Клэр Корбетт - Дайте нам крылья!
— «Ты ли ловишь добычу львице и насыщаешь молодых львов, когда они лежат в берлогах или покоятся под тенью в засаде?»[5] — продекламировал я Плюшу, но тот и ухом не повел — уплетал мясо. — Нет, рыжий, для тебя надо сочинить новый глагол. «Уплетать» и «лопать» и даже «пожирать» — это недостаточно выразительно, — сказал я ему. — «Ужрамкивать» или «учавкивать», что ли?
Плюш не отрывался от миски, — уплетал, лопал и пожирал. С громким чавканием.
— К твоему сведению, мой рыжий друг, в Ветхом Завете немало написано про львов. А знаешь, что рассказывал наш учитель в школе св. Иво насчет вашего брата? Путешественники в Римской империи гибли во многом из-за вас. Вы их съедали.
И эти сведения Плюша тоже не заинтересовали: он был занят мясом.
— Полагаю, ты-то никаких путников есть не станешь. Мы же с тобой бегали утром, вроде бы все обошлось благополучно.
Плюш что-то проурчал.
Я отыскал гребень, которым утром вычесывал ему гриву. В зубцах до сих пор кудрявилось облачко жестких золотых и черных волосков.
— Ты, Плюш, дивное созданье, но сотворили тебя мирным, — рассуждал я. — Предки твои ели моих, а теперь мы, люди, умалили вас, львов, и за ваш счет возвеличились. Что же будет дальше — планета наполнится уменьшенными подобьями былых зверей? Заведем карликовых китов? Прелестные питомцы для домашнего аквариума. «Можешь ли ты удою вытащить левиафана и веревкою схватить за язык его? Вденешь ли кольцо в ноздри его? Проколешь ли иглою челюсть его?… Станешь ли забавляться им, как птичкою, и свяжешь ли его для девочек твоих?… Он оставляет за собою светящуюся стезю; бездна кажется сединою. Нет на земле подобного ему; он сотворен бесстрашным»[6] А мы не то что изловим левиафана для наших девочек, мы еще запатентуем его. Патент номер такой-то: левиафан карликовый. Отличительные черты: во-первых, сотворен бесстрашным, во-вторых, нет на земле подобного ему, в третьих, оставляет за собой светящуюся стезю в аквариуме вашем. Спешите приобрести!
Откупорив пиво, я устало поплелся в гостиную. Плюш хвостиком двинулся за мной. Пиво я варю сам, в подвале, там же и храню бóльшую часть бутылок, бок о бок с домашними настойками и наливками Витторио. Время от времени меня, обитателя первого этажа, будит грохот: шедевры Витторио порой взрываются.
Я обозрел комнату:
— Что, Плюш, не к таким обиталищам ты привык? Вот и Лили тут не по нраву. Больше тебе скажу: она эту квартирку так возненавидела, что съехала прочь.
Зря я, конечно, женился на Лили, а ведь было мне предупреждение. Когда-то мы с ней познакомились на консультациях, когда учились на курсе искусствоведения и юриспруденции, только Лили защитила диплом, а я бросил учебу еще в первый же год. Ну и как бы я мог сравняться с ней и наверстать упущенное, особенно когда пошел служить в полицию? «Ты в определенном смысле все равно занимаешься юриспруденцией», — бывало, утешала меня Лили. Похоже, моя служба щекотала ей нервы, потому что была опасна. Но ее карьера пошла в гору, а моя застопорилась. Лили уже надела адвокатскую мантию, как говорится, облачилась в шелка, а я бы к этой поре, если бы не уволился, даже и комиссаром полиции не стал. С годами единственным возбудителем для Лили сделались деньги, богатство, и по этой части у ее коллег, взять того же Ричарда, оснастка получше моей.
Плюш вспрыгнул на диван, я прилег рядом, и лев тотчас вскарабкался мне на живот и потерся носом о руку. Я почесал ему под тяжелым подбородком, он довольно запыхтел. Я уже усвоил, что от удовольствия Плюш пыхтит или вздыхает. Быстро он ко мне привязался.
Я еще с порога гостиной заметил, как призывно мигает подвесной экран «Стрекозы» — фасетчатого видеофона, он же телевизор, — и теперь привычно махнул рукой; сенсор сработал, экран засветился. Я сел, устроил Плюша на коленях и приготовился просмотреть автоответчик. Ну конечно, Лили, кто же еще. Наверняка опять будет изводить меня насчет летательских процедур для Тома.
— Зак, я снова хочу вернуться к этому вопросу. Томас сейчас как раз в самом подходящем возрасте, поэтому, чем дольше мы откладываем процедуры, тем труднее они ему дадутся впоследствии, и, что немаловажно, тем дороже обойдутся нам. Так что будь любезен, свяжись с нами как можно скорее. Я намерена в следующем месяце уже записать его на первый медосмотр и процедуры, и нам крайне, крайне необходимо всесторонне все обсудить, чем быстрее, тем лучше.
Я яростно почесал в затылке. И так-то настроение было не ах, а к концу послания от Лили во мне вскипела ярость. Выдумала тоже — записывать Томаса на медосмотр, без моего разрешения! Очень в ее духе. Прекрасно все рассчитала: понимает, что свершившийся факт — действенное оружие. Поэтому, если я не вмешаюсь сейчас, Лили будет гнуть свою линию дальше, а когда моего сына переделают в пернатое, обратно мне его уже будет не превратить. А я ведь толком не разузнал, в чем заключаются процедуры. Медлить больше нельзя, надо срочно выяснить подробности! Я вытащил из бумажника инфокарту с номером доктора Руоконен и позвонил ей на работу. Час был поздний, но, по крайней мере, хотя бы секретарша была на месте. Конечно, оказалось, что у известного специалиста по летательству каждая минута расписана, но, когда я сослался на доктора Елисеева, секретарша тут же пообещала: «Хорошо, я попытаюсь как-нибудь вас втиснуть… Вот, послезавтра есть окошко». И, похоже, всерьез ожидала, что я рассыплюсь в благодарностях.
Вернемся к видеофону. Так, что там у нас еще? Я вывел на экран следующее сообщение. Оно было от Чешира, и меня снова поразило то, каким бесцветным измученным голосом он разговаривает. Чешир сообщил, что у него новостей нет. Плохо дело — это, можно сказать, скверная новость.
Я через силу поднялся с дивана и сел за бумаги: пора было разобраться в документах Пери. Кабинетом мне служил обычный обеденный стол. Я просматривал на инфокарте все, что успел отсканировать в кабинете у Кам. Если не найду того, что мне надо, придется официально передать дело в руки полиции — на день раньше срока, который я сам себе назначил. Я вспомнил, как лихорадочно рылся в документах на столе у Кам, как торопливо перекладывал и сканировал их, и хотел непременно найти те, которые дадут какую-то ниточку, наведут на след, и заранее угадывал содержимое того или иного документа, и боялся, что большинство сведений окажется бесполезным. Напрасно считают, будто досье в государственном учреждении — это непременно полные сведения; о нет, так бывает редко. Как правило, связную биографию из этих обрывков не склеишь, и приходится многое домысливать самому.
Чем глубже я утопал в бесполезных документах, тем больше злился.
— Ну почему, почему надо хранить всю эту ерунду?! — возопил я, в сердцах дернув себя за волосы. — Ах да, конечно, накопили архив и надеются — пусть все подумают, будто мы делом занимались! А в архиве сплошной мусор.
Важнее всего мне было разузнать, почему Пери вообще отдали на попечение приемной матери, но об этом сведений в досье практически не было, точнее, имелись какие-то обрывочные упоминания. Из них я понял, что отец Пери исчез, а мать, оставшись одна с ребенком на руках, бросила бедную малышку на крыше небоскреба. Многие документы вообще не касались самой Пери; она лишь послужила толчком, запустившим в ход машину деловой переписки — совещаний, звонков и тому подобного.
И вот, когда я уже добрался до конца награбленного архива, желанная ниточка все-таки возникла. Я нашел то, что нужно: письмо в Управление от некоей Бронте Шау, проживающей в Панданусе, а точнее в поселке под названием Венеция — поселке-самостройке, состоящем из фургонов и прицепов. Эта Шау и числилась приемной матерью Пери, и просила она денег.
Один-единственный адрес! Драгоценный кончик той самой ниточки! Я вскочил и заходил по комнате — от волнения мне не сиделось на месте. С чего теперь начать? У меня есть адрес с Окраин, надо съездить по нему. Я нашел карту Окраин, вывел на экран «Стрекозы» и увеличил так, чтобы подробнее рассмотреть Панданус. Куда же еще могла направиться Пери, как не к приемной матери? У нее ведь больше никого из близких нет.
И в письме, и в прилагавшихся записях звонков Шау просила у Управления только одного: денег. Пока она растила Пери, у нее, ей за это платили, значит, девочка была для нее источником дохода. Господи Боже ты мой, да что же это получается: Пери сама по себе никому не нужна. Только как средство чем-то разжиться. Шау благодаря ей получала деньги, Чеширы — молоко и присмотр для своего Хьюго, я — выгодный заказ. Кам? Для нее девочка была головной болью. Исключение составлял только Хьюго — для него, наверно, Пери была центром мироздания. А если я выполню свою работу, Пери с Хьюго разлучат, этого не миновать.
Я открыл файл с черновиком отчета для Чешира, подчистил его, дописал еще один абзац, и отправил адресату. Сообшение получилось коротким, но, по крайней мере, я заверил заказчика, что напал на след Пери. Вдаваться в подробности и тем паче упоминать Венецию и Шау — это ни к чему.
