Владислав Победоносцев - Тутти Кванти
Старик подался вперед, сгреб за рубашку, казалось, всего тщедушного Сч.
— Кто говорит? Кто все это говорит?!
— Жену-то я из провинции С6Н12О6+6О2 взял, где та самая главная бойня. Полно родни там, она ежедневку местную прислала, в ней беседа с вальщиками, что вместе с Рз работали. Они-то и говорят, что я тебе пересказал. Могу показать…
— Мало ли что дружки говорят? Это еще ничего не значит, они его выгораживают.
— За то, выходит, что он их детей травил. И своих тоже — четырнадцать душ. Все ведь то молоко пили… Нет, Тк, когда вокруг много глаз, грехов не упрячешь. Это ведь культовики-верхосиды могут и зазря заподозрить, далековато они от нас, а мы-то, низовики, промашки такой не дадим — всю подноготную друг дружки знаем. Или не так?..
— Что ж получается? — Старый селянин беспомощно обмяк. — Это я, значит, вальщика… завалил?
— Еще чего! — прикрикнул Сч. — Ты мне брось это. Его «свс» завалили!
Пахарь тяжело поднялся, подошел к полке, снял сверкающий пенал.
— Я притащил его реве. Я! — И, коротко размахнувшись, вышвырнул пенал в окно.
— Не ты, так другой нашел бы его. Потерялся бы этот, другой объявился: не видишь, что начало твориться? Полчаса тебе вдалбливали: на планете развернулось патриотическое движение — все ловят преступников. И одобряют это целиком и полностью… Только я вот теряюсь: а вдруг та знаменитость, что ты в лицо знаешь, и тот ущербный отец так же сосали свои звезды и пластмассы, как вальщик буйволиную кровь?..
Старики молча и напряженно уставились друг на друга.
13
К северо-западу от E2, гранича со столичной и напоминая неряшливой, драной какой-то конфигурацией половую тряпку, растянутую для просушки, простиралась провинция АДФ+Ф=АТФ. Здесь, в рядовом, но шумном городе ДНК, почти на окраине, в небольшом частном особняке, тоже очень внимательно, даже с жадностью, вслушивались в официальное сообщение агентства коммуникаций, а практически самого Державного синклита.
Разумеется, в подобном, сверхвнимательном, вслушивании не было ничего редкостного: в тот предсумеречный час, за исключением грудных да больных, вся десятимиллиардная страна впала в столбняк перед телеэкранами. Но в этом доме, как, впрочем, и в кое-каких иных, столбняка не было — была ликующая, едва сдерживаемая взбудораженность…
Шутливо прихлопывая друг другу рты, когда оттуда вырывались слишком уж громкие восторги — а происходило это при сообщении наиболее горестных для трафальеров фактов, — четверо обитателей особняка, двое среднего возраста, двое молодых, то и дело обменивались энергичными объятиями и поздравлениями преимущественно в адрес хозяина. Когда «кон» закончил передачу, затараторили наперебой.
— Кто бы мог предположить, что шестеренки так быстро зацепятся?
— Полыхнуло, как та самая бумага, свыскат Хг, на которой ваш карманный компьютер строчит обличения всех известных вам спецов и чиновников! Сколько их уже на вашем счету? Только не завышайте цифры — за эту работенку наград не обещали.
— Ты мне нравишься, задиристый щенок ли-Коон. И на язык шустр, и на сбор «важных сведений»… Ну, я-то никакого дела не испорчу: чтоб не соврать, за сотню уж перевалил мой счет. А теперь наши шестеренки, как ты говоришь, за-Гор, еще скорей закрутятся.
— К несчастью, вы ошибаетесь, свыскат. Теперь, наоборот, будем буксовать: на всех, кого хоть чуть-чуть знали, уже отправили «свс», а новые досье заполняются медленно.
— Правильно. Так было в самом начале наших трудов, когда требовалась изрядная добросовестность в сборе данных и их интерпретации — иначе бы никто не клюнул на бумажные обвинения. Мы обязаны были подмешивать в них правду, а неправда должна была быть правдоподобной. Но, сами видели, обстоятельства изменились: синклит призвал подданных к очищению от скверны, теперь эти несметные, но, к нашей радости, послушные стада — почти двадцать лет мы с за-Гором вживаемся в них, а к этому качеству привыкнуть не можем, — невероятно послушные стада трафальеров расшибут в усердии все имеющиеся в наличии лбы. В сложившейся обстановке целесообразно снизить качество работы в пользу ее интенсификации. А проще: халтурьте, ползуны, но быстро, еще быстрее, как можно быстрее!
Нелепо смотрелась эта четверка маленьких айсебов в громадных комнатах и высоченных стенах, строившихся, естественно, для нормальных жителей, но купленных двумя ассимилировавшимися пришельцами с соседней планеты. Для властей они были политическими перебежчиками из десантированной вражеской армии, протестовавшими своим шагом против диктаторского режима генерала ва-Жизда, на самом деле — его преданными солдатами, сменившими ради великой, но недосягаемой пока цели форменные мундиры Айсебии на мундиры чуждой нации. Их, выкормышей хунты силовиков, вышколенных в агентурных подразделениях департамента «X», было ничтожно мало, не более семи тысяч — жалкая горстка для суперпланеты, — а выполнивших заглавную задачу — вживание и карьеристское продвижение в религиозных и светских сферах, чтобы добиться доступа к государственным секретам, — и подавно мизерное количество, полутора десятков не наскрести.
Поэтому шпионские пункции, эпизодически перекачивавшиеся по каналам ионной связи на Айсебию, получались немыслимо дорогостоящими, а по практическому эффекту и вовсе стремились к нулю. Отчетливо сознавая это и боясь, что недалек момент, когда диктатор потащит его к ответу и, не исключено, вытряхнет из мундира, что, не дрогнувши, проделал на глазах у Каре с вольнодумцем ра-Гуром, шеф «X» ап-Веер животно обрадовался — не показав, правда, вида, а для форса даже поломавшись, — что его бездарная, как он честил ее, агентурная сеть будет загружена широкозахватным заданием. Идейка хитрого выскочки ур-Муона представлялась ему наивной и утопической, тут он искренне соглашался с диктатором, но ее реализация в течение двух отпущенных владыкой лет основательно продлевала неприкосновенность его полковничьего наряда, что вполне примиряло с затеей шефа разведки.
Однако, цепляясь за мундир, ап-Веер проявил благодушие, отдав руководство воплощением идеи ее автору, что на промежуточном этапе операции подмочило его репутацию и даже приспустило до колен бордовые форменные бриджи, оголив сдобную часть для генеральских розговых импровизаций. Не сообразил полковник, что малопригодная для одного задания агентура может оказаться прямо-таки созданной для другого.
Маломощную агентурную сеть, лоскутно наброшенную на шар-гигант, годами изнывавшую от непродуктивности и бесперспективности своих поползновений, местами ставшую дряблой и дырявой, утратившей вдолбленные навыки и искусственно внушенную ненависть к окружающим великанам, эту-то вот сеть словно бы подключили вдруг к высокому напряжению. Она очнулась, расправилась, залатала прорехи, стала упругой, способной к действию, даже жаждущей действия. Проистекло это оттого, что полученный приказ был прост, конкретен и предполагал относительно скорое вызревание не абстрактных плодов, от которых сеть дистрофически светилась, а вполне осязаемых, имеющих цвет и вкус. Правда, сперва подавляющему большинству агентуры эти плоды рисовались мелкими, неаппетитными и некалорийными, которыми разве что впору набить брюхо тщеславия, обманув его заменой качества на количество, и тем самым хоть как-то оправдать свое чужбинное прозябание, которому никем не положен предел. И впрямь, разве сравнить эту мелочевку с плодами-мастодонтами, которые могут вызреть на древах военного, промышленного или политического шпионажа? Не сравнить, но и мастодонтов не сорвать: легко ли поживиться в соседских угодьях чем-то разэтаким, что не растет в твоих собственных, когда на пару с соседом болтаешься на одном витке эволюции! Уразумев, что лучше пригоршня мелочи, чем ничего, лучше тощие палочки в послужном списке, чем сплошные прочерки, агентура рьяно кинулась исполнять оперативные распоряжения, поступающие от законспирированного руководства сетью. В его состав входило семеро айсебов, которые осуществляли непосредственный контакт с родиной, посылали туда в начале операции собранные сведения, получали оттуда тактические указания, разрабатывали текущие планы, координировали через средних чинов действия всех агентов, а также постепенно включаемых в работу завербованных соотечественников, которые по разным причинам перебрались на Трафальерум в прежние времена: из пятнадцати миллионов переселенцев, точнее — их потомков порадеть бывшей родине согласилось менее двухсот тысяч, но все же это была весомая добавка к ядру профессионалов.
Одним из резидентской семерки и был владелец особняка, в котором происходило ликование по поводу фатального успеха тотальной акции. Его сугубо трафальерские звания и имя — свыскат Хг — объяснялись натурализацией, на которую он пошел с заранее обдуманным намерением через год после освобождения из символического заключения. Поскольку сдался он добровольно и, как заявил, по убеждению, а вел себя не просто лояльно, но преданно по отношению к государству и религии, его документально оприходовали как законнорожденного трафальера и пустили в свободное плавание.
