Светлана Ягупова - Твой образ (сборник)
Теперь же ни ас Интон, ни Ася не волновали супругов, на чью долю выпало тяжкое испытание — быть родителями столь редкостного ребенка. Они перестали принимать гостей, отвечать на телефонные звонки, замкнулись, отгородились от общества и всякого поползновения дотошных газетчиков разнюхать подробности их семейного несчастья. В доме поселились печаль и тишина, нарушаемая лишь детским захлебывающимся плачем. Работу над диссертацией Артур Баат забросил. Теперь его интересовала не Пятая Галактика, а собственная дочь, он занялся изучением влияния планет на ее организм и четко уловил зависимость ее облика от того, какое созвездие работает в данный час. Так от девятнадцати до двадцати одного часа, когда особенно сильно шла энергия от созвездия Тельца, он включал некогда подаренный ему изобретателем Сильвобруком магнитоид, и кроватка дочери попадала в зеленую магнитную сферу, которую пронизывали спирали желтого цвета. Зеленую сферу сменяла фиолетовая, затем белая. После такой промывки энергией Баат надевал на темечко ребенка шлем с рожком антенны и через незаросший еще родничок девочки соединял ее с добрыми силами космоса.
Марта недоверчиво следила за манипуляциями мужа, но не смела возражать, поскольку Гастрик стала уравновешенней, Астрик же удлинила свое присутствие минут на двадцать в каждое превращение. Но к пяти месяцам родничок плотно закрылся и ни сферы магнитоида, ни антенна ничего уже более не изменяли во внешности и поведении девочки. Но Баат не сдался. Его заинтересовала психика ребенка. Он зарылся в груды книг и справочников по психиатрии и психологии и выяснил, что наукой давно зафиксированы шизоидные феномены присутствия в одном человеке двух и более личностей, которые порой и не знали о существовании друг друга. Теперь и он уже не сомневался в том, что в девочке странным образом уживается два человека, две души. Однако со временем выяснилось, что Астрик и Гастрик были знакомы. Когда девочке исполнилось одиннадцать месяцев, она уже вовсю болтала, интересуясь не только названием города, но и многими другими вещами. Однажды она ошарашила Марту таким вопросом:
— Почему ты целуешь Астрик чаще, чем меня?
— Откуда ты взяла? — растерялась Марта.
— А я чувствую, — сказала она, не умея объяснить происходящее с ней.
Родителям еще более стало не по себе, когда Гастрик заявила, что желает гулять во дворе и на улице, как и Астрик.
— Почему только ее берете с собой в город, а меня нет? — спросила она с обидой. — Я тоже хочу видеть людей, машины, дома. Это же так интересно!
— Да, но раз ты говоришь об этом, значит, все это видишь? — опешил Баат.
— Вижу. Но не очень хорошо, а будто из темного чулана.
Это было открытием для супругов. А малышка продолжала:
— Я знаю — я некрасивая. Зато Астрик куколка. Но мне тоже хочется выходить на прогулки.
— Мы думали, что вы — одно и то же, — пробормотал Баат, мысленно хватаясь за голову от такого поворота событий. Что там говорить, они стеснялись своего маленького уродца и показывались с дочкой лишь в часы ее превращения в очаровательную малышку, которой прохожие любовались.
После такого заявления Марта и Артур, превозмогая неловкость, боль и ужас, решили вывезти на люди и Гастрик. Ходила она еще плохо, поэтому Марта усадила маленькую страшилу в коляску и хотела было опустить защитное стекло, чтобы девочка не очень бросалась в глаза, но малышка расхныкалась, кривя в гримаске свой рот лягушонка: «Не хочу!»
В тот день было пасмурно, зябко. Пропитанный смогом, город плавал в грязи, размазанной колесами автомобилей. Лучше было бы в эту слякоть сидеть дома, но супруги, не сговариваясь, решили именно в такую погоду выйти с Гастрик. Каждый подспудно надеялся, что это отобьет у девочки охоту вылезать из дому, да и прохожие в эту сырость торопятся домой, не обращая ни на кого и ни на что внимания. Но все вышло не так, как им хотелось. Гастрик пришла в восторг от смены обстановки, то и дело высовываясь из коляски, угрожая шмякнуться об асфальт. Она корчила рожицы, издавала громкие мычащие звуки, и прохожие оглядывались на нее, столбенея от ужаса при виде такого безобразного дитя.
С суровыми лицами шагали молодые родители рядом с коляской, и реакция горожан все более приводила их в ярость.
— Асинтон, Асинтои, — лепетала Гастрик, вертя головой с выпученными глазами. — Что такое Асинтон?
«А и впрямь, что это такое?» — горько думал Артур Баат, толкая перед собой коляску с дочерью и стараясь не смотреть в лица встречным.
Заморосил дождь. Марта наконец запихнула Гастрик поглубже на сиденье и опустила дымчатое стекло. Но едва она проделала это, как на другой стороне улицы увидела давнего друга семьи, изобретателя Сильвобрука. Долговязый, в заляпанном машинами плаще, он перебежал дорогу и, сграбастав Марту и Баата в объятия, сообщил, что они совершили перед ним преступление по статье семьдесят пятой: не позвали на день рождения своей очаровательной дочурки, которую он и видел-то всего раз, в шестимесячном возрасте. Он нагнулся к коляске, поднял стекло и замер. Щеки его пошли красными пятнами. Однако нашел в себе силы перебороть минутный шок и хрипловато загулькал, засюсюкал над малышкой. Затем поднял глаза на Марту и Артура:
— Кто это? Что с ней?
— Наша дочь, — бесстрастно сказала Марта.
— Дочь, дочь, — пропищала Гастрик, барабаня по вновь опущенному Маржой стеклу.
— Ничего не понимаю, — пробормотал Сильвобрук и, утопив тощую шею в поднятом воротнике плаща, неловко улыбаясь, раскланялся с супругами и исчез в потоке автомобилей, застывших перед красным светофором.
— Как объяснить людям все это? — глухо сказала Марта, помогая Артуру спустить коляску с тротуарного бордюра. — Доктор Вальк вчера поинтересовался, многие ли досаждают нам своим любопытством. Я не сказала ему, что о Гастрик пока никто не знает. Ну а теперь…
— Почему бы не сделать вид, что у нас двойня? — как бы спросил самого себя Баат. — По сути так оно и есть — я все более убеждаюсь, что это не один человек.
Весть о том, что год назад у Баатов, оказывается, родились двойняшки, но одна из дочерей ужасно уродлива, поэтому родители прячут ее, быстро разнеслась по городу. В «Вечернем Асинтоне» вскоре появилась крикливая статейка под заголовком «Сколько детей у Баатов?». Заканчивалась она вопросом: «Интересно, какой половине дома принадлежит каждая из этих девочек? Ведь через него проходит пограничная полоса, разделяющая город на две зоны».
Артур Баат скрипел зубами, читая эту гнусность. Теперь супруги окончательно замкнулись от общества. Они купили за городом небольшой коттедж с приусадебным участком, перебрались туда и стали вести почти отшельнический образ жизни. Марта занялась вязанием на ручной машине, что приносило в семью некоторый доход. А Баат оставил работу в обсерватории и подзарабатывал уроками в частном колледже, продолжая изучать собственную дочь. В этом помогал ему подаренный Сильвобруком прибор, который тот недавно изобрел. Компактный, размером тридцать на пятнадцать, этот прибор под названием «Око» обладал свойством идентификации пользователя с любой личностью. То есть, подключившись к кому-либо, можно было слиться с чужой сутью настолько, что как бы стать другим, заглянув в самые потаенные уголки чьей-то жизни. Прибор заманчивый и опасный. Сильвобрук держал в секрете свое изобретение, ибо сразу сообразил, что оно может быть использовано в других целях. Работая же над прибором, он был одержим обыкновенным любопытством: каково в другой шкуре? Испокон веков это интересовало художников, литераторов, актеров. Но только единицы с очень развитым воображением могли совершать путешествие в чужие души. Сильвобрук мечтал о времени, когда это будет доступно каждому и, постепенно преграды между людьми исчезнут, исполнится давняя мечта — быть прозрачными друг для друга, чистыми, без паутинных чердаков, захламленных разной дрянью. И люди, знакомясь, станут обхмениваться не рукопожатием, а протянут один другому тоненький провод этого «Ока», и сразу будет ясно, кто есть кто.
Отдавая прибор в руки Баата, Сильвобрук преследовал гуманную цель. Ему хотелось, чтобы Артур Баат не только знал каждую мелочь, творящуюся в душе несчастной Гастрик, но и мог развлекать девочку картинами из собственной жизни: «Око» проецировало в мозг другого человека все, о чем вспомнит индуктор.
Размышляя о крутой перемене в жизни его и Марты, Баат часто вспоминал приснившийся накануне рождения дочери странный сон, под впечатлением которого он ходил несколько дней. Снилось ему, будто открывает он утром глаза и видит, что одна из стен комнаты разрушена и в проеме сверкает близко подступившее к дому море. «Это сон», — сказал он себе во сне и зажмурился. Но через мгновенье вновь открыл глаза и увидел этот же леденящий душу пейзаж: берег моря с красным, выжженным каким-то катаклизмом песком, он лежит в полуразрушенном доме, и вокруг ни души. Встал, вышел через проем в стене наружу. Красная зыбь колышется под ногами, и страшно сделать шаг. Неведомая реальность плотно обступила со всех сторон, угрожая своей безлюдной необыкновенностью. Море непохоже на земное: над поверхностью крутых изгибов черных волн то там, то тут поднимались блестящие ядовито-изумрудные деревья с живыми, червиво шевелящимися ветками и змеиными стволами. Проснулся с бьющимся сердцем, и отчего-то было так тяжело, так пасмурно на душе, что хотелось, как в детстве, уткнуться носом в грудь матери и поплакать.
