Константин Шеметов - Магазин потерянной любви

Часть вырученных средств они инвестировали в офшоры, другую — откладывали на покупку офиса, а оставшиеся деньги делили поровну и жили в своё удовольствие. Несмотря на царившие в России хаос и беззаконие, им всё же удавалось абстрагироваться. Увлёкшись работой и самими собой, они не замечали вокруг ни единой гадости. Словно попали в мультик без звука, вспоминал Митя позднее.

Вероятно, это последний Джонин рассказ перед бегством из страны. Записи, последовавшие вслед за «Мультиком», рассказами уже не назовёшь. Записи сделались крайне невнятными и напоминали скорей обрывки сознания. Тот же голубь на тротуаре, но уже мёртвый, сравнивал Митя. Эту картину с мёртвым голубем он видел всё чаще и недоумевал: вот и голубю не хватило воображения. Даже добившись со своим «Клоном» материальной независимости, Захаров по-прежнему испытывал дискомфорт. Можно ли вообще выжить в этой стране, не имея сильнейшей абстракции? — задавался он вопросом. Со временем ощущение абсурда лишь усиливалось. На этом фоне судьба окружавших его людей казалась и впрямь потерянной любовью, а чтобы вернуть эту любовь, надо было ещё постараться.

Рассказ написан в живой манере, а воображаемый рассказчик как будто наблюдает за перипетиями уже знакомых нам персонажей. По сюжету Джони отправляется с Викой Россохиной в гости к Ивану Тургеневу. «Джони, а приезжайте ко мне, будет время, — писал Тургенев ещё зимой. — Покажу вам усадьбу. Непременно возьмите с собой Вику и последнюю вашу рукопись. Почтовый голубь так и не доставил её — видно, замёрз в дороге».

В действительности почтовый голубь ослеп. Его ослепил некто Бритва. Этот Бритва вообще косил кого придётся, не щадя ни птицу, ни человека. Издревле местное население угнеталось и угнетало других. «Жизнь в России стоит недорого, — отступал автор. — «Чтоб ты сдох» — вот самое распространённое в стране пожелание. Дальше следует «чтоб мне сдохнуть» и «ёб вашу мать». Как видим, о снисхождении здесь ни к себе, ни к другим никто и не помышлял». К слову сказать, «человека-бритву» придумал сам Митя. Он рассказал о нём Джони, тот вдохновился и даже сочинил как-то небольшое эссе о проблемах офтальмологии в современном обществе.

Итак, Джони и Вика Россохина отправляются в гости к Ивану Тургеневу. Путь не близкий, но он хотя бы последний — это чувствуется во всём. В дороге они становятся свидетелями необычайных происшествий. Одни из них реальны, другие — нет, но и фантастическими их не назовёшь. К примеру, у Музея Альберта и Виктории в Лондоне они встречают красноармейцев на танке и тут же — Эмили Бонер, взволнованную и убегающую что есть мочи от безумцев.

В тот же день над ними загорелся и упал аэроплан. Небывалое событие. Но едва над рытвиной улеглась пыль, из неё вылез пилот и, как ни в чём не бывало, пошёл к себе в ангары. У перрона вокзала неподалёку собрались люди. Аэронавт улыбался. Завидев его живым и невредимым, Вика и сама залилась безудержной радостью, а у буфета оживилась весенняя муха. Она потирала лапки и приветливо озиралась. «День заладился, — бесновалась она, — пьеса удалась!» Пьеса и вправду удалась. Снаружи их поджидала зелёная карета. Занавес опускался. Редкие аплодисменты доносились к ним из зала. «А я и не знала, — сказала Vi, и Джони услышал, как падают листья, — что мы артисты».

Надо будет Вике почитать, подумал Захаров.

Мысль о театре показалась ему симптоматичной. Значит, и Джони туда же: как и Vi, он склонялся к Голливуду. Весь этот бедлам и был настоящим спектаклем. Комедия с элементами драмы, мелькнула мысль, и Митя вдруг припомнил свою прежнюю работу в театре «Фэст», затем в «Огниве» ну и, конечно, практику в православном «Гласе», где у него украли сначала ботинки, а там и веру.

Между тем наши герои продолжили путь, когда им навстречу попался вирус свиного гриппа. Поубивав на Земле людей и животных, Swine Flu стремительно улетал на другую планету. И для бактерии, и для планеты начиналась новая жизнь: со сверхчеловеческой целью и ценностью, как писал Николай Бердяев в «Философии свободы». «Вот чего не понимает и не принимает современный гуманизм», — настаивал он, и оказался прав: достигнув пояса астероидов, Swine Flu притворилась Иисусом Христом. Впоследствии она припишет себе механизм эволюции, а для устрашения паствы построит прекрасный храм в стиле Брунеллески.

Теперь уже и Джони не удержался. «Современному гуманизму, — вступил он в полемику, — и впрямь тяжело принять превосходство бактерии, прикинувшейся Иисусом Христом. Ведь в его основе лежит прежде всего ЦЕННОСТЬ ЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ ЖИЗНИ». «Оставьте, Джони, ваш рационалистический дух, — отвечал ему Николай Бердяев. — Прекрасные храмы, — продолжал он, — статуи и картины, богатый культ и культуру ВСЕЛЕНСКАЯ ЦЕРКОВЬ ХРИСТОВА ставит выше человеческого счастья лишь по одной причине: благополучие Джордано Бруно и Галилея — ничто в сравнении с необъяснимой религиозной тайной».

А с виду не скажешь. Вспомним, к примеру, герра Шикльгрубера, полковника Каддафи или Ульянова на броневике. С обложки «Философии свободы» на Джони смотрело тщедушное лицо старика: детские черты, печальные глаза и умный лоб. Лишь печаль в глазах и отвращение к коммунистам сближали Николая Александровича с фотографом «Прекрасного мира».

Религиозная тайна против здравого смысла, подытожил Митя Захаров, приёмщик брака. Словно проникшись «Философией свободы» и испугавшись Господа нашего, египетские крестьяне поубивали своих поросят. Джони и Vi лишь с грустью смотрели за происходящим, но ни крестьянам, ни поросятам помочь не могли. Так же как и Swine Flu, поросята не выбирали сцену, они не катались в зелёной карете, и судьба пилота им была безразлична.

«Мне нравится иногда спуститься в метро и немного постоять на платформе у выхода из тоннеля, спрятавшись за зеркалом, — пишет Джони. В его интонации чувствуется усталость. Он будто знает всё наперёд, и его ничто не радует. — В этом месте с приходом поезда дует сильный ветер, и никогда не знаешь — вернёшься ли ты домой или нет. Сегодня прошло с десяток поездов, и каждый раз, заслышав их шум, я съёживался от страха: звук напоминал приближение лангольеров. Они и вправду пожирали время: не успев начаться, день подходил к концу».

Но ничего, с утра всё повторится вновь.

Так и вышло. «На первомайскую демонстрацию упал аэростат», — пришло известие от Хьюлет. По чистой случайности никто не умер. «За ними присматривал Джордано Бруно», — смеялась Хью. Из её телефона доносились речёвки, громкий крик и трансляция «России-24». Но вот о чём подумала Vi: вероятно, на прихожан упал метеорологический зонд. Пожалуй, она права. «В пору народного гулянья ведь никто и не поймёт, что к чему», — согласился с ней Джони.

Доставив опасную бактерию в космос, воздушный шар, как ни в чём не бывало, вернулся на Землю, и теперь, словно разорванная книга, ждал своей участи. Вскоре его переработают в офисную бумагу, школьную тетрадь или даже Евангелие. Воздушный шар с научным оборудованием на борту пойдёт в утиль. Иными словами, круг замкнулся: идея религиозного экзистенциализма, переждав долгий интервал советской деспотии, вновь беспокоила русский ум. Да и как же не беспокоить — такое мощное подкрепление для предстоящих выборов. Отныне большую часть электората будут составлять православные христиане. Это на удивление послушные люди с хорошо развитым стадным инстинктом.

«Послушание — основа диктатуры, — заключает наш друг в конце первой части. — О какой-либо свободе здесь не может быть и речи. К тому же, качество «прекрасных храмов, статуй и картин» не зависит от степени набожности художника. Тут и думать нечего. Николай Бердяев, должно быть, где-то ошибся».

К вечеру демонстранты разошлись, площадь опустела, а выйдя из метро, Джони услышал, как трепещут на ветру флаги. Они выглядели зловеще. «Как бы ни пришлось идти к логопеду», — испугался он этих икон и стал заикаться, лишь только подумал о них. У почты стояла Вика. Она пинала пустую бутылку из-под воды, но приблизившись, Джони не смог даже заговорить с нею. Он открывал рот и тут же закрывал его обратно. «Скажи хотя бы слово», — просила Vi, а он знай себе заикался. (Ясно, что логопеду будет не справиться. «Хотите, я научу вас говорить заново?» — спросит его врач. «Не хочу», — ответит Джони, замашет руками и закивает головой.)

И тут к ним обратилась невесть откуда взявшаяся собака. «Гав!» — заорала она. У неё была злая морда, а к ошейнику прикреплена медаль «За отвагу». И вновь их подстерегала опасность. Медаль блестела на солнце, словно собака её полночи чистила, вернувшись с войны, и теперь хотела всем показать. «Может, она и вправду пришла на побывку?» — предположила Vi. «Как знать, — ответил Джони, — собаку разве поймёшь?» И то верно. Они ведь не знали собачьего языка, а строить догадок не хотели. Мало ли, что на уме у овчарки Девятого мая. Гимнастёрка на ней хоть и выцвела, но вполне годилась для сражения. В нагрудном кармане у собаки была фотокарточка другой собаки и партийный билет. Ремень, сапоги, винтовка и подсумок с гранатами лежали неподалёку у живой изгороди.