буква «Р» болтается, как недоразвитая связка в гортани.
Кирилл понял: Ильич начинал картавить, когда сильно волновался. Поэтому, наверное, его знаменитая фраза: «Социалистическая р-р-революция свер-р-рщилась!» – звучала наверняка, вот так как-то, как он говорит сейчас. Хотя вообще могла ли быть эта фраза? Или это выдумка коммунистических агитаторов и политологов. Кирилл сначала даже хотел спросить про фразу, но тут же передумал.
А Ленин тем временем как бы словесно накалился, он даже покраснел.
– Думали, что все вот будут жить долго и не стар-р-реть. Но! – продолжал ругаться Ильич. – Не получилось!!! Их ор-р-рганизмы отторгали препарат. И эффекта не давал он, как у меня хотя бы. Кстати, у Бр-р-режнева тогда даже паралич челюсти случился, он от этого препар-р-рата говорить стал медленнее. Побочный эффект. Но стар-р-рики из его брежневского Цэ-Ка вер-р-рили в чудо! И кололись, кололись, думали, что жить вечно будут. Это Вам о вопросе, почему они все на пенсию уходить не хотели!
