Ирина Крупеникова - Застава
— Третий за неделю… Хорошо организованная банда призраков, — повторил он слова Ворона и попытался рассмеяться. — Полная чушь!
— Чушь может оно и чушь, но домой я поеду с тобой, — заявил Дед. — А пока тута подожду.
— Пожалуй, ты прав, — Тур принялся искать ключи, опять забыв про оставленное в отделении портмоне.
— Иди-иди, лечи, — заявило привидение из запертой «шестёрки». — Твоя машина, значится, мне тута как дома. Уютненько.
* * *
Дед долго ворчал, узнав, что рабочий день доктора Полозова непредсказуемо удлинился.
— Сдались тебе ихние авторитеты! — бубнил он с заднего сиденья, когда «шестёрка» наматывала километраж по улицам города. — Совести у них нету! Человек с дежурства, а его дёргают по всяким пустякам.
Брюзжание за спиной в конце концов Туру надоело.
— Дед, меня вызвал пациент. Какая разница, кто именно: вор в законе, мэр, директор, работяга или вчерашний урка! Болезнь равняет всех. Надолго мой визит не затянется, уверяю.
— Э-э, сынок, есть разница, — призрак потряс в воздухе несуществующим пальцем. — Простые люди в больницу ходят, в очереди сидят, рецепты получают. А у твоих пациентов личный врач — ты. Служишь ты им, вот что.
Тур неопределённо пожал плечами.
— Каждый чему-то или кому-то служит.
— Опаньки! «Чему-то», «кому-то». А ты подумай-ка на досуге: чему и кому.
— Я служу медицине, — отрезал доктор Полозов. — Всё. Приехали. Подождёшь?
— А куды ж я денусь, — Дед сердито тряхнул длинными усами. — Топай.
Всеволод Полозов вернулся через полтора часа. Сел за руль, оглянулся на дремавшего болотного духа и молча завёл машину.
— Братьям-то хотя бы позвонил? — поинтересовался призрак, не пошевелившись.
От Деда истекало неясное осуждение, и Тур почувствовал себя неудобно.
— Позвонил, конечно. Скоро дома будем, — как мог мягко сообщил он. — По дороге заглянем в магазин для животных. Какой корм Галатея предпочитает? «Чаппи» или «Педи-гри»?
— Моя девочка отродясь это импортное дерьмо в рот не брала, — фыркнул Дед. — Лучше кость гавюжью ей купи. Счастлива будет, после мышек-то да всякой лесной мелочи.
Тур ещё пару раз пробовал заговаривать с Дедом, но тот отвечал неохотно, и он оставил призрачного ворчуна в покое.
При приближении к автозаправочной станции Дед оживился.
— Вот, вот тут дело было, — заявил он. — Видал, следы от колёс за забором. Небось, ментовка подъезжала. Забрали покойничка.
— Я уточню.
С этими словами Всеволод Полозов завернул на заправку.
Сейчас, когда ночь со всеми её секретами уступила место на земле бодрому субботнему дню, рассказ вездесущего болотника казался нелепой выдумкой. Доктор Полозов поймал себя на том, что с удовольствием объявил бы все последние приключения сумбурным сновидением. Он непроизвольно оглянулся на машину в тайной надежде не заметить в салоне седые усы и внимательные старческие глаза, подёрнутые плёнкой неведомого потустороннего мира. Деда он действительно не увидел. Но причиной тому было тонированное стекло «шестёрки».
Близнецов Полозовых на заправке знали все работники без исключения, но различали сугубо по маркам транспортных средств: если подкатил синий БМВ — один, если белый «жигуль» — другой.
— Когда ж вы себе машину поменяете?
Это дежурное приветствие Всеволода Полозова раздражало, но он, как обычно, улыбнулся пареньку в жёлтом «форменном» комбинезоне и ответил:
— Ходит пока, и ладно.
Специальные вопросы не потребовались. Пока счётчик бесстрастно отмерял литры, хозяин «Жигулей» узнал всё, что произошло на трассе за истекшие сутки. А заодно и про погибшего наркомана. Посочувствовав невольному свидетелю, впервые столкнувшемуся с «занудными ментами», он продолжил свой путь.
— Ты, это, сынок, полегше, — Дед ёрзал над сиденьем. — Не торопись.
Тур взглянул на призрака через зеркало над лобовым стеклом.
— Что тебя беспокоит?
— След энтот. Вьётся, гад, где-то рядышком.
— Шепелявый?
— Не пойму я. Как будто он, а может и не он. Кикимора, это, мне про одного шустрого мужика в каске рассказывала. Кажись, и на него похоже.
В груди противно ёкнуло. Тур рефлекторно сбросил скорость до семидесяти. Колючий холод впился в пальцы.
Весёлое солнце жарило асфальт. Сочные заросли травы оккупировали обочины. Гордо покачивались подросшие озимые на поле. И ни единого признака беды, ни намёка на злобных привидений, духов и прочую нечисть.
Тур мысленно выругался. А что, собственно, он ожидал узреть? Смерть с косой или демона с рогами?
— Брось, Дед, — запоздало отозвался он. — Всему есть предел. А каждого пня бояться — паранойю недолго заработать.
Издалека через поле до дороги докатилось эхо гулкого хлопка.
— Слыхал? — привидение мгновенно оказалось на пассажирском сиденье рядом с водителем.
— Да. И что?
Мимо как ни в чём не бывало проносились автомобили.
— На выстрел похоже, — медленно произнёс Дед. — В лесу стреляли.
— Охотники, наверное.
— Ядрён-батон! Какие тебе охотники? — бывший болотник растёкся над креслом. — Где ты охотников в дорожных перелесках видал? Прямо езжай.
— Дед, успокойся.
— Прямо езжай, говорю! Неладно там.
Тур усмехнулся и вдруг изменился в лице. Призрачная боль вспыхнула глубоко внутри и взорвалась ужасом.
— Наш дом в другой стороне, — проговорил он.
Очевидное не успокоило ничуть.
Дед «мигнул»: растворился, и тут же собрался в привычный облик.
— Ворон штангу качает, Лис с Галкой играет во дворе.
— Чёрт… — Тур прибавил скорость. — Померещится же.
Впереди показалась развилка. Основное шоссе гладкой лентой уходило вперёд, а влево изгибалась знакомая избитая дорога. «Жигули» начали притормаживать. Дед молчал. Тур чувствовал на себе его выжидающий взгляд.
На решение оставалось несколько секунд. Слева — дом, впереди — чужая тлеющая боль.
Он выжал сцепление и передёрнул рычаг передач. «Шестёрка» помчалась вперёд. Дед удовлетворённо крякнул.
— Давай, сынок. Авось, одним на том свете меньше будет.
Трасса ухнула под горку и растянулась вдоль редколесья. С другой стороны открылся вид на местный спортивный аэродром. Навстречу «шестёрке» то и дело проскакивали автомобили. Дачник на старом «Москвиче» лихо пошёл на обгон. Пропыхтел и остался позади рейсовый автобус.
— Дед, видишь что-нибудь?
— В лесу стреляли. Эхо лесное было, — сказал болотник. — Я б заглянул туда, да ухватиться не за что. Не знаю тама ничего… Опаньки! Глянь-ка.
В зеркале заднего обзора мелькнула мальчишеская фигурка. Парнишка отчаянно махал руками и возбуждённо кричал вслед водителям, проезжавшим мимо. Никто не останавливался.
Тур включил левый поворотник. Как назло, встречная полоса оказалась забита машинами, причём каждый считал своим долгом гнать под сотню.
— Откуда их прорвало? — процедил Тур.
Мальчишка отважился выскочить на шоссе. Подвернувшаяся возле «Волга» резко вильнула и помчалась дальше. Дед разразился непередаваемой бранью.
Тур плюнул и вдавил газ. «Шестёрка» взревела, круто развернулась, промчалась по встречной полосе и подрезала блистательную иномарку. Комментарии на тему манёвра, безусловно, прозвучали, но доктора Полозова менее всего волновало сейчас мнение других водителей о своей персоне. Пятьсот метров до мальчишки он преодолел за считанные секунды и резко затормозил.
— Дяденька! — пацан, белый как полотно, просунулся над полуопущенным стеклом. — Дяденька, помогите! Там у нас… мы…
Всеволод Полозов вышел из салона, встал перед перепуганным ребёнком, и горячие руки в тонких кожаных перчатках сами собой опустились на тощие плечи.
— Что случилось?
То ли от этого прикосновения, то ли под воздействием мягкого голоса мальчик успокоился настолько, что смог кое-как обрисовать происшествие.
— Мы думали, он игрушечный. В кустах валялся, чёрный такой. Димка курок нажал, а он выстрелил. В Генку!
— Показывай, где.
Паренёк, на вид ему было лет одиннадцать, с готовностью закивал. Доктор Полозов достал из машины свой «дипломат».
— Дед, идём. Мне понадобится твоя помощь.
Возражения он выслушивать не стал и быстро развернул блазеня за мальчишкой.
Всеволод Полозов никогда не загадывал заранее, что и в каком объёме ему предстоит предпринимать для спасения пациента. Про невозмутимость хирурга в больнице слагали легенды. Он хладнокровно входил в операционные, молча принимал отчёт врача приёмного покоя, осматривал больного и лишь потом составлял план предстоящих действий, причём бригада узнавала о его намерениях лишь в ходе операции. Со стороны многие расценивали эту манеру как полное безразличие к коллегам и к родственникам больного. И никому не ведомо было то, истинное, что творилось в душе человека, волею коварной судьбы знавшего в лицо саму смерть. Впрочем, Всеволод Полозов не подпускал воспоминания слишком близко.
То же происходило и здесь, на полянке, покрытой белым пухом одуванчиков, где порхали безмятежные бабочки и вздрагивало окровавленное детское тело.
