Генри Олди - Крепость души моей

Столь внезапный финал ничуть не смутил второго – худого, безбородого, лысого. Во-первых, привык. Во-вторых, не слишком и прислушивался. Больше смотрел – дабы не расплескалось и было правильно но́лито. Но бородатый дело свое знал. Опыт в три десятилетия чего-нибудь да стоит.

– Ок-на! Всенепременно окна! Окна-окнао-кнао-кнао…

Полутемная мастерская – бывший кирпичный гараж. Здесь в давние годы стояла «Победа», принадлежавшая дедушке бородача. Два рассохшихся кухонных стула самого подозрительного вида. Уж не с помойки ли? Табурет застелен рекламными проспектами, пустая бутылка…

…Высушенные емкости здесь не убирали из принципа. Считали это гнусной «ментовской» привычкой.

Благородные «мухинские» стаканы. Распечатанная пластиковая коробочка с плавленым сыром Viola. Одноразовый нож, тоже из пластика.

– Ну, дюралюминь!

– Дюр-минь! Вздрогнули!

Два широко известных в узких кругах художника-концептуалиста занимались привычным и очень важным делом – потребляли вдохновиловку под плавленый сырок. К занятию этому оба пристрастились еще в годы давние, для многих почти былинные, обучаясь в стенах Художественно-промышленного института.

– Окна! И только окна! – бородач ударил донышком стакана о табурет. – Поможешь?

Лысый без всякой охоты кивнул. Помощь, как он уже знал, требовалась не моральная, не интеллектуальная, а самая что ни на есть прозаическая. Окна! Их требовалось погрузить, разгрузить… Чудо, что такое вообще позволили устроить, пусть не на площади, но совсем рядом, на площадке художников.

– Помогу. Не дядю Васю же подписывать…

Не хочется, но ведь друзья! Бородач был удачлив, при деньгах, да еще имел брата, советника главы областной администрации.

…Помянутые окна находились во дворе, на помойке. Соседи затеяли евроремонт и меняли старые деревянные рамы на металлопластику.

– И все-таки вульгарно, – заметил лысый, вертя мухинское изделие в руке. – Как правильно сказал Сол Ле-Витт, мы, концептуалисты, выметаем все лишнее из видеоряда, позволяя на пределе обманутого попсой зрения увидеть великое Ничто. Высокопарно, но по сути верно. А ты – окна!.. Если расставить эту рухлядь кругом, как ты хочешь, со стороны получится дачный участок. А ты посередине будешь вроде пугала – ворон гонять. Смеяться станут.

Бородач шумно вздохнул:

– А балконная дверь?! Это же самое главное: окна, вход – и тот, кто всем этим управляет. Да, вход! Сейчас у нас в городе кто-то открывает окна неведомо куда. И вот вокруг будут окна – и дверь, через которую зайдет Некто. А я буду в центре, на этом табурете – с клавиатурой.

Лысый с недоумением моргнул. Удачливый коллега снизошел до объяснений:

– В этом-то и идея. Я уверен, что всеми чудесами командуют изнутри. Не марсиане, не психи у адронного коллайдера. Вот я и буду олицетворять. Одежонку подходящую я уже подобрал.

Лысый пожевал губами, отвернулся. Идея ему самому очень нравилась. Сестра-зависть, проснувшись, тыкала острыми пальцами в ребра.

– Есть прокол, – рассудил он. – Балконная дверь – это правильно. Но если никто не войдет, не встанет на пороге, это будет вроде той пьесы у Ионеску. Там – стулья, у тебя – хлам. Плагиат – полный пессимизм без просвета.

– Хммм…

Бородач подпер подбородок крепкой дланью, насупился.

– Есть скульптура Ленина. Правда, без ноги, левой. Но…

Лысый кивнул, стараясь не встречаться с приятелем взглядом. Настроение сразу улучшилось.

– Нет, не годится! Вешалку поставить? Так я не Станиславский! Кто там должен появиться? Кто? Кто?!! Окна-окна-окна-окнао-кнао-кнао…

Лысый не выдержал – улыбнулся во все свои двенадцать уцелевших при трех мостах. Ему было хорошо. Потянуло на классику, на вечное. Сказать бы какую-нибудь гадость, душевную, искреннюю…

– Да-а, задачка! С кондачка не решить!

Духовной жаждою томим,В пустыне мрачной я влачился…

– А?! – удивился сбитый с мысли творец.

И шестихренов серафимНа перепутье мне явился…

– А-а-а-а!!!

С грохотом рухнул стул, распадаясь на составные части. Бородач подпрыгнул, воздел кулачище к потолку:

– Серафим! Шестихренов!

– Что?

– Глобально! Мощно! Он и войдет!

Поглядел на замершего в нехорошем ожидании коллегу. Хмыкнул:

– И знаешь, кто им будет?

Лысый кинулся к выходу, опрокинув табурет:

– Нееееет!!!

– Дааааа!!!

День третий

10:01

…Тянем-потянем…

– Значит, задавили мятеж? – без всяких эмоций спросил Владыка Камаил Девятый, отставляя в сторону чашку с недопитым кофе. – Заткнули рты клеветникам? Не позволили мыслепреступлению свершиться? Похвально, похвально, мой старательный Микки.

Пятый из Седьмой Череды, чутко ловивший и тень интонации, предпочел вытянуться по стойке «смирно». Он даже дыхание затаил. Всевидящее начальство отреагировало:

– Какой вы сейчас, однако, смирный. Хоть в ангелы-хранители назначай! Как это вы изволили выразиться? «Да не будет помянут Отец Небесный всуе…». И еще «аминь» воткнули? Просто замечательно! Великолепно! Как думаете, в следующий раз ваши сотрудники будут столь же откровенны? Или станут докладывать только то, что по душе их игемону? Даже если я вас вышвырну во тьму внешнюю, вашему преемнику я не завидую…

Последний раз «тьма внешняя» была помянута начальством после ядерного испытания в Лос-Аламосе, что говорило о многом. Но Микки решился подать голос:

– Ссылка на Поправку Ноль делает бессмысленной всю нашу работу, шеф. Я лишь запретил сотрудникам группы строить версии на этот счет. Высшая воля – не в их компетенции. Надо сначала отработать все иные…

– …версии, – Владыка кивнул. – Слушаю вас. Версия первая…

Пятый из Седьмой Череды поежился. Он бы предпочел перевоплотиться в огненное колесо, ступить под своды парадного чертога. Там, в гулкой тяжелой тишине, легче произносить подобные слова. Здесь же, в уютном офисе с компьютером на столе, с кофейным аппаратом на подоконнике, поминать непоминаемое казалось невозможным.

– Скальпель Оккама выдумал не Оккам, шеф. Самое простое – самое вероятное. Поправка Ноль! Только Он, Отец Всемогущий, может устроить такое без особых хлопот. Нас ведь не всегда ставят в известность о Его замыслах?

Микки сглотнул. Умолк.

Начальство откликнулось:

– Версия принимается. Сегодня же извинитесь перед сотрудниками. Но, по сути, вы правы. К сожалению, как мне уже приходилось отмечать, у нас Царствие. Со всеми его атрибутами, в том числе с интригами у Трона… Итак, версия принимается. Ее разработкой займутся те, кому положено. Что следующее? Впрочем, позвольте мне самому. Интрига в верхах нашей Сферы. Керубов в расчет не берем, они – фельдкурьеры. Высшая ступень? Братья-серафимы?

Вместо ответа Микки взялся за портфель, раскрыл.

– Не вы первый до этого додумались, шеф!

На стол, впритык к чашке, легла старая разбитая клавиатура.

– Еле успели предотвратить. Два здешних умника решили устроить представление рядом с известной площадью. Один сидит среди груды окон и нажимает на кнопки. Второй, с куриными крыльями на поясе, изображает серафима. Так сказать, поддержку извне. Версия номер два, шеф.

Владыка Камаил Девятый рассмеялся:

– Вы были тогда еще очень молоды, Микки. А я хорошо помню время, когда Отец собрался творить Человека. Ох, и шум стоял! Мы не привыкли закусывать языки, высказывались вволю, от души. По Образу и Подобию! Кого? Смертную обезьяну? Да это же пострашнее черной дыры! Между прочим, Отец внял. Адаму позволили прожить без малого тысячу здешних лет, а вот его потомкам срок урезали. Слишком быстро взрослеют, из Образа становятся Подобием. Надеюсь, ваши умники не очень пострадали?

Пятый из Седьмой Череды пожал плечами:

– Рассолу мы им завезли, шеф. Оклемаются! Окна уже на свалке… Продолжаю: версия третья. Клавиатура, но без серафимов. Местный – человек – получил в свои руки нечто невероятное. Таких устройств на Земле еще не создавалось. Но все когда-то делается впервые. Считаю эту версию главной.

Начальник одним глотком допил холодный кофе. Еле заметно дрогнули губы:

– Обоснуйте!

Тонко уловив момент, Микки позволил себе вольность. Не просто шагнул ближе – наклонился, уперся кулаками в столешницу.

Улыбнулся:

– Старый фотоаппарат! Если бы это готовил кто-то из Сфер, такого прокола бы не случилось. Прореха в системе! Если правильно и осторожно потянуть за эту пленку, мы выйдем на автора.

Ноготь щелкнул по клавиатуре.