Анатолий Величковский - Богатый
В это время Игнат и Иллона были в кузне. Игнат взялся сварить ножевой рычаг самовязки. Иллона работала поддувалом. Игнат держал щипцами сломанный рычаг в горне. От горна шел жар, чуб Игната упал вниз и прилип к потному лбу. Он засмотрелся на то, как девушка прилежно накачивает мехом воздух. Он сравнил ее с легкой птичкой. Из пламени посыпались белые, как снежинки, искры. Они сыпались и лопались в воздухе. Задымленная кузня замерцала, словно при вспышках молний.
Спохватившись, Игнат бросил рассыпающееся искрами железо на наковальню. По его указанию Иллона придержала щипцами вторую половину сломанной части.
Под молотом Игната весело на весь двор зазвенела наковальня. От каждого удара веером сыпался дождь искр вокруг Иллоны и вокруг самого кузнеца. Белый жар железа бил им в лица. В этом озарении не только железо спаивалось, но и самые работники чувствовали между собою крепкую спайку.
Железо быстро меняло цвет: из белого оно стало розовым, потом алым, потом алый цвет стал быстро зарастать черной коркой. Игнат опустил часть в ведро воды. Зашипело, взвился клуб пара. Рассматривая сварку, молодые люди почти касались друг друга щеками. Данная себе клятва никогда больше не жениться, начинала вредить Игнату в том смысле, что он быстро превращался в клятвопреступника.
Всем своим сердцем Игнат почувствовал, что обожает эту героическую девушку.
— Тютенька в тютеньку, — сказал мастер, прикладывая к части сантиметр.
Отступив на шаг, девушка радостно улыбалась. Ей было чрезвычайно смешно то, что студент так замечательно сыграл роль кузнеца. Она думала: — Были лошади битюги, были простые лошадки для работы, были упряжные рысачки. Все эти породы были ограничены своей специальностью. А вот чистокровная лошадь, она где угодно годится. Она и тяжесть потащит больше чем битюг, она и в упряжи лучше других, выносливее в любой работе, так вот и люди. Игнат чистокровная лошадь: все может.
Тонкое маленькое лицо Иллоны, как всегда, скрывалось за лучистостью ее глаз. Вонзиться в эти глаза рассказывающим всю правду взглядом Игнату чрезвычайно, мучительно хотелось.
— Иллона дай руку, — сказал он.
— Зачем? — спросила она не без лукавства. Но руку подала.
— Хочешь навсегда!? — спросил Игнат крепко сжимая маленькую ладонь.
Иллона молчала, но руки не отнимала. И вспотели их руки, и лица у них были потные, вымазанные в кузнечной саже, и вообще давно уже было пора нести часть к самовязке и налаживать механику, а они все стояли. Стояли в мрачной кузне, рядом с мешком кокса. Из горна шел едкий дымок. Но все это было залито сияньем и преображено чудом любви в такие ценности, которых нет ни в одном дворце.
— А ты подковать Хижру сможешь? — спросила Иллона.
— Кого хочешь смогу подковать! — воскликнул Игнат и поднял ее на руки, словно перышко, и поставил на землю для того, чтобы расцеловать.
XX
Рано утром Володя и Саша вышли из сарая с косами на плечах и отправились обкашивать овес, чтобы подготовить путь самовязкам. Когда роса спадет, Марк и Игнат должны были выехать на этих самовязках. Они вывели лошадей из конюшни в сбруе с закинутыми на спины постромками.
Лукерья, Мария, Зинаида, Виктория и Иллона пошли на работу по дорожке через сад. В саду лежали еще на травах и ветвях сизые росы. Некоторые деревья напоминали люстры с зажженными свечами. Розовое, голубое, кремовое, сиреневое и лиловое облака проплыли между деревьями.
Выйдя на дорогу, девушки увидели вдали странную фигуру. Фигура приближалась, делая иногда несуразные жесты руками и подскакивая. Володя и Саша были на другом конце поля. Видно было, как они, ступая с левой ноги, взмахивают взблескивающими зеркально косами. Разноцветные облачка на дороге слились в общий букет. Путешественник боролся с пространством чрезвычайно сложным образом.
— Что за чучело? — сказала Иллона.
— Может быть, Марсиянин? — добавила смеясь Мария.
И действительно, чем яснее становились очертания фигуры, тем больше сходства получалось с Марсиянином.
На путешественнике был шлем с опущенной на лицо чадрой, темно-зеленый, весь в карманах, но совершенно лишенный пуговиц сплошной костюм. На ногах путешественника красовались высокие сапоги с гвоздями в подошвах. Крепко занятый выбором места для своих ног, пешеход путался, спотыкался в колее дороги, цеплялся сапогами за траву, кроме этой сложной операции ему еще приходилось отбиваться от двух ос. Следствием всего этого было то, что он увидел девушек, стоящих на его дороге, только в десяти шагах. Выражение его лица скрывала металлическая чадра, но по постановке сапог можно было предположить готовность к бегству.
Девицы рассмеялись ему в лицо, вернее в чадру. За чадрой взблескивали очки. Фигура начала извиваться и утончаться так, словно ей предстояло пролезть в узкое отверстие.
Осы с особенной назойливостью вились вокруг чадры. На вопрос Иллоны: — Кто вы и куда держите путь дорогу? — Путник ответил сквозь сетку.
— Адвокат Бабабила, — звук его голоса показался Иллоне знакомым. Но это произошло лишь потому, что голос у адвоката был точь-в-точь таким, каким говорят спикеры во время радиопередач.
— Не есть ли вы члены общества «Крест и Лира»? если так, то вы имеете в моем лице вашего нового коллегу, — опять-таки через сетку сказал Бабабила, слегка разочарованный тем, что его протянутой руки никто не пожал.
— Неужели!? — воскликнули разом девушки. — В таком случае вы на верной дороге. Она ведет прямо к замку, часика через два вы будете у цели, — сдерживая смех, сказала Иллона. Лукерья шепнула ей на ухо. — Волчок даст ему жару.
Над волнами хлеба показались мерно покачивающиеся головы лошадей, чуть дальше то показывалась, то пряталась голова Марты. Топот конских копыт делался все отчетливее. Бабабила вместо того, чтобы продолжать трудный свой путь, стоял и слушал, он даже про ос забыл.
— Я извиняюсь, мадмуазель, но что это за шум? — спросил он.
— Самовязки идут, — ответила Лукерья.
— Кого они вяжут? Кого? Что? — нервно восклицал адвокат, явно пытаясь защитить себя от грозной напасти телом Зинаиды.
— Овес будут косить и вязать в снопы, — пояснила Зинаида, брезгливо отстраняясь.
— А, ну это очень хорошо! — обрадовался адвокат.
Первая четверка, управляемая Марком, вынырнула из-за колосьев и показалась во весь рост на дороге, за ней и вторая шла мерным шагом, управляемая Игнатом. Машины на холостом ходу поблескивали на солнце крыльями и двигались бесшумно. В топот восьми копыт ввязался быстрый звонкий топот четырех копыт Гракха. Марта вся радостная, сияющая, счастливая тем, что начинается жатва, сидела в седле на своем гордом жеребце, подбоченившись, словно вождь, посылающий войска в битву.
— Что за человек? — подумала Марта, заметив Бабабилу, — это безусловно тот, кто избавит меня от бумажного ужаса, — своей догадке Марта тут же постаралась найти подтверждение. — Кто с вами!? — спросила она подруг.
— Говорит, что он адвокат Бабабила, — крикнула Лукерья.
Марта хотела подъехать к нему, чтобы его приветствовать с седла. Но лошадь захрапела и чуть было не повторилась история с зонтиком. Так что ей пришлось удовлетвориться отдаленным приветствием.
— Он не умеет ходить по земле! — крикнула Иллона с хохотом.
— Волчок его загрызет, — добавила Лукерья.
— Займитесь господином Бабабилой, — отдала распоряжение Марта, а сама поскакала к косарям.
— Володя, брось косу, беги домой, запряги Машку в бегунки и приезжай сюда. Нужно адвоката отвезти.
— Чем его занимать? — недоумевали девушки.
— Прежде всего прогоним ос, — предложила Виктория.
Сняв головные платки девушки стали обвевать адвоката со всех сторон. Осы в панике исчезли в солнечном сиянии.
Адвокат надавил на своем шлеме одну из кнопок, стальная чадра поднялась. Девушки увидели топор в очках.
Марта, отдав приказанье Володе, подскакала к самовязкам.
— С Богом, хлопцы, начинайте! — крикнула она.
Самовязки тронулись. Крылья медленными оборотами зашагали по глади золотых колосьев овса, ножи застрекотали. Стебли срезанного овса стали падать на полотняный элеватор который поднимал их в вязальный аппарат. Там собирался первый сноп. Из-под самовязки, вместо только что стоявшего высокого овса, выходила колкая щетина. Первый сноп упал почти на дорогу. Коснувшись земли, он свалился на бок и зашептал, подобно тому, как сраженный воин шепчет свою последнюю молитву. И пошли падать снопы за снопами. Вторая самовязка бросала снопы вторым рядом уже на стерню.
Девушки стали сносить снопы и ставить копны.
— Двенадцать снопов складывайте крестом, тринадцатый кладите сверху, как крышу, — учила Марта.
Солнце уже начинало припекать. Марк и Игнат сидели на железных седлах впереди вязальных аппаратов, в руках они держали вожжи, набок, словно удочки, свисали кнуты. Они прошли всю длину поля, и повернув, пошли в ширину. Над гладью колосьев медленно вертелись крылья, а впереди виднелись только головы и спины лошадей. Золотая пыль поднималась за самовязками. За новым поворотом, когда снова пошли в длину, только она и обозначала потонувшее в овсе движенье машин. Самовязка забирает полтора метра. Сколько раз нужно объехать поле чтобы его скосить? Какое терпение, выдержка, настойчивость нужны хлебопашцу! Всех этих качеств негде больше человеку взять. Новые машины прогнали людей с земли их предков. Шумные веселые сестры и братья не собирают снопов в копны, не свозят их потом на арбах к молотилке, один человек сидит в новой машине, которая тут же косит, молотит, веет и отбрасывает солому. Пыхтит, дымит, гремит трактор. Фабрика пришла и заглянула в самые тайные уголки земли. И нет больше воодушевления, нет радости, радости творческой, того азарта с которым хлебопашец собирал свой урожай. Скучно и дико стало на полях. Но здесь у Марты было иначе.
