Двери открываются - Екатерина Анатольевна Шабнова

«Пока» было не самым оптимистичным словом на свете. Оно обозначало не совсем конец. Что-то с продолжением. В любом другом случае это звучало бы даже обнадеживающе, но не в этом. Не в одном предложении с лавкрафтианскими ужасами. Писал ли Лавкрафт о крокодилах? Уля, признаться, не была особенным фанатом автора, но сама мифология неописуемой неизвестности не могла не притягивать внимание.

– На поиски «кафки», конечно! – Рахи широкими шагами прошел мимо Ули, выудил из чьего-то стола резинку, которой обычно скрепляли пачки денег, и стянул влажные волосы в неаккуратный хвостик. – Помнишь, где могла ее оставить? Иголка – это хорошо, но утомительно, неплохо было бы хоть до ножниц добраться. Мне с ними… куда спокойнее.

На последнем слове Рахи закрыл очередной ящичек, где копался в поисках… чего-то. Наверняка важного. Но вряд ли обычных ножниц: если он на тринадцатом этаже давно, то рано или поздно наткнулся бы на одни. Уля была почти уверена, что даже на ее рабочем столе они завалялись.

Она вспомнила раскрытое жерло лифта и вздрогнула. Один раз она уже вернулась туда за кружкой – и за «кафкой» тоже, – так почему бы не вернуться снова? К тому же на этот раз она будет не одна.

– Я была в лифте, – выпалила она и нервно повела плечами.

– Ах да, что-то такое ты упоминала. – Рахи заглянул в холодильник, и голос его звучал немного глухо. – Прелесть, конечно, в том, что есть не особо хочется, но было бы неплохо почувствовать на языке что-нибудь кроме соленой воды… Ага!

Он выпрямился и торжествующе замахал в воздухе какой-то баночкой. С такого расстояния Уля не могла прочитать этикетку. Может, и к лучшему.

– Упоминала? Когда?

– В телефонном разговоре, – отмахнулся Рахи. – Продолжай. Пройдем по твоим следам, так даже лучше. Ты в лифте одна была?

– Да! – выпалила Уля. Пусть в лифте ей иногда и казалось, что позади вот-вот появится кто-то и громко крикнет «Сюрприз!». Только вряд ли этот кто-то смог бы объяснить, в чем сюрприз вообще состоял. – То есть… я на это надеюсь.

Уля сглотнула.

– И?

– Я была в лифте, и он ехал вниз. И… не останавливался.

Рахи хмыкнул.

– Совсем?

– Совсем. И мне показалось, что я ехала в нем целую вечность… Послушай, ты хотя бы можешь ответить, что со мной все-таки происходит?

– Не с тобой.

Уля запнулась.

– В смысле, не со мной? Я только в одном и уверена: что все это происходило… Да до сих пор происходит со мной. Даже если это сон, то все равно считается, разве нет?

Щелк.

Похоже, Рахи открыл баночку. Пауза затянулась.

– В смысле, это происходит не с тобой, а с тем, что вокруг тебя. – Рахи крутанул запястьем и продолжил: – Причин у такой поломки может быть полно. Я бы поставил на случайность.

Поломки? То есть лифт действительно просто сломался? Или сломалась Вселенная? Или сама Уля?..

– Случайность?

В какой-нибудь мыльной опере, шедшей по двадцать девятому каналу уже лет десять и сменившей четырех актрис в роли главной героини, она бы заливалась слезами и разбила пару дорогих дизайнерских ваз. В драматичной книге, написанной талантливым писателем, который знает меру в запятых, наречиях и эпитетах, она бы осела на пол, подняла полные слез глаза и тихо прошептала: «За что?» Но она была здесь, на тринадцатом этаже. Она выпала из бесконечно движущегося лифта, и с ней разговаривали то маленький металлический жук (или кальмар, если посмотреть с определенного ракурса?), то незнакомец, который штопал дыры в ткани Вселенной. Кто вообще умудрился взять для Вселенной такую плохую ткань? Может, ее и в машинке постирать нельзя?

– Ах, вот как, – выдохнула она в залитый тревожным солнечным светом короб и ощутила потребность рассмеяться. Не тем истеричным смехом, которого боятся твои друзья и родные, потому что его нельзя успокоить, а можно только пережить. Скорее так, словно Рахи неудачно пошутил, но вежливость победила. И она сдержалась.

– Вселенная любит случайности, а мы их не особо жалуем. Порой стоит где-то кому-то раздавить бабочку, и…

– Эффект бабочки в самом деле работает?

Уле вдруг стало страшно. И не так, как было раньше – там, в лифте. Казалось, она пережила уже все возможные виды страха, но нет. Уля ошибалась. От осознания того, что, убив насекомое, можно изменить что-то фундаментальное, голова шла кругом, а в желудке разверзалась бездна, не имевшая ничего общего с голодом.

– Не так, как в том рассказе! – Рахи звучно хлебнул из банки. – Время вообще любит доказывать, что работает вовсе не так, как от него ожидают. А иногда – именно так, как от него ожидают. Понимаешь?

Уля не хотела этого понимать. Возможно, это понимали только те, кто подвергся воздействию Временного Станка и начал терять рассудок. Впрочем, от путешественника во времени она бы в последнюю очередь ожидала чего-то абсолютно стройного и логичного. Уля не чувствовала физической усталости, это правда, но в тот момент ей ужасно захотелось закрыть глаза и просто… не думать какое-то время. Не получать информацию от внешнего мира. И от внутреннего тоже.

– То есть это одна из тех ситуаций, когда я так и не узнаю, что со мной случилось и почему? – Уля прикрыла глаза и уперлась лбом в прохладный керамический бок своего «якоря». – Как же я ненавижу такие вещи.

– А что, с тобой подобное уже случалось? – удивленно раздалось у самого ее уха.

Уля вздрогнула. И как только Рахи так быстро здесь оказался?

– Нет-нет, – Уля оторвалась от кружки и замотала головой. – Не случалось. Наверное.

– Наверное?..

– Я уже ни в чем не уверена. Да и как можно, когда я уже миллион лет спускаюсь за кофе, и это даже не то чтобы метафора, типа «ой, так долго, что кажется, будто прошло миллион лет». Я не удивлюсь, если именно столько и прошло, а я почти не почувствовала. То есть… не знаю, мои внутренние часы сбоят, потому что мне не хочется спать, не хочется есть, и в туалет не хочется… хочется только кофе.

Уля горестно вздохнула. К черту прорехи. И кофе тоже к черту. И чертей к черту, если они за всем этим стоят и веселятся сейчас, глядя в свои фирменные адские мониторы. Наверняка техника там что надо, а весь ширпотреб сливают на землю.

А еще ей пора перестать использовать слово «миллион». Она ведь и представить себе такую пропасть времени не может. И