Клиффорд Саймак - Выбор богов
Почему же я не отметил то, что произошло между мной и Езекией, до сих пор не могу понять. Разумеется, происшедшее не имело столь уж большого значения, не являлось столь страшным нарушением этикета, что следовало бы его скрывать. Поначалу я об этом забыл, а когда случалось вспомнить, я снова забывал, но с недавних пор думаю об этом постоянно.
За последние несколько лет я смог задать себе множество вопросов, касающихся данного случая, ибо теперь острота происшедшего притупилась, и я могу размышлять объективно. Я подумывал о том, что мы могли бы попросить Езекию совершить богослужение во время похорон, чтобы он, а не Джейсон читал текст отпевания, однако даже сейчас мысль эта вызывает у меня дрожь, и я знаю, что тогда это было бы невозможно. И однако факт остается фактом, что именно робот, а не человек, поддерживает существование не только христианства, а самой идеи религии. Я понимаю, что это не совсем так, поскольку народ Красного Облака, несомненно, имеет свои верования и определенное отношение к действительности, которое следует назвать религией, хотя, согласно моему пониманию, она не формализована, а является глубоко личной — что, вероятно, и проще, и разумнее, чем те пустые формы, в которые превратились другие религии. Но дело в том, мне кажется, что нам следовало либо придерживаться нашей религии, либо отказаться от нее полностью. Мы же позволили ей умереть, поскольку она нас больше не заботила и мы устали делать вид, что верим. Это относится не только к нескольким последним тысячелетиям. Еще до Исчезновения мы позволили нашей вере умереть, и в данном случае я употребляю слово «вера» в строго ограниченном смысле, относя его к организованной религии.
В последние году я много об этом думал, сидя во внутреннем дворике и наблюдая, как сменяются времена года. Я внимательно изучал небо и теперь знаю все облака, какие только по нему плывут, и твердо запомнил различные оттенки голубого цвета, которые небо может принимать: линялая, почти невидимая голубизна жаркого летнего дня; мягкий, порой зеленоватый цвет позднего весеннего вечера, более темный, почти фиолетовый цвет осени. Я стал знатоком окраски осенних листьев и знаю все голоса и настроения леса и речной долины. Я в определенной степени обрел общность с природой и таким образом пошел по стопам Красного Облака и его народа, хотя я уверен, что им свойственно более глубокое ее понимание и более тонкие чувства, чем мне. Однако я видел смену времен года, рождение и смерть листьев, блеск звезд в бессчетные ночи, и во всем этом больше, чем в чем-либо другом, я ощутил цель и порядок, что, как мне кажется, отнюдь не простая случайность.
Когда я об этом думаю, мне кажется, что должен существовать какой-то всеобъемлющий, вселенский план, благодаря которому электроны вращаются вокруг ядер и медленнее, более величественно, галактики вращаются вокруг друг друга вплоть до самых краев космоса. Мне кажется, что существует план, охватывающий, начиная с электрона, всю вселенную, но что он собой представляет и откуда появился, мой слабый разум постичь не может. Однако если искать, к чему обратить нашу веру — и, в сущности, нашу надежду — то этот план вполне может подойти. Я думаю, мы размышляли слишком мало и слишком боялись…
Глава 25
Концерт завершился оглушительным финалом, и музыкальные деревья остались стоять молча в свете осенней луны. Внизу, в речной долине, перекликались совы, и слабый ветерок прошелестел листьями. Джейсон пошевелился в кресле, оглянувшись через плечо на огромную, установленную на крыше антенну, и снова устроился в прежней позе.
Марта поднялась.
— Я пойду внутрь, — сказала она. — Ты идешь, Джейсон?
— Пожалуй, я немного еще побуду. Осенью такие ночи выдаются нечасто, жалко упускать. Ты случайно не знаешь, где Джон? Он сегодня не вышел.
— Джон тяготится ожиданием, — ответила Марта. — В самое ближайшее время он опять отправится к звездам. Я полагаю, он обнаружил, что здесь он больше не дома. Его не было слишком долго.
— Джон везде не дома, — проворчал Джейсон. — У него нет дома. Ему дом не нужен; он просто желает скитаться. Он как и все остальные. Никого из них, ни единого, не беспокоит, что происходит с Землей.
— Они все очень сочувствуют. Все, с кем я говорила. Если бы они что-то могли сделать, сказали они…
— Зная, что ничего не могут.
— Наверное. Не принимай это так близко к сердцу, Джейсон. Может, ты тревожишься о том, чего никогда и не произойдет.
— Я не о нас беспокоюсь, — сказал он. — А о народе Красного Облака и о роботах. Да, даже о роботах, которые вроде бы нашли себе новый путь. Они должны иметь свой шанс. Им не должны помешать.
— Но они отказались помочь.
— Они установили радио и луч.
— Но никакой реальной помощи.
— Никакой реальной помощи, — согласился он. — Я не могу их понять. Никогда не мог.
— Наши собственные роботы…
— Наши собственные роботы другие. Они — часть нас. Они делают то, для чего были созданы, они не изменились, в отличие от других. Езекия, например…
— Им пришлось измениться, — сказала Марта. — У них не было выбора. Они не могли сесть, сложив руки, и ждать.
— Думаю, ты права, — ответил Джейсон.
— Я иду домой. Не сиди слишком долго. Скоро станет холодно…
— Где Вечерняя Звезда? Она тоже не вышла — нас сегодня только двое.
— Вечерняя Звезда беспокоится. Об этом странном парне. Не понимаю, что она в нем нашла.
— Она не знает, что с ним произошло? Куда он мог подеваться?
— Если б знала, то не беспокоилась бы. По-моему, она думает, что он сбежал от нее.
— Ты говорила с ней?
— Не о нем.
— Он был странный, — сказал Джейсон.
— Ну, я иду домой. Ты скоро придешь?
Он сидел и слушал, как она прошла через двор, как захлопнулась за ней дверь.
Непонятное что-то с этим парнем, подумал он, непонятно, почему он исчез. И инопланетянин в лощине тоже исчез. Джейсон ходил его повидать и снова с ним поговорить, но, сколько ни искал, не нашел никаких следов.
Может быть, он устал ждать и ушел? А нет ли какой-то связи между исчезновением его и Дэвида Ханта? Это казалось невозможным: Дэвид не знал о существе в лощине. Парень рассказывал об этом своем Темном Ходуне, и совершенно очевидно, что он его боится, и хотя он этого не говорил, возможно, что он пересек материк, чтобы убежать от Ходуна, сбить его со следа. Он может все еще убегать — от того, чего по всей вероятности, вовсе не существует. Но это не удивительно, сказал себе Джейсон. Не он первый бежит от несуществующей вещи.
Может ли быть, что его собственный страх основывается на несуществующей посылке? Может ли быть, чтобы разведывательный корабль, несущий к Земле представителей Людей, не являл собой для нее настоящей опасности? А даже если он и несет в себе семена перемен, ждущих Землю, то кто такой Джейсон, чтобы утверждать, что это опасность? Но нет, подумал он, это не может быть ничем иным. Конечно, любые перемены — угроза тем, кто отправился к звездам, поскольку они порвали свои связи с Землей, больше о ней не заботятся и, что бы с ней ни произошло, оно их никак не затронет. Осознание этого его потрясло, признался себе Джейсон. Ибо все эти годы он лелеял мысль, что является для других якорем на Земле, что его дом — дом для всех, земная база человечества. Видимо, это был самообман, который он бережно поддерживал ради сохранения чувства собственной значимости. Что касается людей этого дома, то если Земля будет вновь колонизирована, из всех них могут пострадать лишь он да Марта. И как бы он ни восставал против нового заселения планеты, для них двоих оно не будет значить так уж много. Они смогут держать Людей на расстоянии — те, конечно, не станут вторгаться на территорию этого дома и окружающих его нескольких акров, если достаточно явственно дать им понять, что их присутствие нежелательно. От одной только мысли, что они здесь, на Земле, злые слова слетят у него с языка, но это эгоизм, явное высокомерие и эгоизм.
О ком действительно надо думать, сказал он себе, так это об индейцах, потомках тех древних аборигенов, которые когда-то называли этот материк своим домом — а наряду с ними и о роботах. Ни те ни другие не просили той культуры и цивилизации, которые были им навязаны; роботы даже не просили, чтобы им дали жизнь. В прошлом в отношении тех и других было совершено уже достаточно несправедливостей; нельзя, чтобы теперь они стали новой жертвой. Они должны иметь свой шанс. А если придут Люди, никакого шанса у них не будет.
Что это за смертельная болезнь, которую несет его собственная раса?
Смертельная не для нее самой, а для всех остальных, кто с ней соприкасается, хотя в конечном итоге, возможно, даже для нее. Все это началось, сказал себе Джейсон, когда первый человек вскопал землю и посадил в нее зернышко — и должен был, следовательно, охранять от других ту землю, в которую бросал зерна. Это началось с появлением собственности: на землю, на природные ресурсы, на рабочую силу. И, возможно, проистекало также из понятия защиты, из строительства заборов, ограждающих человека и его собственность от превратностей судьбы, из оберегания своего материального и общественного положения и стремления его улучшить, а улучшив, немедленно обезопасить, укрепить его так, чтобы никто уже не смог отнять. Размышляя об этом, Джейсон не сомневался, что идея безопасности выросла в первую очередь из идеи собственности. Обе они шли от одного корня, были, в сущности, одним и тем же. Владевший собственностью был в безопасности.
