Влада Воронова - Крест на моей ладони
Через полчаса начнётся трибунал. Страшно мне так, что ломит кости и мутится в глазах. Приговор возможен только один — пуля в затылок. Я скрючиваюсь в клубочек на кушетке и тихо вою от безнадёжности. Я не хочу умирать! Жить, как же я хочу жить!
А придётся умереть. Просить о снисхождении я не буду.
Не смогу.
Щёлкает замок, я в страхе соскакиваю с кушетки — это за мной.
В камеру входят Вероника и Беркутова. Под ручку. Да они ведь подружиться успели! Не хилая компания. Объединить тёмного и светлого может только инферно — тогда сразу становится не до идеологических распрей. Но во всём волшебном мире нет ничего такого, что могло бы объединить старшего ранговика и вампира. И, тем не менее, они подружились.
— Хорса, у нас мало времени, — говорит Беркутова. — Сейчас начнётся заседание. Я подала заявление о замене. И прошу тебя — не отказывай мне в этом праве. Люцин правду сказал: если тебе отдают жизнь, отвергать её нельзя. Это слишком жестоко.
— Людмила Николаевна, вы в курсе, что я наказательница?
— А я — убийца собственных детей, — говорит магиня.
Ответить мне нечего, потому что это правда. Но и принять её жертву тоже не могу. Неправильно это.
— Ты должна согласиться, — сказала Вероника. — Я тоже подала заявку. У трибунала будет выбор.
— Ты? Но почему? — только и могу выговорить я.
— Должок за мной, начертательница, — объясняет вампирка. — За путь Света.
— Была начертательница, а стала палачка.
— Чакра у тебя по-прежнему начертательская, — ответила Вероника. — А что касается твоей службы в наказательном подразделении, то не вампирам этим брезговать. Мы ведь были созданы именно для них, потому что Великим Решателям, которые правили одним из сильнейших государств того времени и творили всех стихийников, нужна была сила, которая позволила бы держать их под контролем. Да и волшебников мелкого и среднего калибра тоже. Так и появились вампиры — самая совершенная из волшебных рас, и естественных, и искусственных. И самая послушная. Великие Решатели, создавая нас, надёжно подстраховались.
— Жажда? — поняла я.
— Да. Если умело за неё потянуть, с вампиром можно сделать очень многое.
— Хорса, — сказала Беркутова, — клянусь Тьмой (на ладони у неё сверкнула «роза»), что если ты откажешься от замены, я всё равно убью себя в час твоей казни.
— Клянусь в том же Всеобщей Кровью, — сказала Вероника, и глаза у неё полыхнули багровым светом: «алое слово» было дано и принято к исполнению.
— Но почему? — не понимала я.
— К твоим ногам, начертательница пути, — ответила Беркутова, — многие будут бросать жизни — и свои, и чужие. Ты ведь знаешь обычай волшебного мира и закон Генерального кодекса: «Дом вассала принадлежит его сюзерену». То есть и родственники, и вассалы вассала. Так что, Хорса, пока ещё есть время, подумай, куда ты поведёшь людей, какой путь начертишь.
Меня пробрала дрожь.
Не бывать такому!
— От природы никуда не денешься, — усмехнулась Вероника. — Кто-то рожается вождём, кто-то в него мутирует, но результат один и тот же.
— Нет, — сказала я. — Не хочу.
— А тебя и спрашивать никто не будет, — ответила она. — Была бы, как все от тебя и требовали, тихой, скромной и послушной, ничего бы не случилось. Но ты по собственной воле взошла на запретные тропы, больше того, взялась чертить новые пути. Так вот теперь и веди по своим тропам всех тех, кто на них взойдёт.
Вампирка и магиня ушли. Явился конвой. Но теперь на суде я молчать не буду. Мне у смерти две жизни вырвать надо.
Я пошла в Судебный зал. Конвоиры на мгновенье растерялись, но перехватили и заставили войти в зал так, как инструкция требует. Ткнули на скамью подсудимых.
Заседание трибунала Совета Равновесия ничем не отличается от судебных процессов, которые в изобилии по телевизору показывают. Разве что судей три штуки. И зрителей в зале нет. А так всё то же самое — адвокат, прокурор, изложение сути предъявленного обвинения, допрос свидетелей, редкие вопросы обвиняемой, то есть мне.
Лопатин спокоен и деловит, говорит мне что-то ободряюще, но под столом нервно елозит ботинками. Дело, по его мнению, безнадёжное. Я тоже никак не могу придумать ничего путёвого, ощущение полнейшего бессилия и предрешённости давит, как бетонная плита.
Суд переходит к допросу потерпевших и первым вызывает Тимура Магазовича Бекбоева, бригадира четвёртой бригады подразделения наказателей.
Бекбоев подходит к свидетельской трибуне, представляется, выслушивает предупреждение об ответственности за дачу ложных показаний и клянётся пред Хаосом «Говорить правду и ничего кроме правды».
— Я заявляю встречный иск, — говорит Бекбоев, — о несостоятельности обвинений, предъявленных Дисциплинарной коллегией Хорсе Нине Витальевне, лейтенанту Совета Равновесия.
У судей — оборотня, человека и мага — совершенно одинаково от изумления отвисают челюсти. У нас с Павлом тоже. Обвинитель роняет на стол папку с делом, из неё вылетают два листочка и ложатся под судейскую трибуну.
— Изложите суть ваших исковых требований, — слегка просевшим голосом приказывает Бекбоеву человек.
— Поскольку в действиях Хорсы нет состава преступления, — отвечает тот, — под стражу она была заключена незаконно. Хорса всё сделала правильно, ваша честь. А вот я стал преступником. Я забыл, что даже во время войны справедливость должна оставаться справедливостью, а не превращаться в орудие контроля над людьми. Я забыл, что цель существования правоохранительной службы не только в том, чтобы покарать преступника, но и в том, чтобы не допускать новых преступлений. И самое главное, я забыл, что «не допустить» несоизмеримо важнее, чем «покарать». Но я не только сам позабыл всё то, без чего офицер правоохранительной службы не может сохранить офицерскую честь, я и других заставил забыть. Своих людей я тоже сделал преступниками. Но они не виноваты. Виноват один лишь я. А Хорса приняла единственно правильное в той ситуации решение.
Судьи молчали. Как и Павел с прокурором. Как и уже допрошенные свидетели — Агеева, Логинов, Суеркулов и два дворовика, серый и чёрный.
— Спасибо, Тимур, — говорю я. — Вдвоём мы вылезем даже из этого дерьма.
Судья-маг посмотрел на меня, на Тимура и сказал:
— После такого заявления бригадиром вы уже быть не можете. Им становится Хорса. А вы — рядовым бойцом, и то при условии, что Хорса согласится оставить вас в своей бригаде. В соответствии с Равновесным кодексом, суд предоставляет вам право отказаться от иска.
— Я подтверждаю иск. А служить правосудию у такого командира как Хорса будет для меня честью.
— Что ж, — отвечает оборотень, — суть дела ясна. Суд удаляется в совещательную комнату для вынесения приговора.
Но совещание не более чем формальность, каков будет приговор и так всем понятно. Я оглянулась на коллег-наказателей. Ошарашены, растеряны, но на меня смотрят как на бригадира, даже на стульях выпрямились, замерли в готовности выполнять приказания.
И через полчаса я прилаживала на место форменные ремни и получала личное оружие. Обмундирование у наказателей, как и у всех бойцов Троедворья, сделано по образцу армейского спецназа, но слегка модифицировано под условия волшебного мира.
Я так и осталась в той же камуфляжке, в которой была на операции, в грязи и пятнах чужой крови. Противно. Вымыться бы поскорее.
Оказалось, заседание трибунала проходило в «Золотом кубке». И в малом холле я наткнулась на Люцина. Директор болтал о чём-то, весьма приятственном, со своими советниками. Вокруг толпились высшие управленцы как из Совета Равновесия, так дворчанские. Дамы и кавалеры рангом пониже пялились на них из коридоров.
Грядёт осеннее равноденствие, один из пяти главных праздников Троедворья, торжества для которого по традиции устраивают тёмные. Развлечения организовывать они умеют лучше, чем кто бы то ни было во всём волшебном мире, и рожа Люцина сияет от предвкушения удовольствия, как и морды многочисленных дворчан всех чинов и сортов. Все так веселы и беспечны, словно никакой войны и нет.
Но война есть. И, едва закончится праздничное перемирие, все эти люди вцепятся друг другу в глотки, зверея от крови и смерти. Будут убивать, не зная толком, зачем они это делают. А после — беспечно веселиться все вместе на зимних вечеринках, которые тоже сменятся войной. И так до бесконечности.
— Это будет чудесный праздник! — громко заверил слушателей счастливый Люцин, хранитель и блюститель кровавого равновесия.
Я пошла прямиком к нему, и не было в мире силы, способной меня остановить. Волшебники замолкали, отступали в сторону, прятали взгляд. На ходу я достала пистолет, передёрнула затвор. Люцин обернулся на его клацанье, посмотрел на меня, дрогнул как от пронзительно-холодного ветра, кивнул покорно и опустился на колени.
