Йохен Шимманг - Новый центр
В тот вечер мы читали то место в книге, где Зете, оставшись в живых после неудачного покушения, пережидает в местечке по имени Менгсюр-Луар, куда попал при посредничестве одного знакомого. На протяжении двадцати-тридцати страниц описана мирная картина, провинциальная сельская идиллия, которой в конце прошлого века, когда Корф писал свой роман, наверняка даже во France profonde[66] уже не существовало. Эта часть книги, в отличие от остальных, была очень прилично написана, но она все равно меня раздражала, поэтому я безмерно удивился, когда Элинор мягко прервала мою критическую филиппику и напомнила, что, в конце концов, мы читаем литературное произведение — о качестве этого произведения она почему-то говорить не хотела, — а литература имеет право создавать такие картины, пусть даже они не соответствуют действительности. А потом произнесла: если есть чувство действительного, то должно быть и чувство возможного[67]. Я обалдело уставился на нее, и чем дольше я смотрел, тем шире она улыбалась — с задором, с любовью, но и с сочувствием — и наконец проговорила:
— Ты ведь не ожидал, что у тебя такая непростая возлюбленная, которая знает не только Dath 20.0, но и Музиля. А как вообще можно писать новые программы, если ты не обладаешь чувством возможного, скажи, дорогой?
Звенящие февральские дни 2030 года! Мне кажется, никогда до и никогда после я не видел такой зимы, такого мороза. Если в последнюю неделю января было минус двадцать, то теперь — минус тридцать. Даже если приходилось бежать недалеко, все закутывались с ног до головы. Люди наслаждались волной тепла, когда входили в помещение. Иногда на небе сияло очень-очень далекое февральское солнце, которое, казалось, хотело сказать нам, что к нашему миру оно не имеет никакого отношения. Потом над головой снова сгущалось серое молоко, становилось чуть теплее, и опять шел снег. Приходилось обращаться к временам десятилетней давности, чтобы припомнить подобные снега. По утрам повсюду раздавался стук и скрежет больших лопат, и на наших улицах и в переулках слева и справа все выше громоздились медленно оседающие горы снега. Первое, к чему я прислушивался, проснувшись: какие звуки на улице — звонкие или приглушенные, и сразу определял, выпал ли за ночь новый снег. По вечерам в «Толстухе» народу было видимо-невидимо, мы все толклись там в поисках тепла, локоть к локтю, теснее, чем обычно; возможно, нам хотелось шума и суеты. Все это, наверное, можно было бы найти и снаружи, в столице, но мало кто в эти недели покидал территорию. Aston Martin Зельды неподвижно стоял под пластиковым навесом, Томми не ездил по пятницам слушать джаз на Фридрихштрассе, Элинор вопреки своим обещаниям не торопилась показывать мне «Last Exit British Sector», и даже Торстен Тедель отменил свою поездку в психиатрическую клинику, во всяком случае, в эту среду. Тот, у кого не было дел в городе, и подавно оставался здесь.
Но у некоторых дела все-таки были. Ведь работа на месте не стояла. Томми посещал клиентов, нам тоже пришлось еще раз послать Фродо в город.
Вернувшись, он поначалу не решался рассказать о своем путешествии. Ведь мы все с головой ушли в работу. День открытия библиотеки приближался, и уже неважно было, успеем мы или нет, срок 14 марта перенести было нельзя. Приглашения-то уже разосланы. В конце января мы опять получили гору книг из частного собрания, не такого большого, как у Кольберга, но все же гораздо более внушительного, чем двенадцать коробок из наследия Гергена, доставленных анархистами. Мы решили во что бы то ни стало обработать эти книги к открытию, поэтому в эти недели с восьми утра и до поздней ночи сидели в библиотеке и по количеству рабочих часов вполне могли посостязаться с пуговичницей. И все же нам пришлось послать Фродо в город, а вернувшись, он долго колебался, рассказывать нам об увиденном или нет.
Он снова встретил Генерала. На этот раз Генерал не стоял возле стойки с колбасками, а шел по улице в мундире, в сопровождении двух офицеров высшего ранга, тоже в форме. Фродо не мог определить их звания, потому что плохо в этом разбирался. Все трое опять спустились в шахту метро, как в прошлый раз Генерал, но Фродо всюду видел огромное количество людей в форме, причем не только представителей Интернациональных миротворческих бригад, но и мужчин в серо-зеленых мундирах времен хунты, таких же как у людей, приходивших к ним на территорию. Кроме того, он всюду видел толпы народу, несанкционированные скопления людей — если выражаться языком блюстителей порядка, небольшие демонстрации скандирующих что-то людей, которые требовали работы. Работы уже давно не хватало, и хунта, чтобы скрыть этот факт, создавала все больше и больше непроизводительных и абсолютно лишних рабочих мест, точно так же, как организовывала все больше столовых для бедных. Солидная доля этих непроизводительных рабочих мест была создана в армии, и в конце концов число гражданских чиновников в армии стало превосходить число военных. После свержения хунты только небольшая часть этих людей смогла найти заработок, некоторые устроились подсобными рабочими в Интернациональной комиссии, но все равно работы, как и до путча, на всех не хватало.
Среди новых книг, которые мы обрабатывали, попалась тоненькая книжица издания 2009 года под названием «Будущее труда» некоей Паулы Баумгартен, социолога из университета в Киле[68]. Стало быть, уже тогда прописной истиной ученым казалось, что труд, в том виде, в каком он был тогда организован, не имеет будущего, но истина эта явно не завоевала умы, если бы это случилось, путча, возможно, не было бы вовсе. После падения хунты проблема год от года становилась все более серьезной, да только мы, находясь здесь, на своей территории, хотя и не огражденной забором, но защищенной, мало что замечали. Мы занимались каждый своей работой, которая не только приносила нам приемлемый доход, но и казалась важной и осмысленной.
— Я так обрадовался, когда наконец вернулся из города сюда, — сказал Фродо. — Я думал, что в любой момент может начаться стрельба. Или интернационалы и серо-зеленые пойдут стенка на стенку. Или же все они вместе кинутся разгонять демонстрантов и расстреливать уличные сборища людей.
— Серо-зеленые были вооружены?
— Нет. Я, во всяком случае, не видел у них оружия. Но это не означает, что оружия у них нет. Кто знает, что у них там в загашнике, в шахтах метро. И вообще: на этот раз дискуссии не будет. Я видел Генерала, это был он, и точка.
Но Зандер и не собирался ставить это под сомнение. Томми, встретившись в городе с клиентами, принес аналогичные известия. Повсюду в центре, а также в некоторых окраинных районах города, прежде всего на севере и на востоке, повсюду расхаживали люди в серо-зеленой форме, там же было полно оккупантов — так все чаще теперь называли представителей Интернациональных отрядов примирения — и везде царила очень напряженная атмосфера. За последние недели были разбиты или порядком повреждены витрины множества дорогих магазинов, причем не спонтанно, в ходе каких-то ожесточенных митингов, а всегда ночью и настолько профессионально, что даже бронированные стекла не устояли — магазины были разграблены. После этого охрану особенно сильно пострадавших улиц взяли на себя тут же организованные частные охранные предприятия, куда массово пошли бывшие военные, так что хотя бы в этой сфере обстановка на рынке рабочей силы несколько разрядилась.
«Неуловимая территория», наряду с другими газетами, сообщила о беспорядках в ночлежках, а также о том, что по меньшей мере восемьдесят человек в столице погибли от холода. Один из редакторов, с которым мы вместе обедали в «Помидоре», дал свою оценку ситуации: интернационалы в общем и целом держат обстановку под контролем, но никто точно не знает, насколько велик потенциал серо-зеленых. Он сообщил мне — разумеется, строго конфиденциально — о штабных учениях, в ходе которых разрабатывалась операция по штурму законсервированных станций метро. Эти штабные учения, однако, не нашли одобрения у большинства в штабе, поскольку акция такого рода не может обойтись без жертв со стороны интернационалов.
Вскоре последовала целенаправленная акция совсем в другом месте и с другой стороны. Транспорт, в котором перевозили Мариэтту Кольберг из Есенице в Германию, подвергся в Австрии нападению, и вдова Кольберга была освобождена. Временное правительство (через четыре месяца предстояли выборы парламента сроком на пять лет) подало запрос об экстрадиции, и запрос был срочно удовлетворен. Однако охрана транспорта, перевозившего арестантку, была явно недостаточной. Акцию освобождения провели уже на территории Каринтии. Когда подоспела помощь, освободители вместе с Мариэттой были уже далеко за высокими горами. Только никто не знал, за какими точно.
