Константин Уткин - Песий бунт
Дима смотрел на него с нескрываемым изумлением. Он даже не догадывался, что начальство за ежедневными заботами просто не успевает поесть!! И, едва Полянка, опустошил тарелку, шевеля раздутыми, как у хомяка, щеками, Дима с готовностью метнулся в кусты. Полянка, не говоря ни слова, вгрызся в брызжущее соком мясо… никто уже ни о чем не говорил. Бойцы уже не пытались говорить – даже для приличия – а просто наблюдали этот праздник обжорства.
Уже смеркалось. Полянка, с помутившимся взором, медленно и мучительно дожевывал последний кусок. Внешность его тоже изменилась – рубашка разошлась на животе, лицо лоснилось, остатки волос на плеши торчали гребнем ирокеза. Но вот он достал мясо изо рта – только для того, чтобы сказать.
– Добавочки… Можно…
И опять начал запихивать объедок в рот.
Дима не побежал за едой – всем стало ясно, что с начальство приключился приступ какой-то необъяснимой болезни, и что спасти его можно только в стационаре.
Однако попытки увезти его из леса разбились об совершенно невообразимое сопротивление. Поскольку Полянка не мог уже говорить – он мычал, мотал головой и хватал руками все, что попадалось на пути. При этом верещал бабьим фальцетом.
– Отпустите, отпустите меня, мерзавцы… всех уволю… можно добавочки…
Оставшиеся у костра проводили внимательными взглядами четырех бойцов, с великим трудом утаскивающих обожравшегося начальника в заросли, потом Кеклик вдруг высказался – впервые за все время.
– Ну дает кеклик. Надо же так припереться в лес для того, чтобы просто обожраться. Нет, не пойду я на начальственные должности, пусть хоть обупрашиваются.
Расстрига и Дима уставились на него так, словно на из глазах заговорил пень, а Кеклик замолчал и стал подкидывать в костер сучья.
– Слушай – первым пришел в себя Дима – а почему ты до сих пор молчал?
– Да это… трезвый я вообще всегда молчу… когда ханки обожрусь, тогда трепливым становлюсь. а вот просто так никогда говорить не приходилось. Ну кеклик, ну на хрена он сюда приходил?
– Да потому что я его сюда привел – громко ответил Умник – сказал, что здесь мозговой центр всего этого безобразия – вот и привел.
Он с победным и важными видом осмотрел троих своих товарищей – но на них его заявление не подействовало никак. Расстрига только пожал плечами.
– Ты что, в самом деле думаешь, что эти клоуны в камуфляже могут что-то изменить?
– Они не могут, но ведь в это они не поверят, так и будут пробовать, пока шею себе не свернут.
Умник молчал. Все происходившее его весьма забавляло – хотя и настораживало тоже. Никак нельзя было предугадать, что произойдет в следующую секунду. Он то думал, что у автоматчиков просто откажет оружие, а вышло вон он что.
Сидящие у костра, как это не удивительно, действительно не испытывали к шумевшему вдалеке городу никаких симпатий. Расстрига наконец-то смог, не подвергаясь гонениям со стороны официальной церкви, разглагольствовать о своем видении Библии и днем, и частенько ночью, и нигде у него не было более благодарной аудитории. В основном потому, что раньше у Кеклика, как и у Димы, просто не было ни времени, ни желания заниматься чем либо, кроме выпивки. И все, что говорил Расстрига, ложилось, как строка на белый лист.
Дима и Кеклик могли с полным основанием сказать, что в болотистом безлюдном лесу жизнь их началась заново. Заново в прямом смысле этого слова – избавившись от губительного пристрастия к алкоголю, они поняли, что могут жить полноценной жизнью только вдали от соблазнов. Действительно – попробуй, сохрани трезвость, когда со всех сторон в голову долбит реклама пива. А пиво, как известно, самый первый предатель – и те, кто начинает пить пиво, неизменно заканчивают водкой.
В городе все было по-другому – а тут, на вытоптанной площадке, ценились не материальные блага, неважно, какой ценой достигнутые, а личность со всеми ее недостатками и достоинствами. Кеклик, оказывается, был незаменим в плане заготовки грибов – он их просто чувствовал на расстоянии. Дима мог поймать любую птицу – хоть тетерева, хоть рябчика – голыми руками. Они просто впадали в гипнотическое состояние при одном его приближении. Конечно, Дима пользовался своими способностями только тогда, когда разнообразные мясопродукты, по-прежнему исправно поставляемые собаками, просто вставали поперек горла.
Работа закончилась – то ли вся популяция собак была обучена приемам боя с человеком, то ли самая работоспособная ее часть, но делать теперь было совершенно нечего. Пестрый дог сдержал слово – однажды два кряжистых уставших ротвейлера принесли, держа в зубах, палку, на которой болталась клетчатая рыночная сумка. Бросив ее вместе с палкой, безмолвные псы исчезли – а раскрывший ее Дима завопил от неожиданности. Сумка был полна аккуратными банковскими пачками денег.
Сверху лежал лист бумаги, на котором неумелой рукой собачницы с ошибками были выведены суммы, которые причитались каждому из пленников за время его работы на собак. И в конце приписка – если они хотят остаться, то собаки будут по-прежнему снабжать их едой. Снабжать едой без каких-либо взаимных обязательств.
Кеклик, Дима, Расстрига и Лепила подумали и согласились.
Умник о всех этих событиях и не знал – иначе пузатая клетчатая сумка лишилась бы порядочной своей части. И кто знает, куда бы занесло Умника после получения такой суммы на руки – скорее всего, в клинику с диагнозом алкогольный делирий.
А так – по взаимному согласию сумка была припрятана в кустах, а потом перекочевала в подвал землянки, которую за три дня вырыли шустрые дворняги. Теперь иногда Дима ходил в город, принося оттуда самые странные новости – кроме овощей или молока, по которым иногда скучали добровольные пленники.
Меж тем у машины Полянка вроде бы пришел в себя – и, соответственно, в совершенно неописуемую ярость. Первым делом он засунул в глотку два пальца и изверг из утробы все, чем напичкали его у костра. Вторым делом он заявил.
– Так – эти козлам, что у костра, руки за спину и ко мне на разборки. Если по дорогу встретятся собаки – стрелять к едрене фене. Директора Лосиного острова – ко мне в кабинет. Так… так же … какие фирмы у нас озеленением занимаются? Тоже ко мне. Они получают деньги за что? За то, что здесь скоро настоящий лес будет, в черте города? Не хрена. В городе может быть парк, культурный парк, но ни в коем случае не заброшенный участок. Этак всякие деревья скоро и до Измайлова доберутся, а там, между прочим, иностранцы живут.
Он начала ходить на коротких ножках возле машины, размазывая по лысине комаров и озабоченно бормоча…
– Так – так – так… что же делать… вырубить нельзя – зеленые, как коршуны, налетят, вой подымут…ничего, ничего, мы с ним по другому поступим… по другому… так.
Он вдруг остановился и повернулся к одному из охранников.
– А где этот самый то? Дебил? Умник? Он-то куда делся? Обещал меня на мозговой центр вывести, а сам вывел к каким то бомжам, к алкоголикам каким-то. Если не покажет мне, где находиться мозговой центр, то я его, паразита, в порошок сотру… нет, ну надо же – надо мной смеяться вздумали!
Отдав распоряжения и чувствуя некоторое моральное удовлетворение, Полянка уселся в привычном, велюровом салоне лимузина и достал плоскую золоченую фляжку с гербом Москвы. После всех треволнений сегодняшнего дня можно было расслабиться.
Охрана, стоящая с четырех сторон машины, присела и едва не открыла огонь, когда фляга вылетела из окна с матерным взрывом – вместо первосортного коньяка в рот мэра попала теплая и тухлая болотная водица…
…Умник в это время растянулся на земле. Он твердо решил дождаться конца представления – Полянка не был бы мэром, если бы так просто отступал от своих планах. Только вот как это все произойдет… Вряд ли после того, что случилось, он рискнет вновь отправиться в лесную чащу. Значит, сюда придут его нукеры, под белы рученьки возьмут его и опять попробуют начать бессмысленную охоту. Не поняли они еще, не поняли, что против собак есть только одно оружие – ноги и кулаки, а главное – знание некоего человека по имени Умник.
То ли гипнотическая пляска огня, то ли странная расслабляющая тишина поляны подействовали – но в голове Умника стали роиться те самые странные мысли, что когда то, еще до попадания его в психушку лишали его покоя. Неплохо было бы основать свою партию – чтобы навести порядок наконец то в этой несчастной стране. Да… повинуясь модному ныне поветрию, можно пригласить какого-нибудь попа, тогда доверия партии будет еще больше. Попа, попа… да зачем какого-нибудь, вот же он сидит! Самый настоящий поп собственной персоной!!
Умник повернулся к Расстриге, присмотрелся к очень спокойному и какому-то просветленному лицу и сказал.
– Слушай, Расстрига, а не хотел бы ты свой приход? Что бы к тебе приходили люди и чтобы ты им объяснял эти свои завиральные идеи про Библию?
