Игорь Поляков - Доктор Ахтин. Возвращение

Мария Давидовна села на стул и, посмотрев на отрешенное лицо с закрытыми глазами, сказала:

— Максим, давайте вернемся к нашему разговору.

— Давайте.

— Вспомним двадцать шестое июля этого года.

Максим открыл глаза. И неожиданно широко улыбнулся. Хищно и безумно.

— Это было так замечательно. Страшно до дрожи в коленях. И в голове восторг. Я сидел на траве в лесопарке, темно и пустынно. Она быстро шла по тропе и еле слышно напевала. Я потом узнал, что она пела песню Светланы Сургановой.

Максим замер, словно услышал эту песню, и стал подпевать:

В небе полном звезд — имя твоё,В мире полном любви — нет твоих глаз,Мы куплены все за сверкающий грошФальшивых улыбок, бессмысленных фраз.

Он замолчал и, странно улыбнувшись, продолжил:

— Она шла и будто светилась. Мне так это понравилось, что я даже замер, и чуть было не пропустил её. Пришлось выскочить на тропу прямо перед ней, и, когда она замолчала, я ударил её по голове. Если бы вы знали, как это было прекрасно. Худенькое белое тело, лежащее покорно передо мной.

— Зачем вы разрезали живот и вытащили внутренние органы? — прервала его вопросом Мария Давидовна.

Максим недовольно посмотрев на неё, ответил:

— Так Он сказал. Выдави глаза. Вскрой живот и извлеки внутренние органы. Это нужно, чтобы люди почувствовали ужас. Чтобы каждый человек, который увидит это или узнает об этом, вздрогнул и не смог уснуть. Чтобы тьма накрыла этот мир, и человек проклял себя. Чтобы жизнь показалась им ужаснее, чем смерть.

— Это тебе сказал Бог?

— Да. Он стоял рядом и подсказывал, что и как делать. Я держал нож, а Он вел мою руку. Я выдавливал глаз, а Он был моим указательным пальцем. Я испытывал наслаждение, а Он говорил, что это моя награда за хорошую работу для Бога. Я плакал от счастья, и по Его щекам тоже текли слезы.

— Вы выдели, как по его лицу текли слезы?

— Нет. Я чувствовал это.

— Дальше. Тридцатого июля. Почему вы выбрали именно эту окраину города?

Максим нахмурился, зависнув на мгновение, и затем сказал:

— Не знаю. Я просто сел на автобус и поехал. Вышел на конечной остановке и пошел к лесу. Потом появилась она. Босиком по тропе, она словно летела, ничего не замечая вокруг. Мне кажется, Он готовил мне жертву. Он привел её туда и создал всё условия для меня. Тишина, темнота и наслаждение. И она тоже не сопротивлялась. Так спокойно приняла смерть, словно ждала её.

— В отличие от других?

— Да. Третья жертва испугалась. От неё неприятно пахло. Толстая и потная. Я даже не сразу захотел её. А потом, когда я стал разрезать живот, то с трудом добрался до брюшной полости. Передняя брюшная стенка — сплошной жир. Когда я закончил, то меня чуть не вывернуло. И тогда Бог мне сказал, что настоящее наслаждение надо заслужить. Я спросил — как?

Максим снова замолчал, и Мария Давидовна подтолкнула его, повторив его вопрос:

— Ну, и как его заслужить?

— Он сказал, что хватит прятаться в безлюдных местах. Пора выходить в центр. Там на центральных улицах я смогу заслужить истинное наслаждение. Он сказал, иди и убей так, чтобы вокруг были люди. И я согласился с ним. Опасность так заводит. Так возбуждает. Мы стояли в темной арке и ждали. Она быстро прошла мимо, чуть не задев меня плечом, и от неё шла волна злости. Я даже немного испугался, но Он подтолкнул меня, и я вышел вперед. Сначала убил парня, который, как мне кажется, умер от страха еще до того, как я ударил его ножом. А потом повернулся к ней. А она ударила меня по лицу. Сильно ударила. Хорошо, что на мне была маска.

В голосе Максима появилась обида, словно неожиданно его любимая игрушка развалилась в руках.

— Я ударил её ножом и убежал. Я пожаловался Богу, я показывал Ему шишку на голове от удара, и Он сказал мне, что настоящее наслаждение может дать только Боль. Настоящая Боль, когда разрывается сознание. Не этот пустяк, а Боль, когда ты уже не можешь кричать. Когда в глазах всё становится красного цвета. Когда невозможно произнести слово, и слово это — Боль.

Максим напряг мышцы рук, пытаясь освободить руки. Наручники впились в кожу. Лицо покраснело.

— Ты не убил её, — спокойно сказала Мария Давидовна.

Максим неожиданно расслабился. И сказал:

— Знаю. Я услышал об этом по радио на следующее утро. Что ж, значит, такая у неё судьба.

12

Усиков пришел с результатами обследования. Как я и предполагал — всё плохо. В общем анализе крови высокое СОЭ, в описании рентгеновских снимков четко обозначено наличие опухоли в нисходящем отделе толстого кишечника.

— Ну, и что там, доктор?

— Опухоль, — лаконично отвечаю я.

Усиков всё еще не понимает. Он хлопает глазами и выжидающе смотрит на меня. Он думает, что я ему сейчас расшифрую это непонятное слово.

— То есть, это как? — уточняет он, видя, что я не собираюсь ничего говорить.

Я беру бланк и пишу направление на госпитализацию в хирургическое отделение. Протянув ему бумагу, я говорю:

— Надо, Виктор Аркадьевич, идти в больницу. Это направление в хирургический стационар, где вас будут обследовать и лечить.

Он берет бланк, задумчиво смотрит на написанные мною слова и снова спрашивает:

— Так я не понял, доктор, что у меня?

Вздохнув, я повторяю:

— У вас, Усиков, опухоль в толстой кишке.

Я вижу, что мужчина по-прежнему не осознает значения написанных в направлении и произнесенных вслух слов. Искреннее непонимание, недоумение и нарастающий страх. Его подсознание приняло информацию, а сознание усиленно отторгает её, воздвигая баррикаду из пустых мыслей и ложных ощущений.

— У вас рак.

Я снова лаконичен. Но последнее слово наконец-то пробивает защиту. Мужчина вдруг начинает часто моргать, глаза наливаются слезами, руки дрожат. Он открывает рот, чтобы что-то сказать, но у него ничего не получается. Только хриплый выдох. Крупные слезы торят дорожки на щеках. Положив направление на стол, Усиков вытирает слезы рукавом рубашки. И затем он говорит трагическим тоном:

— Я умру?

— Конечно, — говорю я честно, — и я тоже умру, и она тоже умрет, — я показываю пальцем на Марину, — однажды всё умрут, вопрос надо ставить не так. Спросите лучше, когда вы умрете?

Он кивает и повторяет за мной:

— Когда я умру?

— Надеюсь, не скоро, если пойдете в больницу и станете строго выполнять рекомендации докторов. Давайте, Усиков, идите домой, собирайтесь и завтра с утра в стационар.

Он кивает, забирает направление и уходит.

После недолгого молчания, Марина, кашлянув, говорит:

— У вас, Михаил Борисович, еще сегодня вызов на дом. Вот фамилия, адрес и телефон, — она протягивает мне бумажку.

Я смотрю на медсестру, — большие глаза пристально смотрят на меня, губы чуть улыбаются, на щеках легкий румянец. Я замечаю, что сегодня Марина накрашена — совсем чуть-чуть, еле заметно, но это сильно меняет её внешний образ в лучшую сторону. Я протягиваю руку и беру бумажку.

И внезапно понимаю, что Марина в своих эротических фантазиях уже спит со мной. Я ошибся, приняв её коровий взгляд, за проявления тиреотоксикоза. Не думаю, что это уже любовь, но то, что медсестра переживает период влечения и влюбленности в меня, я уверен на все сто процентов.

Я опускаю глаза, и, посмотрев на адрес, спрашиваю:

— Где это?

— Тут недалеко, Михаил Борисович, за поликлиникой направо и вдоль по улице до первого перекрестка, а там снова направо и второй дом будет ваш.

Марине двадцать пять лет. Она еще не живет половой жизнью, хотя в своих фантазиях давно лишилась девственности. Чувство влюбленности возникает у неё в третий раз. Первые два раза закончились не очень хорошо, и я опасаюсь, что и третье закончится ни чем. Она надеется, что в этот раз всё получится, она хочет любить и жаждет взаимности. Мама уже второй год говорит ей о замужестве и о будущих внуках.

— Спасибо, Марина, направо, прямо до перекрестка, и снова направо. Я найду.

Под моим взглядом щеки краснеют еще больше, она, потупив глаза, неожиданно бросает в мою сторону робкий взгляд. И улыбается, заметив, что я смотрю на неё.

Девушка по имени Марина играет в древнюю, как мир, игру. Я мог бы ей подыграть, дав призрачный шанс на продолжение. Я даже мог бы воспользоваться её наивностью. Но — мне это не надо.

Впрочем, мне бы не хотелось огорчать медсестру. Нам вместе работать, и я не собираюсь наживать себе врага, во всяком случае, сейчас.

Я улыбаюсь. И говорю:

— Пожалуйста, Марина, отнесите талоны и карты с выписанными рецептами статистам. Мне бы не хотелось после вызова возвращаться в поликлинику.

— Да, конечно, Михаил Борисович. Обязательно сделаю.

— Спасибо.

Я ухожу, чувствуя спиной её взгляд.