Константин Рольник - Расстановка
Миновав памятник и пройдя три десятка шагов, Чершевский вышел на набережную. Центральный парк располагался на вершине холма, над полноводной рекой Бланкой. Сверкающей полосой она прорезала поле под холмом. Слева Чершевский мог видеть далекую панораму городского проспекта, а справа — промышленный пейзаж с дымящими трубами и коптящими факелами. Внизу, за рекой, расстилался широкий простор. Николай отвлекся от грустных мыслей, почти полностью растворившись в увиденной им прелестной картине… Автомобили, летящие по проспекту, казались маленькими, словно козявки…
Вдалеке, за рекой, возвышалась «Башня света». День был ясным, небо — ярко-голубым. У горизонта виднелись клубочки розоватых облаков. Чершевский глянул на часы. Было 14 минут третьего… Писатель лениво, неспеша обернулся от реки к парку, и будто невзначай выронил из рук оранжевую сумку…
В кафе «Тихая пристань» клиенты сидели за столиками, на открытом воздухе. Свежий ветерок, чарующий вид на набережную. Что еще нужно для расслабления? Разве что электронная музыка… Все взгляды были обращены в сторону летней эстрады. Музыкант Зернов, одетый по-богемному небрежно, прикасался нежно и точно к черно-белым клавишам синтезатора. Он исполнял киберсимфонию собственного сочинения. Мелодия звучала негромко, чуть печально. Публикой овладела грусть, тоска о несбыточном… Руки маэстро ласкали синтезатор. Публика глазела на него, он же устремил взгляд на набережную, поверх голов. Артем видел, как седобородый коротышка допустил неловкость в обращении с сумкой. Постояв несколько секунд, толстяк медленно нагнулся, подобрал ее, отряхнул и зашагал вразвалочку прочь от центральной аллеи. Музыканта это мелкое происшествие серьезно озаботило, но в игре он не допустил даже мгновенного замешательства.
Зернов доиграл симфонию до конца и раскланялся под признательные аплодисменты публики. Однако выступать «на бис» он не стал — времени у него было в обрез. Работы впереди — непочатый край… Необходимо предупредить всех набранных людей, одного за другим: работа начинается! Каждому из новобранцев Зернов уже назначил время и место встречи: во дворе, в кафе, в клубе, на улице… Предстояло объехать все точки и дать людям дальнейшие инструкции. Для самого Зернова упавшая сумка означала резкие перемены — в течение месяца он должен был покинуть город. Предлог для этого был подобран заранее. Однако при всей мобильности Артема, такой слом жизненного ритма вызывал стресс. И все же музыкант не выказал ни восторга, ни сожаления. Он упаковал синтезатор в чехол, откланялся, сошел со сцены и направился к остановке. Купил и сжевал на ходу пару поджаристых пирожков. Поймал такси. Попросил отвезти в южную часть города, к зданию университета. Там на 18–00 было назначено заседание студенческого клуба «Социум».
Оброненная Чершевским сумка привлекла внимание еще одного завсегдатая городского парка. Это был бравый старик лет шестидесяти, гладко выбритый, с короткими седыми волосами. На его морщинистом лице выделялся косой шрам. Широкий бугристый лоб и квадратная нижняя челюсть придавали ему неуступчивый, начальственный вид. Одет он был аккуратно, сложен атлетически. Старик снял роговые очки, сунул в карман «Урбоградские ведомости». Он бодро вскочил с лавочки, направился к чугунным воротам парка. Было заметно, что выправка у него военная…
В клубе «Социум» (Зернов и другие)Университетский клуб «Социум» был не подпольной организацией, а скорее андерграундной. Официально клуб не запрещали, не был он и зарегистрирован. Преподаватели гуманитарных наук мыслили этот клуб как факультатив, где студенты могли бы выразить себя, пополнить знания философии, истории и социологии, научиться выступать публично. Все это, по мысли преподавателей-энтузиастов, должно было помочь студентам в дальнейшей научной и профессиональной карьере. Вскоре интересы и взгляды каждого завсегдатая стали известны всей аудитории — стало скучновато. Понадобилось внести свежую струю в работу клуба, избежать бесконечных повторов. Именно тогда его организаторы стали приглашать для выступлений ученых, писателей и деятелей искусства «со стороны».
В этом была некая опасность для властей, и особый отдел ВУЗа отправил на его заседания трех студентов, бывших в «доверительном контакте» с РСБ. Тупые двоечники, спасенные от исключения за неуспеваемость, не были профессионалами сыска и тонкими психологами. Наскрести материал для доносов им было сложно. Тем более, что дискуссии в клубе не выходили из допустимых рамок — вольнодумство было вполне умеренным. В конце концов, не станут же молодые ученые ориентироваться в жизни на абсурдные догмы рабославной религии или «национальной идеи». Вся эта лапша предназначена для масс. Интеллектуалы, предназначенные властями для ответственной работы по их оболваниванию, должны мыслить более-менее четко. Поэтому на материалистические и либеральные выступления руководство университета смотрело сквозь пальцы…
Зернов был завсегдатаем этого клуба, но выступил лишь однажды — прочел получасовую лекцию, посвященную истории электронной музыки, ее жанрам и стилям. Ничем не выделяясь, он играл роль скромного зрителя. Лишь иногда Артем задавал вопросы выступавшим. Тем не менее, в клубе Зернов обзавелся друзьями. Развитая интуиция позволила ему угадать трех студентов-провокаторов. Артем общался с ними весьма любезно, однако уклонился от близкого знакомства. Впрочем, с надежными друзьями Зернов тоже не вел бесед в пыльной аудитории. Артем приглашал их на загородные пикники, прогулки, собственные концерты. Туда, где можно говорить без помех…
В эту субботу Артем опоздал к открытию заседания на двадцать минут. Охрана университета пропустила его, не спросив документов. Лицо музыканта успело здесь примелькаться за многие месяцы. Прыгая через ступеньки, музыкант поднялся на третий этаж, прошел по лабиринтам коридоров. Он осторожно приоткрыл дверь.
Зал был полон — человек семьдесят. Среди молодежи попадались и люди постарше. Среди них был уже упоминавшийся художник Юрлов — обрюзгший, пестро одетый, с кольцом в ухе. Длинные пряди, обрамлявшие лицо живописца, были почти седыми. Он небрежно кивнул Артему.
Поправив прическу, музыканту улыбнулась Юлия Истомина. Они познакомились именно здесь, когда Истомина читала доклад о феминизме.
Зернов сухо кивнул знаменитому журналисту Клигину. Тот ответил на приветствие слабенькой полуулыбкой. Взгляд краеведа был устремлен к трибуне, музыканта он явно игнорировал.
«Да, завербуешь такого» — c досадой подумал Артем. — «Сноб! Он слишком благополучен, чтобы пойти за нами. Вечно прячется за ширмой иронии. Вовлечь в подполье Клигина столь же несбыточно, как драматурга Касаимова… Поневоле усомнишься в своем таланте вербовщика! Впрочем, краеведу есть что терять: он обеспечен, известен… Да и старше меня на восемь лет. Подозреваю, он выводит мой радикализм из юного возраста. Себя считает умудренным стариком. Безнадежный случай… ».
А Клигин в тот же момент размышлял: «Сегодня Дареславец даст окончательный ответ. Он обещал. Что ж, можно верить. Бывший офицер, человек серьезный. Будет верхом свинства, если я провалю все дело из-за неосторожной реплики, глупого анекдота или несерьезной выходки… Оставим их Зернову, этому шуту гороховому. Сколько уж раз этот молодчик подкатывался ко мне с подозрительными шутками и намеками. На агента РСБ вроде не похож, но что этот щенок может сделать реально? Языком трепать? Собрать пару собутыльников? Богема, одно слово! А мне предстоит серьезная работа. Быть может, я возглавлю подпольную пропаганду во всей области. И потому надо особенно чураться таких клоунов. За версту обходить!»
В свою очередь, музыкант сказал себе: «К чертям Клигина, надутого индюка! Надо предупредить Юлю и Альберта, отправить их на явку. А после подойти к Новикову. Сколько еще продлится дискуссия по его докладу? »
Действительно, на трибуне был Артур Новиков — тот студент, что советовал избитому на митинге Янеку читать книги об истории. На носу Артура сверкали очки, одет он был аккуратно, говорил звонко и отчетливо. Вьющиеся белокурые волосы он пытался привести в порядок, но непокорный вихор все же торчал вверх. Молодой оратор возбужденно жестикулировал, все более увлекаясь:
— …Поэтому я совершенно не согласен со статьей Врустема Рахитова в журнале «Бланка-Ривер». Журнал это, кстати сказать, литературно-краеведческий, вовсе не философский. Я удивляюсь, как могла там появиться эта дремучая статья. Версия у меня одна — это зондаж, проверка реакции общества на попытку ввести в школах урок «закона божьего».
— Да не «закона божьего», а «основ религиозной культуры»! — крикнул кто-то с места.
— О нет, не с позиций культуры это будет изучаться! Не с позиций истории или филологии, как нас хотят уверить! — возразил Артур с юношеской горячностью — Да, учитель литературы может рассказывать сказку о ковре-самолете или золотой рыбке. Но он не пытается убедить учеников, что эти чудеса были на самом деле. И не пытается из них делать научные, философские, политические выводы. Он прекрасно знает сам, и передает слушателям, что предмет его рассказа — вымысел. Такое преподавание вполне честно.
