Марианна Алфёрова - Лига мартинариев
Или ГУЛАГ? Ведь тоже не просто убийства, не просто тюрьма, не просто изнурительный труд, а каждодневные издевательства, не прекращаемые ни на минуту пытки, перемалывание человека в пыль. Сумасшедшая энергия! Она и подняла страну вверх на мгновение. И усатого туда же, в сонм божеств. Ну и что из того? Накушались до отвала, и стали блевать. Избыточная энергопатия очень опасна. Она может разрушить всё и вся. До сих пор проблеваться никак не могут. Но при этом хотят снова досыта чужой болью нажраться. Забывают, что энергопатия не только поднимает, но и отравляет… всякий раз почему-то забывают…
Верно, Кентис считал себя уже приговоренным, если пустился на такие откровения.
— А мартинарий может стать князем?
Кентис взглянул на меня с испугом и даже руку поднял, будто собирался мне рот заткнуть, но потом передумал.
— Я лично не стремлюсь… — пробормотал он торопливо.
— Как ты думаешь, Старик знает, где мы?
Кентис отрицательно покачал головой.
Явился охранник и разжег камин.
— Хочу выйти погулять, — заявила я, решив изобразить полную дурочку, не понимающую, что к чему. — Где тут выход? Ты меня не проводишь? — я кокетливо хихикнула.
Охранник перестал мешать кочергой в камине, поднял голову и секунду смотрел на меня. Потом поднялся и молча направился к двери. Я шагнула за ним…
В следующее мгновение я шлепнулась меж кресел, а дверь закрылась и снаружи повернулся ключ.
— Ты ведешь себя глупо, — хихикнул Кентис. — Нас похитили не для того, чтобы отпустить.
— Я всю жизни веду себя глупо, — огрызнулась я, выбираясь из-под стола и одергивая Орасову ветровку. — Только эти господа ведут себя не умнее. Они содержат здание, охрану, подкупают власти, чтобы те закрывали глаза на их проделки, и всё для того, чтобы тайком измываться над нами и обеспечить тем самым себе успех. Не проще ли сразу средства и силы пустить на работу и созидание? А?
— Не проще, — самодовольно ухмыльнулся Кентис. — Ты забываешь, что мы живем в стране мартинариев, а не в стране работающих и думающих людей, — казалось, он очень гордился этой странной особенностью наших соотечественников.
— Если энергопатия не только поднимает, но и отравляет, то мы точно в угаре. Нам нравится, когда плохо. Мы каждодневно ноем и стонем, и без этого не можем, без этого нам не жить. Вот мой сосед купил себе «Вольво», стоит возле новенькой машины с кислой миной на лице. Я подхожу спрашиваю: «Ну как жизнь?» Он в ответ: «Дерьмово… Какая жизнь может быть в этой поганой стране? Вот, новую машину поцарапали…» «Кто же виноват?» — спрашиваю. «Правительство…» — слышу ответ.
— Мартинарий в «Вольво» — всё равно мартинарий, — засмеялся Кентис. — Клеймо мартинария — это навсегда.
При этих словах я невольно потрогала желвак на ладони.
— Хочешь сказать — если погонялы меня заклеймили, то мне от их поганого знака никогда не избавиться?
— Увы, Ева… Таких случаев, насколько мне известно, не было.
— Но вот Ораса клеймили, а знака у него на руке не осталась.
Кентис расхохотался.
— Он же князь. У князей клеймо не остается никогда. Видимо, кто-то решил, что он уже распрощался с прежней ипостасью и прибежал с тавром. Да поторопился. Хотел бы я посмотреть на того типа, который бы сумел превратить Ораса в дойную коровку. Ха-ха, если они и выжмут из него каплю «молочка», так той каплей и отравятся. Его энергопатия на вкус должна напоминать яд гремучей змеи.
Если он и хотел меня оскорбить, потешаясь над Орасом, то в замысле своем не преуспел. Я и без него прекрасно знала все недостатки и достоинства Андрея.
— А я знаю, что делать! — неожиданно выпалила я. — Надо не подчиняться. И всё. И не страдать!
— Как это? — изумился Кентис и даже выпрямился на стуле, позабыв про его шаткость, и едва не упал.
— А вот так — смеяться надо всем и во всех случаях.
— Интересный рецепт. Тебя будут насиловать, а ты будешь хохотать?
— Да… — я тут же поняла, что сморозила чушь.
Кентис глумливо хихикнул.
— Возможно, этот вид истязаний тебе доставит удовольствие. Чего никак нельзя сказать о медленном поджаривании на паяльной лампе или о воздействии включенного утюга, поставленного на живот. Хотел бы я послушать, как будет звучать человеческий смех после десятиминутного нагрева утюга.
— Твои пытки примитивны!
— Зато эффективны. У них есть только один минус — быстрый износ человеческого материала, его придется слишком часто заменять. А эти ребята, судя по размерам здания, не располагают большими ресурсами. Зато у них есть напор — и, значит, плохо с тормозами. Это самое страшное.
За окном стемнело, и разом зажглись три прожектора. Белый свет залил комнату, тень решетки исполосовала пол, стены и лицо Кентиса серыми шрамами.
— Мерзкое помещение, — заметила я. — Света не зажигают, туалета нет. Может, за счет этого они тоже получают энергопатию. Порой мелочи изводят ужасно.
— Ева, ты умница, я только теперь понял, почему у нас так не любят строить общественные туалеты! — захохотал Кентис.
Я забарабанила в дверь и принялась звать охранника. Безуспешно. Никто не появлялся.
— Даже в тюрьме бывает параша… — сказала я.
— Параша есть… — захихикал Кентис и кивнул в угол — там стояло старое железное ведро.
— Ты уверен, что оно именно для этого?
— А для чего же еще? Сейчас обновим.
Я отвернулась. Странно, но Кентис раздражал меня больше, чем само заключение. Не знаю почему — у меня ведь не было даже причин его ненавидеть… Ну, если не считать того, прежнего предательства… сожженного дома и того, что он — убийца. Я почему-то все время об этом забывала. А должна была помнить. Мальчик заигрался и случайно кого-то укокошил — только и всего. Если я кого-нибудь убью — останусь я прежней или нет?
— Ну, с туалетом проблема решена… — хихикнул Кентис. — А покормить нас явно забыли. Здесь, Ева, тебе явно не хватает булочек господина Ораса. А, может быть, и самого Ораса? Хи-хи… Ты не думаешь, что это он приказал нас сюда упрятать?
— Нет, это чушь! Не верю! — выкрикнула я запальчиво.
— Ах, да, я забыл: ты будешь страдать здесь, чтобы ему повезло там.
— Да. Когда над нами станут издеваться, я буду думать о нем.
— И смеяться, — подсказал Кентис.
Он поднялся и подойдя по-кошачьи, обнял меня за плечи, попытавшись привлечь к себе. Я стряхнула его руки.
— Глупо, — Кентис пожал плечами. — Неизвестно, что ждет нас завтра. А сегодня можно было бы подзарядиться положительными эмоциями.
— Я думаю только об Андрее.
— Ну и думай себе… Мне это не помешает.
Я влепила ему пощечину. Голова Кентиса послушно качнулась от удара, а губы расползлись в улыбке.
— Думаешь, женщины изменяют своим мужьям только оттого, что разлюбили? Ан нет! Изменяют, чтобы чувствовать постоянное чувство вины и выделять энергопатию. И тем самым поддержать своих ненаглядных в пути к успеху. Ведь именно в этом главное предназначение женщины. Они прирожденные мартинарии. Прежде я всегда удивлялся, отчего это приличные с виду бабы так бессовестно и напропалую блудят. А потом, узнав про энергопатию, всё понял. Представь, как тебе будет больно и стыдно думать о своей измене, ложась в постель с Орасом? Это будет похоже на легкое прижигаение чувствительных точек твоей души. Ни с чем не сравнимое чувство! Я бы сравнил его только с оргазмом.
И он вновь попытался меня обнять. В этот раз я оттолкнула его изо всей силы.
— Ева, да что с тобой? — кажется, он был искренне обескуражен. — Неужели ты в самом деле?..
— Замолчи! Ты — примитивный погоняла! Ты мучаешь меня больше, чем эти люди, которые затащили нас сюда.
— А ты? Разве ты не мучаешь меня? Ты мне нравишься! И мне больно смотреть, как ты изображаешь любовь к этому жлобу!
— Андрей — не жлоб! А вот ты — подонок!
— Подонок — это хорошо! Подонок — это замечательно! — закивал головой Кентис.
Я демонстративно сдвинула стулья так, чтобы они образовали некое подобие баррикады и забралась в свое убежище. Но Кентис не пытался больше возобновить приставания. Он уселся на пол перед камином и принялся смотреть на гаснущий огонь. Красные отблески легли на его обезображенное лицо, и оно сделалось первобытным и хищным. Мне вдруг сделалось страшно, и я стала ощупывать карманы Орасовой куртки в надежде найти что-нибудь режущее. Но нашлось только несколько мелких монет и визитная карточка. Так ведь это записка Ораса! Я положила ее между ладонями, и мне показалось, что от записки медленно растекается тепло. Как тогда в кафе, когда Орас взял меня за руку.
— В тридцать седьмом году от рождества Христова явился князь-монстр… — пробормотал Кентис, засыпая. — Монстры обожают цифру тридцать семь…
3
