тогда люди будут чувствовать себя счастливыми. В дневнике у меня описаны десятки подобных бесед – знакомых появилось много, но друзьями я их назвать не мог. В коридорах и даже на улице мне приходилось здороваться почти с каждым вторым, а улыбаться каждому встречному. Это так, на всякий случай. Я часто бродил по городу, пытаясь найти недостатки, причины возможного недовольства. Нет, нет и еще раз нет! Система была продумана до мелочей.Все работало – магазины, рестораны, ремонтные мастерские… Был у нас даже концертный зал, куда два раза месяц приезжали неплохие артисты, и был полон этот зал, и были аплодисменты после окончания концертов или представлений. И ни от кого я не слышал жалоб на принуждение заниматься спортом и читать книги. Пьяных на улицах я не видел, и местная полиция, точнее, сотрудники отдела социальной безопасности, скучали от отсутствия работы. Один только раз весь город был поднят по тревоге – от хозяйки сбежал бультерьер. Но тревога была не из-за опасения, что пес кого-то покусает, а чтоб быстрее высохли слезы у его хозяйки, скучавшей по своему четвероногому другу. Пса нашли быстро, о чем местная онлайн-газета сообщила в подробном репортаже. Друзья… Пожалуй, Цвейг был моим другом. Он всегда говорил, что думал, никакого двойного смысла, никаких намеков. Если мне было что-то непонятно, то он объяснял, откуда это узнал. Как-то я спросил, почему он ждет изменений в корпорации, на что он сделал большие глаза и сказал, что раза три мне об этом рассказывал. «Ольга мне говорила, а я ей верю», – простодушно сказал он. «А как ты к этому готовишься?» – спросил я. «А никак, – сказал он. – Ольга обещала тогда мне позвонить, чтобы я что-то перевез». Ну да, я вспомнил, что он об этом говорил, и больше к этой теме мы не возвращались. Был ли моим другом Корр – сказать трудно. Я любил приходить к нему, рассматривать его новые картины и беседовать на философские темы. Беседа текла гладко, мы не спорили, каждый говорил свое мнение, а собеседник кивал, никак не показывая свое отношение к высказанному. Однако у меня всегда оставалось чувство, что Корр многого не договаривает. Иногда я встречал его с Ольгой и на вопрос, о чем они болтали, Корр улыбался. «О том же, о чем мы беседовали вчера с тобой», – говорил он. Добавлял, что Ольга умнейшая женщина и что беседовать с ней не меньшее удовольствие, чем со мной. Комплименты он делать умел, и я не удивлялся, когда видел его на спортплощадке или в парке то с одной, то с другой девушкой. Обычно это были девушки, работавшие в «Метелке». Они, как я понимаю, ничего из себя не строили, а их внутренний мир Корра интересовал мало. С Пеном и Иденом отношения тоже складывались как нельзя лучше. Проект «Волна» был успешно закончен, мне поручили другой, потом еще один. Иден меня хвалил – он вообще оказался добрым и мягким. Реально всю его работу делали проект-менеджеры, он лишь направлял общий курс корабля, как объясняла мне Ольга. Пен ко мне за помощью не обращался, да и я справлялся со всеми проектами самостоятельно. Иногда мы обедали вместе, обсуждали чемпионаты по боксу и качество жареного мяса в «Метелке». Философские разговоры Пен не любил, говорил, что не понимает, чем конкретно могут быть полезны туманные рассуждения. Я смеялся, объяснял ему, что абстрактное мышление сделало из обезьяны человека, на что он махал рукой и говорил, что да, но сделало его при этом несчастным. Аник остался для меня загадкой. Пару раз мы с ним пересекались, он вдруг, совсем не к месту, говорил, что нельзя человека сделать счастливым насильно, что в нормальном обществе не должно быть тайн, потом резко переводил разговор на другую тему. Обычно он начинал описывать замысловатые кулинарные рецепты и звал меня в какой-то кружок любителей вкусно поесть. И еще я помню, что написал игру, похожую на «тетрис», только вместо кубиков падали цифры. Разослав файл с игрой всем сотрудникам корпорации, я стал ждать отзывов. Около сотни отзывов были вежливо-одобрительными, но отзыв Аника был другим. Он написал, чтобы я перестал заниматься ерундой (в письме было более крепкое слово), а приходил к нему в кружок, где учат вещам более полезным и приятным. С Марией у меня установились дружеские отношения. Мы иногда гуляли по окраинам города, она рассказывала о своих успехах в художественной гимнастике и как-то пригласила посмотреть на соревнование, в котором она будет участвовать. Я пришел и посмотрел. Конечно, Мария по технике уступала молодым девчонкам, которые вытворяли чудеса на помосте, но смотреть на женственную Марию было много приятнее, чем на худеньких девочек. Так бы все и тянулся месяц за месяцем, но однажды…
Небожитель
… однажды позвонила Ольга. – Приходи ко мне сегодня в семь вечера, есть новости.
Ольга позвонила не вовремя. У меня в кубике сидел айтишник и рассказывал, что мне надо вставить два блока в программу, и после чего она будет защищена от дураков и хакеров.
– Все понял? – спросил айтишник.
– Угу, – сказал я
– Проверь, потом отошли тестировщикам, – сказал айтишник и ушел.
– Быстро ты, – сказал Пен, выглядывая из-за стенки между кубиками.
– А то, – сказал я. – Работаю быстрее мысли.
– Познакомлю тебя с небожителем с третьего этажа, – шепотом сказала Ольга в прихожей. – Не болтай лишнего. Мне даже показалось, что она подмигнула. Небожителя я узнал. Это он распинался на сцене, что мы впереди всей планеты и что это еще не предел. Небожитель сидел за столом, занимая сразу два стула – широко раздвинул ноги, положил руку на соседнюю спинку. Выглядел он много солиднее, чем на сцене. Лоснилось гладкое лицо, на рубашку свисал могучий второй подбородок, а сама рубашка обтягивала солидное брюшко, говорившее, что его обладатель не истязает себя салатно-рыбной диетой.
– Проходите, садитесь, – сказал небожитель, плавно показывая на стул напротив. Улыбка, сделавшая его лицо еще шире, должна была изображать самые теплые чувства, которые он испытал при моем появлении.
– Буду рад с вами познакомиться, – сказал он, не переставая улыбаться. – Ви-за-ви, так сказать, тет-а-тет, в неформальной
