Андрей Дашков - Последний блюзмен
То, что в кафе не случилось кровавой бойни, впоследствии объясняли массовым гипнозом. И гипнотизером был человек в черном. Он легко манипулировал человеческими пороками и животными инстинктами, но делал это совершенно незаметно для окружающих.
– Почему я? – спросил Слепой голосом более хриплым, чем обычно. Он уставился на деньги, которые были, несомненно, реальны, – так же реальны, как кислые запахи пива и людского пота, как заплеванные доски пола, как вся эта сраная жизнь.
Господин Домино развел руками с неподдельным сожалением.
– Все очень просто. По сведениям моего гм… работодателя, вы – последний в своем роде. Да-да, не удивляйтесь. Я знаю, что говорю, ведь я объездил весь Юг. Увы, дерево засохло. Мы уже не в силах вдохнуть в него жизнь, но, если угодно, еще можем позволить себе полюбоваться последним побегом. Это придаст особую цену вашему концерту, и мы готовы платить. Возможно, даже удастся сделать запись. Разумеется, в таком случае мы предложим вам отдельный договор. Все ваши права будут строго соблюдены. В этом мире ценится только утраченное. Как ни печально, мертвая музыка стоит гораздо дороже живой.
Слепому потребовалось некоторое время, чтобы переварить последнюю фразу, и все равно он не был уверен в том, что правильно уловил ее смысл. Он обвел взглядом опостылевшие стены и рожи. Разве у него были причины отказываться?
– Когда нужно ехать?
– Если отправимся прямо сейчас, к следующему вечеру будем на месте. Хотите что-нибудь взять с собой? Может быть, захватите свою подругу? – Домино выглядел так, словно заранее знал ответ.
Слепой ласково погладил гриф гитары.
– Вот моя подруга.
– Отлично. Значит, вы свободнее многих из нас, хотя и не догадываетесь об этом.
Когда они рука об руку выходили из «Дерева Иуды», их провожала тишина.
* * *Снаружи была тьма, и свист ветра, и звезды во тьме. Черная приземистая машина стояла, почти неразличимая, на обочине дороги, и почему-то никто еще не разобрал ее на части или хотя бы не разбил стекла, как случилось бы с любой другой неохраняемой тачкой. Но что-то ее, наверное, охраняло. Во всяком случае, не было видно даже подозрительных теней в подворотнях и назойливой попрошайки по прозвищу Заноза В Заднице, обычно клянчившей у входа в кафе. Слепого это вполне устраивало. Он не любил скандалов, шума и крика, если только гитарные струны не кричали о разбитой любви или не визжали от соприкосновений с бутылочным горлышком.
Машина оказалась достойна своего владельца. Столь же солидная, респектабельная и на вид надежная. Слепой уселся рядом с водителем, положив гитару на заднее сиденье. Он чувствовал себя слишком грязным и вонючим для этого мягкого кожаного салона, подсвеченного зеленоватым сиянием приборов.
– Заедем в мотель, – предупредил господин Домино, – и еще кое-куда.
Слепому было, в общем-то, все равно. Он наслаждался покоем, зная, что все хорошее быстро заканчивается. Он даже не спросил, где именно должен состояться концерт. В любом случае он взял задаток.
В машине имелась исправная магнитола, что само по себе было большой редкостью. Господин Домино нажал клавишу, и раздались пронзительные звуки скрипки. Слепого это пиликанье немного раздражало, а Домино явно наслаждался. В паузе между номерами он заметил:
– Великолепно, не правда ли? Между прочим, исполнительнице всего девятнадцать.
– Кто это? – буркнул Слепой из вежливости.
– Одна из моих несостоявшихся подопечных, – ответил господин Домино, как будто это хоть что-нибудь объясняло.
* * *Городок, на южной окраине которого находилось «Дерево Иуды», насчитывал около четырех тысяч жителей и мало чем отличался от других провинциальных дыр, разбросанных по пустыне. Два мотеля, три-четыре ресторана, отделение столичного банка, казарма «сил самообороны», тюрьма, церковь, школа – вот и все достопримечательности. Две последние обычно пустовали по причине отсутствия клиентуры.
У мотеля, в котором остановился господин Домино, они задержались ненадолго. Домино вышел из машины лишь затем, чтобы оплатить счет. Слуга вынес его чемоданы и положил их в багажник. Судя по всему, импресарио уже давно колесил по округе, но и сейчас, после бессонной ночи, умудрялся выглядеть так, словно только что посетил массажный салон.
Следующую остановку Домино сделал на центральной улице возле «Элизиума», и вот это уже немало удивило Слепого. Но он удивился еще сильнее, когда импресарио, устремившийся к дверям ресторана со словами «Подождите, я скоро вернусь», и впрямь вернулся через пару минут, но уже не один, а в компании щебечущих и хихикающих сестричек Монд. Усадив обеих на заднее сиденье (Слепому пришлось взять на руки свою единственную подругу), Домино удовлетворенно пробормотал себе под нос: «Ну вот, теперь полный комплект», завел мотор и рванул на север по прямой дороге, пронзавшей захолустье насквозь, как копье судьбы.
Слепой не отличался особой разборчивостью в своих музыкальных пристрастиях, но от пения сестричек его тошнило по-настоящему. Вполне вероятно, те испытали бы то же самое, если бы их каким-то ветром вдруг занесло в «Дерево Иуды». А он услышал их случайно, когда у местных гангстеров возникла блажь взять его с собой в «Элизиум», чтобы бренчун постоянно был под рукой и пел им тюремные блюзы. Правда, в ресторане о нем вскоре забыли, и изрядно набравшийся Слепой дважды выходил в туалет блевать: в первый раз от непривычной пищи, во второй – пресытившись десятком номеров «грандиозных, суперпопулярных, жутко сексапильных» сестричек Монд, чьи фальшиво улыбавшиеся мордочки кружились перед его осоловевшим взглядом, будто в калейдоскопе. А вот гангстеры были от них в восторге. Слепой предполагал, что эти смазливенькие девушки оказывают не только вокальные услуги, причем за гораздо более высокую цену.
Как бы там ни было, сестрички брезгливо морщили носики, очутившись с ним в одной машине, и демонстративно проигнорировали отщепенца из трущоб, вцепившегося в свою нелепую гитару. Несмотря на жару, они кутались в розовые и голубые искусственные меха, будто те предохраняли от дурного запаха.
* * *Машина летела сквозь ночь, вспарывая темноту двумя лучами фар. Господин Домино продолжал слушать скрипичные экзерциции, от которых обе Монд, как и Слепой, кажется, тоже были не в восторге. Мало-помалу мягкая подвеска, плавный ход, усталость и водка сделали свое дело – Слепой сначала задремал, а потом и уснул, растворившись в тепле и покое.
Ему приснилось, что он ласкает женщину без лица, от вагины до головы которой были натянуты то ли волосы, то ли струны. Впервые за много лет у него случилась эрекция. Женское тело страстно и податливо отзывалось на его ласки, и вибрации струн порождали немыслимую музыку, которую он ни за что не сумел бы воспроизвести наяву. Это была музыка из мира лунатиков, существующая только по ту сторону снов…
Постепенно ласки становились все более бурными, почти яростными, но когда дело дошло до соития, оказалось, что в руках у него не женское тело, а электрогитара, и сам он, уже наполовину обуглившийся, стоит на сцене, освещенный лишь ослепительно пылающей электрической дугой, и время остановилось, и короткое замыкание произошло не только в силовом кабеле, но и в его мозгах, и его эрекция – что-то вроде предсмертной судороги, а музыка – всего лишь электрический ток, который убивает. Медленнее, чем хотелось бы, зато наверняка.
* * *Когда он проснулся, было уже далеко за полдень. Солнечный луч, отразившись от золотых часов на запястье господина Домино, бил ему в глаза, и очки не помогали. Слепой прищурился, чуть повернул голову и присмотрелся к циферблату. Стрелки показывали без пятнадцати два.
Он посмотрел назад. Сестрички спали, склонив друг к дружке свои прилизанные головки. На кукольных личиках почила лакированная пустота. Та, что сидела справа, расставила свои ладные ножки, и Слепому были видны кружевные трусики.
Домино по-прежнему имел свежий вид и вел машину, держа рулевое колесо одной рукой. В другой была сигара, и ароматный дым, навевающий грезы и ложные воспоминания, уносился в окно над опущенным стеклом.
Он без слов протянул Слепому флягу, в которой оказалась чистая ледяная вода. Тому оставалось только гадать, где Домино ее раздобыл, потому что вокруг была все та же выжженная солнцем пустыня.
Победив сушняк, Слепой некоторое время предавался вялым размышлениям о том, какого черта он оказался в одной упряжке с сестричками. Впрочем, найти подходящий ответ было не сложно. Вероятно, импресарио поставлял живой товар на все вкусы и не упустил случая убить одним выстрелом двух зайцев.
Затем Слепой начал думать о песнях, которые сыграет на концерте, если выбор будет зависеть от него. Он был готов играть где угодно, с кем угодно и для кого угодно, пусть даже это продлится двенадцать часов без перерыва. И дело тут не только в обещанных ему десяти тоннах. Дело, скорее, в мертвом дереве, о котором так поэтично распространялся импресарио…
