Терри Биссон - Комната Наверху и другие истории
На торжестве присутствовал профессор Эллиот. Кей не было. Эмиль почувствовал разочарование. Он вроде бы надеялся на рандеву, даже упомянул о ней в разговоре с Магнатом. Тот рассеяно бросил:
— Кей? У меня столько проектов…
Очевидно, Эмилю назначили пособие — раз в год, в день его визита в Экбатану, он получал чек на сто тысяч долларов. Но ни одного звонка. Оно и к лучшему. Эмиль предпочитал независимость. Огонь Зороастра сделал его пушке времени рекламу, и в последующие два года он провел датировку очага в миссии святого Габриэля в Калифорнии (221,052 года) и пожара в угольном слое на острове Баффинова Земля (797,563 года).
Пушка времени стала общепринятым археологическим инструментом, однако после первого взрыва интереса спрос на нее был невелик. И действительно, много ли очагов огня нуждаются в датировке? Эмиль пытался заинтересовать астрономов, но на большом расстоянии прибор явно не справлялся с задачей. Цифры получались совсем не те. Согласно данным его пушки, звезды получались моложе Земли.
О том, что случилось с Кей, Эмиль узнал через восемнадцать месяцев, когда получил электронное письмо с предложением встретиться в Дубовом зале отеля «Плаза».
Она пришла не одна.
— Это Клод, — представила она молодого чернокожего парня в джинсах и пиджаке из шелка-сырца. У Клода был сильный французский акцент, который вобрал в себя ароматы Киншасы и Парижа.
Эмилю он не понравился. Слишком большая голова на слишком узких плечах. Клод курил «Голуаз».
Они заказали напитки. Кей сообщила, что платит Магнат:
— Я работаю на него с тех пор, как получила докторскую степень. Специальные проекты.
«Неужели он и правда ее не помнит?» — думал Эмиль. С другой стороны, помнил ли Александр все города, которые разорил?
Оказалось, что Клод — не бойфренд. Строго говоря, даже не коллега, а студент богословия в Йеле.
— Сравнительный анализ религий, — уточнил Клод. — Я думаю, что обнаружил древнейшую религию мира. И самую малочисленную. Она называется Гер’абтс, что на языке высокогорного племени волоф означает «первый огонь».
— Помните монахов в Экбатане? — спросила Кей, положив ладонь на руку Эмиля. — Здесь то же самое. Единственная цель этой религии — охранять огонь.
— Я помню, — отозвался Эмиль.
— Охранять огонь, — задумчиво повторил Клод. — Я беседовал с одним из жрецов Гер’абте, с отступником. Он — бунтарь и беглец. Встретил его в прошлом году в Париже. Он утверждает, что пламя, называемое у них Гер’абте, является первым огнем, который разжег человек. Оно обеспечивает chemin sans brisk — преемственность, непрерывную связь между первыми людьми и сегодняшними. Этот огонь охраняет и поддерживает тайная община жрецов высоко в горах Рувензори.
— Горы Луны, — пояснила Кей.
— Они окружают долину Рифт, — вспомнил Эмиль.
— Exactemente, именно так, — подтвердил Клод. — И место правильное. Согласно данным антропологии, именно в этом регионе началось развитие человечества.
— Что бы это ни означало: речь, прямохождение, орудия труда…
— Огонь, — продолжил Клод. — Огонь — ключ ко всему остальному. Он отделяет человека от животного.
— Значит, вы им поверили?
— Non. Нет. Конечно, нет. — Клод прикурил еще одну «Голуаз» прямо от предыдущей. Таким образом, сигареты составляли непрерывную цепь, как Огонь Зороастра или Гер’абте. — Но мне действительно хочется выяснить, древний ли у них огонь, — продолжал Клод. — Если ему и правда несколько тысяч лет, то меняются все наши представления о так называемых африканских религиях анимизма и их — как бы это назвать? — их gravites — важности, значительности.
Он политически ангажирован, решил Эмиль, но с другой стороны, а кто — нет?
За обедом они составили план действий. Позже Эмиль оказался в номере отеля «Плаза» вместе с Кей. На сей раз она была, если можно так выразиться, еще более изобретательна и предприимчива, чем прежде. Запоминающаяся любовница. Любовь без собственничества и даже без потребности в собственничестве — вот что значит делить женщину с самым богатым человеком на Земле. Казалось, Магнат лежит рядом с ними. Как ни странно, для Эмиля это чувство только усиливало наслаждение.
— Знаешь, что он сделал с Пламенем Зороастра? — спросила Кей.
— Конечно. Купил его и поместил в Метрополитен.
— Сначала он его задул.
— Что?!
— Он — странный, одержимый человек. Он чувствует свою мистическую связь с Александром. А насчет истории у него есть идея: надо рвать с прошлым в тот самый момент, когда его осознаешь.
— Но ведь весь смысл предприятия был в том, что пламя подлинное! Как только проведут еще одну датировку…
— Кто станет этим заниматься? Разве что ты. А ты, грубо говоря, стоишь на довольствии.
Кей держала в обеих ладонях свои небольшие груди, словно упругие апельсины.
— Ты останешься на ночь?
С воздуха горы Рувензори представляют собой устрашающую мешанину облаков, льда и камня. За два года работы со своей пушкой времени Эмиль уже выяснил, что не пригоден для серьезной работы в поле. Он не любил маленьких самолетиков и коротких посадочных полос.
В этом путешествии было и то, и другое.
Клод здесь уже бывал. Кей и Эмиль держались в сторонке, пока он показывал письмо и нанимал проводника. Гид был не из числа посвященных культа Гер’абте, но входил в тайную и, очевидно, древнюю сеть верующих, которые поддерживали жизнь жрецов, которые поддерживали жизнь огня.
Кей организовала транспорт. Вертолетом они долетели до деревеньки на высоком отроге гребня. «Лендровер» (здесь его еще не заменили «тойоты») доставил их на еще более высокий отрог, а остаток пути пришлось идти пешком.
Горные пики обволакивало покрывало тумана, и они походили на привидения. Проводник вышел на тропу — узкую, бесконечную ленту коричневой грязи.
Ступив на тропинку, Клод достал сигарету.
— Мы могли бы проехать весь путь, но это оскорбило бы les enfants.
— Детей? — спросил Эмиль.
— Oui — да, Детей. Так они сами себя называют, — пояснил Клод. — Правда, забавный контраст с европейскими священниками? Те предпочитают, чтобы их называли святыми отцами. Эти жрецы, за раз их бывает здесь не больше трех, называют себя Детьми Первого Огня — Гер’абте.
— И поддерживают жизнь в духах своих предков, — закончил Эмиль.
— Pas de tout! Вовсе нет, — резко возразил Клод. — Это не упрощенное поклонение предкам d’Afrique. Они не верят ни в богов, ни в духов. Их религия — это антропологическая космогония: человек сложил костер, потом поднял глаза вверх и увидел звезды, сотворив таким образом Вселенную, которую мы знаем. Их работа в том, чтобы поддерживать этот порядок вещей.
— Ритуальное олицетворение огня как источника, прародителя сознания, — прокомментировала Кей.
— Non! Нет! Задача, а не ритуал! — воскликнул Клод. — Сохранение первого огня. Гер’абте. Ни больше ни меньше.
Что за напыщенная фигня, подумал Эмиль.
Первый из Детей встретил их ближе к вечеру и повел по тропе сквозь извилистое ущелье. Проводник вернулся домой. Новый гид был жилистым, черным как смоль мужчиной лет пятидесяти в голубой мантии с капюшоном из выцветшей шерсти и в ярких кроссовках «Найк». Цепочкой они прошли по снежному полю, обошли маленькое изумрудное озеро и снова устремились вверх по каменной осыпи в облака.
Как и в Экбатане, святилище располагалось в пещере. Вход представлял собой безупречную полуокружность, вытесанную не в песчанике, а в граните, который сиял, как мрамор. У входа ждал совсем пожилой мужчина, одетый в такую же синюю мантию. Он поговорил с Клодом на одном языке, а с его спутниками — на другом.
Клод дал обоим по пачке «Голуаз». Сам он не курил с того момента, как вышел из «лендровера». Они находились на высоте почти десять тысяч футов, воздух здесь был холодный и разреженный.
Двое Детей ввели троих путешественников в пещеру. В глубину она не превышала двадцати футов — размер небольшого гаража.
На полу лежал персидский ковер. У двери приткнулись несколько десятигаллонных канистр. Крошечное пламя трепетало в небольшом, наполненном маслом углублении скалы. Фитиль, кажется, был сделан из скрученного мха.
Еще один мужчина, старше двух предыдущих, наблюдал за пламенем, то и дело добавляя масла из открытой канистры с помощью длинного ковша из слоновой кости.
Неглупо, подумал Эмиль. Пламя совсем маленькое. Им не приходится таскать в гору хворост. Только масло.
Господи, неужели он произнес это вслух? Старик словно бы ответил на его мысли, но не прямо.
— Он говорит, что в temps perdu — в древние времена — жгли хворост, — перевел Клод. — А потом научились использовать жир.
