Олег Рой - Страх. Книга 1. И небеса пронзит комета
– Вы, вероятно, не привыкли к таким условиям. В этом доме в сферу вашей ответственности должно будет входить абсолютно все: готовка, стирка, уборка, мелкий ремонт – в общем, весь быт. При этом я постоянно дома.
– Ваши требования меня абсолютно не смущают. – Опять подчеркнутое «ваши» и скромная улыбка, которой до подобострастности не хватает ровно той капельки, за которой это начинает уже раздражать. – Мне даже лестно, – она сидит на стуле очень прямо, но не напряженно, – что вы в любой момент можете оценить результаты моего труда.
И опять подчеркнутое «вы». Осознала, кто в доме хозяин. Хозяйка то есть. Отлично.
– Должна предупредить: я весьма требовательна. Ваша оплата будет достойной, наполовину выше означенного вами минимума, но при этом и работа ваша должна быть безукоризненной. Небрежности я не терплю и платить за нее не намерена.
– Безусловно, уважаемая Вероника. – Легкий наклон головы и никакого битья пяткой в грудь с заверениями, что ее услуги качественнее, чем у кого бы то ни было. Впервые за последние несколько месяцев я чувствую что-то вроде удовлетворения.
– В таком случае можете приступать послезавтра, – подписываю приготовленной Валентином ручкой лежащие на столе бумаги. – Я могла бы сказать «завтра», но вам ведь еще понадобится зарегистрировать эти бумаги на бирже труда…
Без этого пробного шара – проверки на старательность и сообразительность – можно было и обойтись, но я не удержалась. Жанна, однако, справляется на отлично:
– Не беспокойтесь за это, – мягко возражает она, – на биржу я забегу пораньше. Если хотите, я могу приступить к работе уже завтра. В котором часу вам удобнее?
– Можете приходить к десяти… Но, разумеется, если я отдыхаю, вам придется быть максимально осторожной, чтобы меня не потревожить.
– Да, разумеется, – коротко кивает она.
Ко всему прочему, эта Жанна еще и вести себя умеет вполне прилично. Определенно, она мне нравится. Но главное – ее, если понадобится (а мне может понадобиться), легко «взять за жабры». Это ее происхождение, как ни крути, перевешивает любые рекомендации. Кому в случае чего поверит полиция: домработнице, рожденной в тюрьме неизвестно от кого, или мне – всемирно известной пианистке, чей отец был крупным муниципальным чиновником, а покойная мать – директором знаменитой на весь город музыкальной школы?
То-то и оно.
Глава 5
…и небеса пронзит комета[3]
04.09.2042. Город.
Центральная клиника. Герман
Разумеется, я мог бы устроить скандал. Удержался лишь потому, что акушер-гинеколог, наблюдавшая Веру, сама была не на шутку испугана и подавлена. Ее, Ирину, рекомендовал сам Алекс, значит, она была одним из наиболее компетентных специалистов в своей сфере. Во всяком случае, из тех, кто был в пределах досягаемости. Само собой, я мог бы отправить Веру наблюдаться в лучшие клиники Англии или Швейцарии. С точки зрения финансов мы более чем могли себе это позволить. Но: она там, а я здесь? Не бросить же работу!
Ирина нервно крутила в пальцах авторучку, которой только что писала в Вериной медицинской карте, – я мельком удивился, что в наш абсолютно компьютеризованный век где-то еще сохранились подобные анахронизмы.
– Никаких предпосылок, – хмурилась она. – Кровь прекрасная, гипертонуса не наблюдалось. Ну отеки, конечно. Но и отеки, в общем, в пределах допустимого, не чрезмерные. Гестоз… нет, я бы не поставила гестоз в этой ситуации.
Я, честно говоря, мало что понял из сказанного, но попытался хоть что-то подсказать:
– У нее было сильнейшее нервное напряжение.
Ирина только отмахнулась:
– Для беременных стресс – я имею в виду нервный стресс – это практически норма. Она же не шкафы двигала.
– Она творческая личность с тонкой душевной организацией, – напомнил я.
– Это понятно. Но, как я понимаю, у балерин при всей тонкости душевной организации физическая выносливость развита куда сильнее, чем у среднестатистической женщины. И гипертоников среди них не бывает.
– Гипертоников? – удивился я. – У нее в последнее время давление, по-моему, поднималось. Голова кружилась, затылок ломило.
– Что ж она молчала… какая беспечность… ладно, чего уж теперь. Будем знать.
– Но сейчас-то она вне опасности?
– И она, и ребенок, – заверила меня Ирина. – Мы сделали все необходимое. Оставшиеся пять недель она доходит нормально. Хотя лучше бы полежать на сохранении, но она же категорически отказывается. Ну, предупрежден – вооружен. При малейшей угрозе – тут же к нам. Потому что с ребенком все уже в норме, но такие броски… в общем, лучше без повторений.
– Уже? Броски?
– В этом все и дело. Сильный стресс вызвал у матери резкий скачок давления и у ребенка – аритмию, вплоть до тахикардии. Ну, в общем, вы вовремя ее привезли. Жаль, что она так категорически настроена против госпитализации.
– А это так необходимо?
– Трудно сказать. По показателям биологической активности и мать, и плод в норме, разве что несколько повышено содержание неспецифических антител. В первом триместре я сказала бы, что организм матери пытается отторгнуть ребенка, но в третьем при нормальном течении беременности без явных симптомов гестоза… – Ирина пожала плечами. – Я назначила ей иммуностимуляторы, легкие мочегонные и седативы, но в самых щадящих дозах.
– Может, я попытаюсь ее убедить, что лучше полежать у вас?
– Видите ли… Она ведь живой человек, а не биологическая кукла. С чисто медицинских позиций мне, конечно, было бы спокойнее, если бы Вера была непосредственно под моим присмотром, в досягаемости всей нашей техники. Но чисто по-человечески это для нее явно будет слишком большой стресс. Пусть уж побудет дома. И вам, если есть возможность, хорошо бы взять небольшой отпуск. Побудьте с ней. С вами ей спокойнее.
Ну, репетиции и прочие организационные вопросы я уже разрулил: что-то перенес в режим видеоконференций, что-то отменил, что-то переназначил. В общем, взял трехнедельный (пока!) отпуск. Сразу после того, как чуть не убил Сусанну и практически размазал по стенке нашего директора, требуя уволить эту ехидну с волчьим билетом. Против волчьего билета он не возражал, а вот насчет уволить… Вторые солистки будут, разумеется, счастливы, но увольнять единственную оставшуюся приму в начале сезона? Приглашать кого-то того же уровня? Опять же – в начале сезона? Решительно невозможно!
Я это все прекрасно понимал, не со вчерашнего дня этим ремеслом занимаюсь. Ну да ладно. Премьеру «Гейши», конечно, отложили, благо нигде пока эту постановку не анонсировали. Пока на месяц сдвинули, а там поглядим.
Это все пустое. Главное – Вера. Говорил же ей, что с детьми нужно пока повременить. Рано, слишком молода еще. А она мне – про узкий таз и чем раньше, тем лучше. Хоть кол на голове теши и наручниками к балетному станку приковывай.
Идиоты. Везде одни сплошные идиоты.
– Когда я смогу ее увидеть?
– Как только проснется, – улыбнулась Ирина. – Мы дали успокоительные, она проспит еще часа полтора. Потом сможете пообщаться, затем еще раз полное обследование, и завтра утром, если все будет в норме, выпишем. Не волнуйтесь, все будет хорошо.
Ага, будет! Вот дался ей этот ребенок!
По правде говоря, я думаю, что Вера вообще не создана для материнства. Но ей втемяшилось в голову, и теперь она хочет этого больше всего на свете. Мне-то, что греха таить, совсем этого не хотелось. Зачем? Раньше она была безраздельно моей, была моим ангелом, моим вдохновением. А теперь? Теперь я делю ее с другим. И не имеет никакого значения, что этот другой – кровь от моей крови. Но Вера-то, Вера никогда, никогда уже не будет прежней. Ну да, все говорят, что прежнюю форму после родов вернуть совсем не трудно. Что они понимают! Ужасно жаль.
– Герман, я вам настоятельно рекомендую сейчас же ехать домой и лечь спать, – осторожно, но твердо сказала Ирина. – Вы сами сильно на нервах, хотя и не замечаете этого. Если что-то пойдет не так, я вам сразу же позвоню.
– Ну уж мне-то, – усмехнулся я, – самопроизвольное прерывание беременности уж точно не грозит. Но я последую вашему совету, разумеется. Завтра нужно быть в хорошей форме.
– Вам теперь всегда нужно быть в хорошей форме, – ободряюще улыбнулась Ирина.
Думая о том, что она и не подозревает, что меня вовсе нельзя причислить к счастливым будущим папашам – тоже мне, счастье! – я поднялся с кресла.
– Только, пожалуйста, не пейте, – добавила она, когда я был уже в дверях. Удивившись, я обернулся. – Нет-нет, я ничего не хочу сказать плохого, но у многих мужчин в подобной ситуации возникает такое искушение. Не нужно. Уверяю вас, ничего непоправимого не произошло.
