Галина Тер-Микаэлян - На руинах
«Икарус» был теплый, с мягкими сидениями и наполовину пустой, поэтому в багажное отделение вещи ставить не стали – пристроили на свободных местах. Вновь закружила метель, автобус тронулся, пронзая светом фар мглистый туман, кондуктор двигаясь меж рядов, отрывала билеты пассажирам и позвякивала мелочью.
Тимур довольно поерзал на сидении.
– Мягко, слушай! Ладно, рассказывай, как там в Америке.
– Сначала ты – как там девчонки?
– Девчонки? А что им делать – зубрят без сна и отдыха, обе в глубокой панике.
– С чего вдруг?
– У них бзик, что их в первую же сессию непременно должны отчислить.
Анвар рассмеялся.
– Первый курс, совсем зеленые. Напомни, в каких они институтах?
– Лизка – юрист, Дианка – доктор.
– Серьезно. Ладно, что еще интересного?
– Ну… – Тимур добросовестно порылся в памяти, – ах, да, Лизка себе парня завела.
– Да ну! Дожили, ничего себе!
– Представляешь, Толик этот к нам приходит и приходит, они с Лизкой все в столовой сидят и право учат. А я-то думаю – чего это они так долго учат? Хожу, беспокоюсь, говорю им: голова заболит столько сидеть, пошли хоть в кино сходим.
– А тебе твой глубокий аналитический ум не подсказал, что ты третий лишний, божий ты одуванчик?
– Да все Дианка виновата – надо было сразу мне толком все объяснить, а она только и сказала: как Толик придет, сразу исчезни и вообще в комнате не появляйся. Чего это мне вдруг не появляться, откуда я должен был понять?
– И как же ты все-таки дошел до сути?
– Ну, потом уже, когда я возмутился, она рассказала – они, оказывается, не только право учат, но еще и целуются, а я им мешаю. Представляешь?
Анвар, не выдержав, от души расхохотался.
– Да уж, это я себе могу представить! Как тетя Халида с дядей Сережей?
– Нормально, вроде. У Муромцевых Эрнест все еще во Франции стажируется, а Машка замуж вышла, мама не писала тебе?
На лицо Анвара набежала легкая тень.
– Если честно, я все это время ни с кем не поддерживал контакта – только с Гюлей. В восемьдесят девятом она мне еще много писала – сообщила, что бабушка Сабина умерла, и про Злату Евгеньевну тоже, я послал телеграммы. Потом написала, что дядя Сережа с тетей Халидой уехали из села в Ленинград, а теперь уже пишет по два слова за полгода. Может, обиделась – в одном письме она спросила, когда я приеду, а я…я написал, что никогда не вернусь домой и никого из родных не хочу видеть. Свинство, конечно, с моей стороны, я знаю, но просто тогда еще сил не было вспоминать и…
Внезапно он закрыл глаза, и плечи его передернула судорога.
– Я понимаю, – Тимур сочувственно поерзал, чтобы отвлечь брата от тяжелых воспоминаний, и начал рассказывать нарочито веселым тоном: – Так я про Машку – летом ездила к Эрнесту в Париж и выскочила там за американца. Они теперь везде с гастролями ездят – то в Канаду, то в Норвегию.
По-настоящему веселым тон у него не получился, Анвар открыл глаза и, увидев испуг в глазах брата, попытался улыбнуться и поддержать разговор.
– Что ж, неплохо. У них там ведь еще один брат есть, да? Они ведь тройняшки?
Тимур обрадовался.
– Женька в аспирантуре. Нормальный парень, я его раньше как-то не очень знал, но в этом году он к нам раз пять заезжал – у него дела в Москве. Перед Новым годом в ресторан нас с девчонками водил, даже Толика Лизкиного позвал.
Анвар засмеялся.
– Ну, и как тебе в ресторане?
– Скучно, музыка – бред один. Но девчонкам понравилось, и поели нормально. Женька нас с одним мужиком познакомил, и тот весь вечер с Дианкой танцевал.
– Почему с Дианкой?
– А с кем, со мной, что ли? – удивился Тимур. – Лиза же с Толиком была. Нормальный мужик, Леонид зовут, только старый – ему уже сорок, он сказал. В математике немного сечет, даже численные методы знает – экономист. Все советовал мне за границу ехать работать, говорит: «Наука у нас уже начала понемногу хиреть – все таланты навострили лыжи на Запад».
– Он не так уж и неправ, – Анвар пожал плечами, – у тебя вообще-то какие планы после университета? Толковые ребята везде нужны – и в Гарварде, и в Кларкском университете. Могу нащупать почву, если хочешь.
– Не знаю, как мама скажет, не хочется, чтобы она лишний раз нервничала.
– Ладно, бэби, подождем, пока диплом защитишь, потом решим. Вы часто с ними видитесь? Как Рустэмчик с Юркой?
– Нормально, только балуются много, а слушаются только меня. Как позвоню в Питер, они там сразу по струнке начинают ходить.
– Ну, ты же старший брат! – ласково усмехнулся Анвар. – А видитесь часто?
– Мама все время приезжает, чего тут ехать от Москвы до Питера – одна ночь!
– Да, всего одна ночь, – откинувшись на спинку сидения, Анвар закрыл глаза.
– Мы сейчас в Питер на каникулы все вместе решили махнуть. В пятницу у нас с Дианкой последний экзамен, в субботу у Лизки история, а потом сразу на поезд. Можешь с нами съездить, они всегда рады тебя видеть, мама говорила…
– Скажешь им, что я женюсь, – жестким тоном прервал его Анвар.
– Женишься? – Тимур ахнул и обалдело похлопал глазами. – А как же… Таня?
– Ты сошел с ума, скоро три года, как Тани нет! – в глазах Анвара сверкнул гнев, не сознавая, что делает, он стиснул руку Тимура с такой силой, что тот вскрикнул.
– Пусти, ты что! Да, ты прав, конечно, просто… Мы все это время думали, что ты ее любил, что ты страдаешь, не можешь прийти в себя, а ты… Пусти! – в голосе юноши зазвенели слезы.
– Ты – ребенок, – взяв себя в руки и разжав пальцы, ответил Анвар, – моя жена уже почти три года, как мертва. Я любил ее больше жизни, но ее нет, а я живой человек. Твои родители тоже любили друг друга, об их любви у нас в селе складывали легенды, но тетя Халида вышла замуж, когда твой отец умер. Почему ты меня осуждаешь?
Тимур потер руку и неожиданно по-детски всхлипнул.
– Не знаю. Таня была… она была необыкновенная. Но я тебя не осуждаю, ты прав – женись, конечно.
Боясь расплакаться, он отвернулся и прижался носом к стеклу, пытаясь сквозь вьюгу разглядеть огни приближавшегося аэропорта.
Самолет Анвара приземлился в Тбилиси после полудня. Пошел мокрый снег, и сначала таксист отказывался по такой погоде ехать в горы, но, увидев в руках пассажира купюру в пятьдесят долларов, согласился. Ехали медленно, шофер осторожно вел машину по вьющейся между скалами и пропастью дороге. Наконец проехали мост, автомобиль, шурша колесами, покатил по безлюдным улицам села. Расплатившись с водителем, Анвар постучал в дверь.
– Мама! Папа!
Зара встала на пороге, протягивая к нему руки.
– Сынок!
– Мама! – он почти упал в ее объятия, заскорузлые от работы руки нежно гладили его плечи.
– Ты словно упал с неба, даже не сообщил, что приезжаешь, – она вдруг тревожно оглянулась и потянула его за рукав. – Зайдем.
Ввела в дом, плотно прикрыла за собой дверь и вновь прижала сына к груди. Анвар, зарывшись лицом в ее волосы, вдыхал знакомый с детства запах.
– Где все – еще на работе?
– Сядь, сядь, сынок, сейчас я положу тебе долмы – только сготовила. Вымой руки, чистое полотенце только что повесила – как чувствовала, что ты приедешь.
Сев за стол, Анвар огляделся – все в доме казалось прежним, но его не оставляло чувство гнетущей пустоты.
– Как отец, мама? Все здоровы? Когда придут? Я так соскучился!
– Ешь, сынок, ешь. Ты не забыл еще вкус долмы? Отвык, наверное, в Америке от нашей еды.
– Ни в какой Америке еда не сравнится с тем, что готовят твои руки, мама.
Он отодвинул пустую тарелку и оглянулся – за окном быстро темнело, Зара внесла и поставила на стол заварной чайник, щелкнула выключателем, и вспыхнувший свет упал на ее осунувшееся лицо.
– Пей чай сынок, мед клади. Варенья в этом году не сварила – сахару мало.
Неясная тревога овладела сердцем Анвара при виде избороздивших ее лицо глубоких морщин и странного затравленного взгляда.
– Когда все вернутся, мама?
Словно в ответ на его вопрос хлопнула дверь – Аслан, четвертый сын Рустэма Гаджиева, стоял на пороге.
– Папа!
– Анвар, сынок! – могучие руки Аслана дрожали, когда он обнимал сына.
– Папа, я увидел тебя, а теперь больше всего на свете хочу повидать Гюлю. Побегу к ней, хорошо? Братья все равно еще не пришли с работы.
– Сядь, – неожиданно сурово произнес Аслан, а Зара добавила:
– Не выходи из дома, сынок, никто не должен знать, что ты вернулся. Вечером я приведу сюда Гюлю, а рано утром отец отвезет тебя на грузовике в Тбилиси.
– Не понимаю, мама, – чувствуя, что ноги начали дрожать, он медленно опустился на стул. – Я приехал к вам, я вернулся к себе домой. Или я в чем-то провинился, что ты меня гонишь?
– Гоню тебя? – Зара медленно опустилась на стул рядом с мужем и оперла ладонью поседевшую голову. – Раньше Джурмут пересохнет, и синий олень встанет на горе, вещая смерть всему живому, чем язык мой повернется прогнать из дому моего сына. Но выслушай и тогда поймешь, почему я говорю такие слова. Когда беда пришла в наш дом, и погибла твоя жена, мы больше всего боялись, что тебя оставит рассудок. Ты уехал в Москву, а через месяц написал, что американцы приглашают твоего шефа работать в Америку, и он предложил тебе поехать с ним. Мы были рады – надеялись, что чужая земля и чужие люди помогут тебе забыть боль, и в душе твоей воцарится мир. Одна Гюля имела мужество писать тебе письма – такие, чтобы не нарушить твой покой и умолчать о пришедших на нашу землю бедах. У нас же с отцом не хватало сил брать в руки перо.
