Лиза Таттл - Холодная закуска

— Так значит в моем ребенке нет ничего такого особенного?

— Ну, все дети особенные… — Она смотрела на него такими голодными глазами… Знала она или нет? Я не могла сказать.

— Тогда возьмите себе другого ребенка, — сказала я. Когда она перевела на меня свой взгляд, я продолжила: — И вам не надо дожидаться какой-нибудь бедной соплячки, вроде меня. Я уверена, у вас куча денег. Наймите кого-нибудь, чтобы она выносила для вас одного из нерожденных. Масса женщин сделают это с радостью, если цена будет правильной. С самого начала составьте контракт, все в нем оговорите, мило и законно, чтобы большая часть денег оплачивается после передачи ребенка, и тогда вас не отошьют.

Ее выражение изменилось:

— О, я понимаю.

— Что вы понимаете?

— Что у вас в глазах знак доллара. Разве вы не знаете, что продажа и покупка детей незаконна?

Я чуть не расхохоталась.

— О, как это верно. Но принуждать кого-то иметь ребенка, а потом забрать его — это все прекрасно и окей. До тех пор, пока закон на вашей стороне. — Я покачала головой. — Фальшивая экономика, миссис Джейсон. Вы и ваш муж должны были бы нанять суррогатную мать, вместо того чтобы пытаться заполучить ее бесплатно.

Она отшатнулась от меня и направилась к двери.

— Дохлое дело пытаться помочь людям, вроде вас, — сказала она с ледяной яростью. — Мы могли бы дать этому маленькому ребенку добрый дом, а вы могли бы продолжать свою жизнь. Но вам хочется разрушить все и вся. Что ж, наслаждайтесь своим материнством.

— Не стану обвинять вас в этом, — пообещала я.

Двадцать минут спустя мы с ребенком уже были дома.

Здесь мог быть конец истории, или начало другой, если б судья отступился. Если б их целью было простое усыновление, они должны были поискать где-нибудь в другом месте. Воспользоваться моим советом и нанять суррогатную мамашу, или просто дождаться, пока еще одному новорожденному понадобиться дом, который они могут обеспечить. Я не знаю, знала ли правду его жена, но судья хотел собственного сына и не желал признать, что его хитроумный план потерпел неудачу.

Я не отказываюсь от того, что сделала. Я понимаю, что мне надо взять на себя ответственность за это.

Однако, ничего бы не произошло, если б судья Арнольд Джейсон позволил бы нам просто уйти. Дать мне победить. Не быть таким целеустремленным в претензии завладеть ребенком, которого он же заставил меня родить.

Начался страшный танец на цыпочках. Он послал своих представителей встретиться со мной — позднее он заявлял, что этих встреч никогда не было. Мы неофициально обсуждали гипотетическое финансирование работ, которыми я могла бы заняться. Покупать человеческое существо противозаконно. Однако подарки противозаконными не являются, как и займы. Я могла бы начать свой собственный бизнес. Необходимость в деньгах не стала бы проблемой, но одинокой матери было бы трудно уделять той или иной работе достаточно времени. И если я чувствую, что лучше было бы обойтись без ребенка, который, кроме всего прочего, на самом-то деле ни биологически, ни генетически не является моим — то для него можно найти хороший дом.

Я никогда не планировала согласиться. Но и не говорила «нет». Из любопытства ли, из вредности, но я позволила им продолжать. В конце концов, вынужденная принять решение, назвать свою цену (какая бы ни была), я сказала, что мне надо встретиться с отцом моего ребенка лицом к лицу. В одиночестве, у меня дома. Или я отдам ребенка ему лично, или вообще не отдам.

Какое тщеславие заставило его согласиться, все думаю я?

То самое, мне кажется, которое двигало им все время, заставляя его считать, что он настолько лучше меня, что может меня использовать, может разрушить мою жизнь и получить от этого выгоду.

Он явился в мою квартиру на обед.

Когда он пришел, на моей плите закипала громадная кастрюля. Густой, острый, мясной аромат наполнял воздух. Радиостанция передавала классическую музыку, какую-то оперу, обманутая женщина что-то там щебетала. Я налила ему бокал вина красного, как кровь.

Хотя появившись, он держался с осторожностью, ожидая враждебности, под влиянием вина, общей атмосферы и моей слегка лихорадочной сексуальности, он вскоре расслабился. Груди мои были гораздо больше, чем когда он видел меня в суде, и я, чтобы подчеркнуть их, одела платье с низким вырезом. Он нашел, что легче смотреть на них, чем мне в лицо. Ребенка нигде не было видно и не слышно, но он так и не спросил.

— Обед готов, — сказала я и усадила его за стол. Я склонилась над ним, давая ему хороший вид, и положила рагу в его тарелку.

— Что это? — спросил он, скосившись вниз на маленькие косточки и кусочки мяса странной формы, плавающие в густом красном соусе с крошечными кусочками лука, картошки и моркови.

— Мой собственный рецепт, — ответила я ему. — Попробуйте! — и прежде чем уйти, коснулась грудью его спины. — Скажите, как это вам?

Он откусил кусочек, тщательно прожевал, проглотил и кивнул:

— Хорошо.

— Рада, что вам понравилось.

Я прислонилась к стене и пристально следила за ним.

На половине кусочку он сделал паузу и бросил на меня озадаченный взгляд.

— А вы не едите?

— О, сейчас. Только допью вино.

— Ну, вам надо поторопиться, пока я не доел все! — Когда он улыбнулся, я заметила кусочек мяса, застрявший меж передних зубов. Мне чуть не стало плохо.

— Что-то не так? — Он сделал попытку встать из-за стола.

— Ничего. Я забыла хлеб. — Я заторопилась к духовке, достала булочки, которые согревала, сложила их в корзину и принесла на стол. К этому моменту я снова была способна улыбаться.

— Садитесь, а то вы заставляете меня нервничать, вертясь вокруг, словно прислуга.

— А разве для вас я не прислуга?

Должно быть, что-то из моего истинного чувства прорвало его самовлюбленность. Он осторожно произнес:

— Нет, совсем нет.

— Я ведь услужила вам, только, конечно, мне за это никогда не заплатят, — уточнила я.

При упоминании о плате его глаза метнулись по комнате. Я сообразила, что он, наверное, считает, что место прослушивается, что я заманила его в ловушку, чтобы он обвинил себя собственными устами.

— О, не обращайте внимания, — сказала я и уселась за стол.

— Не хотите ли этого… а что это, собственно? — Он указал на кастрюлю в центре стола.

— Рагу, — ответила я. — Французское название тушеного мяса.

По радио певцы достигли кульминации.

— Вы сами не едите? — Слишком поздно в него закрались страшные подозрения.

Я улыбнулась и покачала головой.

— Я на диете. Надо избавиться от лишнего веса, который набрала во время беременности, иначе ни один мужчина меня больше не захочет.

Он резко отодвинул тарелку в сторону.

— Что это? Если вы меня отравили, я…

— Не будьте смешным.

Но страх уже заразил его, неестественность всей обстановки наконец-то дошла до него. Он встал.

— Я посажу вас навечно, клянусь! Где мой сын? Я забираю его немедленно!

Я начала смеяться. Это было не забавно, но я не могла ничего с собой поделать. Как только я начала, то больше не смогла остановиться.

Он смотрел на меня, и глаза его становились все больше. Он сделал шаг в мою сторону, и мне показалось, что он меня сейчас ударит. Но он не ударил.

Вместо этого он метнулся прочь, крича:

— Где он? Где мой сын?

Я слышала, как в спальне он роняет вещи. Он разбил лампу.

Квартира была маленькая, мест, где можно спрятаться было немного. Он довольно быстро понял, что ребенка здесь нет. Он вернулся в гостиную и уставился на меня.

— Что вы с ним сделали?

Я ничего не ответила. Я просто смотрела на кастрюлю с тушеным мясом, смех продолжал бурлить во мне, теперь уже какой-то болезненный, вроде икоты.

Он побледнел. Он как-то захрюкал и зашатался. На мгновение мне показалось, что он упадет в обморок. Он закрыл глаза, покачал головой, а потом…

Кармен сказала, что мне повезло, что он меня не убил, не выкинул в окно, не задушил — а мог бы, и очень легко, у меня ведь ничего не было в руках, чтобы его остановить. Но он ничего не сделал. Мне кажется, он был так устрашен тем, что, ему казалось, он сделал, что он не мог думать ни о чем другом.

Он выбежал в дверь, отчаянно пытаясь убраться подальше. Я слышала, как его рвет на ходу.

Как только он удалился, я схватила свое пальто и сумку, собранную заранее, и помчалась в аэропорт. Там ждала меня Кармен с ребенком, который уже капризничал, желая есть. Мы сели в самолет уже через несколько минут, груди мои текли молоком.

— Дело закрыто, — сказала я Кармен, когда ребенок принялся за дело. — Я совершила преступление, я отбыла свое наказание, я отомстила — и получила за это награду.

Глядя на младенца у своей груди, мне трудно было вообразить, что я, или любой другой, мог даже подумать о нем, как о наказании. Я ощущала себя героем с золотым руном.