Нил Шустерман - Нераздельные

— Надеюсь, это стоит всех наших мытарств.

Только что стемнело. Здесь их четверо: Коннор, Риса, Соня и Грейс. От Бо хозяйка быстро избавилась, отправив его в подпол решать какой-то мелочный территориальный спор, возникший в период безвластия:

— Без тебя, Бо, все там внизу идет к чертям собачьим. Ступай-ка наведи порядок.

Коннор во время ее краткой речи отвернулся, не то его ухмылка, чего доброго, выдала бы руководителю «подполья», как легко его только что обвели вокруг пальца. Перед поездкой в Колумбус Бо сообщили лишь, за чем они туда отправляются, но не для чего нужны добытые клетки.

— Это лекарство для моего больного бедра, — без зазрения совести врала Соня, — чтобы мне не пришлось вставлять запасное от какого-нибудь несчастного расплета.

Бо принял все за чистую монету: частично оттого, что в нынешних обстоятельствах это было похоже на правду, но на самом деле потому, что Соня — превосходная лгунья. Можно сказать, что половину успеха ее коммерции обеспечивают россказни, которые она плетет покупателям о своем антиквариате. Уже не говоря о ее достижениях на поприще укрывательства беглых расплетов.

Заправив волшебное желе в принтер, Соня поворачивается к ним:

— Ну, кто возьмет на себя почетную обязанность?

Коннор, находящийся ближе всех к контрольной панели, нажимает на кнопку «вкл», а после секундной заминки на маленькую зеленую кнопочку «печать». Щелчок — и устройство, загудев, оживает. Зрители слегка подскакивают от неожиданности. Так просто?! Нажал на «печать» — и все? Коннор приходит к выводу: как бы далеко ни продвинулись технологии, всё в конечном итоге сводится к тому, что человек нажимает на кнопку или перебрасывает выключатель.

— И что он сейчас выдаст? — Грейс озвучивает вопрос, который занимает всех.

Соня пожимает плечами.

— То, на что Дженсон запрограммировал его в последний раз.

Глаза Сони на миг теряют свой блеск, когда старая женщина вспоминает о муже и пытается побороть свою боль. Дженсона Рейншильда нет в живых уже лет тридцать, но их любовь неподвластна времени.

Все пристально наблюдают за тем, как рабочая головка принтера бегает туда-сюда над чашкой Петри, накладывая тончайшие клеточные слои. Через несколько минут в чашке начинает вырисовываться бледный призрак какого-то органа — продолговатого, примерно трех дюймов в ширину.

Первой догадывается Риса:

— Это… Это ухо?

— Думаю да, — отзывается Соня.

Во всем этом есть что-то и чудесное, и пугающее. Как будто наблюдаешь за жизнью, зарождающейся из «первичного бульона».

— Работает, значит, — говорит Коннор, у которого не хватает терпения дождаться конца процесса. Соня молчит — она выскажется, когда завершится весь цикл. Проходит пятнадцать минут — и воцаряется внезапная тишина, от которой все опять подскакивают, в точности как тогда, когда принтер включился.

Перед ними в чашке Петри, как и предсказывала Риса, красуется ухо.

— А оно может нас слышать? — Грейс наклоняется и говорит в новорожденный орган: — Алло!

Коннор деликатно кладет ей руку на плечо и отстраняет от чашки.

— Это только раковина, — поясняет Соня. — Наружное ухо. Функциональных частей в нем нет.

— Вид у него какой-то нездоровый, — подмечает Риса. И в самом деле — ухо бледное, с сероватым оттенком.

— Хмм… — Соня достает свои очки для чтения, водружает их на нос и, наклонившись поближе, всматривается в объект. — Кровоснабжение отсутствует. К тому же, мы не подготовили клетки к процессу дифференциации кожи и хряща. Но это неважно. Главное — принтер делает именно то, ради чего его сконструировали.

С этими словами Соня подхватывает ухо двумя пальцами и опускает в стазис-контейнер, где оно погружается в густой, насыщенный кислородом гель. Коннор опускает крышку, та защелкивается, зажигается огонек, обозначающий, что включен режим искусственной гибернации. Выращенное ухо будет сохраняться в ящике бесконечно долго.

— Теперь надо доставить все это массовому производителю, правильно? — говорит Коннор. — В какую-нибудь большую медико-техническую компанию.

— Не! — трясет головой Грейс. — Только не в большую! Большие — это плохо! — Она приклеивается взглядом к контейнеру, морщит лоб и ломает пальцы. — Слишком маленькие тоже нехорошо. Надо такую, чтоб в самый раз.

Соня восхищена прозорливостью Грейс — а ведь Соню, кажется, ничем не проймешь.

— Отлично подмечено! Нужно найти компанию достаточно голодную, но не настолько, чтоб вообще не стоять на ногах.

— И к тому же, — добавляет Риса, — она не должна быть связана с «Гражданами за прогресс».

— А что, такие разве бывают? — интересуется Коннор.

— Не знаю, — задумчиво произносит Соня. — Куда бы мы ни обратились, риск есть везде. Самое лучшее, что мы можем сделать — это попробовать как-то повысить наши шансы в игре.

При этих словах Коннор вздрагивает, причем так сильно, что Риса в тревоге поднимает на него взгляд. Последние несколько лет жизнь Коннора — сплошная азартная игра. Однако несмотря на неблагоприятные шансы, ему пока удается оставаться целым. Невезение каждый раз оборачивалось удачей, доказательством чему служит то, что он все еще жив. А значит, жди беды; над ним уже давно нависла черная туча. Юноша не может избавиться от ощущения, что как бы он ни упирался, его, словно воду в раковине, неудержимо засасывает в сливное отверстие. Он клянет про себя родителей — ведь все началось с того, что они выдернули пробку из этого самого отверстия. Одновременно с гневом его охватывает бесконечная печаль. Как было бы хорошо, если бы у него достало духа не обращать на нее внимания!

— Что-то не так? — осведомляется Риса.

Коннор забирает у нее свою руку.

— Вечно ты думаешь, что у меня что-то не так!

— Потому что у тебя все время что-то не так, — парирует Риса. — Ты весь — один сплошной «нетак».

— А ты нет, что ли?

Риса вздыхает.

— Я тоже. Вот почему я безошибочно узнаю, когда тебя что-то беспокоит.

— На этот раз ты ошиблась.

Коннор встает и направляется к двери в подвал. Сундук уже отодвинут в сторону, и коврик отвернут, так что сбежать от инквизиторши Рисы не составляет труда. Он наклоняется, чтобы открыть люк, и вдруг чувствует, как кто-то вытаскивает кое-что из его заднего кармана.

Он оборачивается и видит Рису с письмом в руке. Тем самым. Соня отдала его Коннору, и с тех пор оно хранилось в его заднем кармане. Несколько раз он доставал его с намерением порвать, или сжечь, или еще как-нибудь удалить из своей жизни, но каждый раз оно возвращается обратно в карман, и каждый раз он злится чуть больше, а его решимость слабеет.

— Что это? — спрашивает Риса.

Коннор выхватывает у нее письмо.

— Не твое дело! Было б твое — сказал бы.

Он сразу прячет его в карман, но поздно: Риса уже увидела адрес. Она знает, что это за письмо.

— Думаешь, я не понимаю, что творится у тебя в голове? Не догадываюсь, почему ты чуть не угробил нас по дороге из Колумбуса?

— А это здесь при чем?!

— При том, что мы ехали мимо твоего жилого района! И ты намерен вернуться туда.

Коннор неожиданно для себя обнаруживает, что не в состоянии запираться.

— Мало ли что я намерен делать! Важно, что я делаю, поняла?!

Соня с трудом поднимается на ноги.

— А ну потише, вы оба! — шипит она. — Хотите, чтобы вас прохожие на улице услышали?

Грейс, напуганная разгулявшейся вокруг бурей, бочком протискивается мимо Коннора, торопясь убраться от греха подальше. Она подхватывает принтер:

— Заберу-ка я его вниз и спрячу снова. Нечего ему торчать тут у всех на виду.

Соня пытается ее остановить: «Подожди, Грейс!» — но не успевает.

Провод, по-прежнему соединяющий принтер с розеткой, натягивается, и устройство выскальзывает из рук Грейс.

Все бросаются наперехват. Риса ближе остальных, ее ладонь дотягивается до принтера; но инерция слишком велика, толчок — и прибор отлетает в сторону. Он едет по полу к открытому люку, подскакивает на краю и проваливается в люк. Провод опять туго натягивается. Короткое мучительное мгновение принтер болтается в пустоте, а затем вилка выдергивается из розетки.

Коннор ныряет за проводом, понимая, что это единственный шанс спасти драгоценное устройство. Он хватает провод обеими руками, но тот, вымазанный в нечаянно пролившейся биомассе, скользит между ладонями; пальцы юноши сжимают пустоту, и он, помертвев, слышит треск, подобный страшному, роковому грохоту сталкивающихся автомобилей: это разбивается вдребезги их последняя надежда на нормальное будущее.

Грейс безутешна.

— Я так виновата, так виновата, я не нарочно, простите! — рыдает она. Слезы ливнем льются из ее глаз — просто настоящий тайфун без малейшей надежды на прояснение в обозримом будущем. — Какая я дура! Я не нарочно, простите меня, простите, простите!