Клиффорд Саймак - Выбор богов
— Что такое? — спросила Вечерняя Звезда.
— Там что-то страдает, — сказал он. — Разве ты не ощущаешь страдание? Прямо перед нами.
— Нельзя ощутить чужое страдание, — проговорила она.
Он медленно двинулся вперед в ничем не нарушаемой тишине, и там находилось существо: безобразный клубок червей, припавший к земле у нескольких валунов под склонившейся березой. Но клубка червей он не увидел, он лишь слышал крик отчаянной потребности, и что-то в его мозгу перевернулось, и какой-то миг он мысленно удерживал эту потребность.
Вечерняя Звезда отпрянула и наткнулась на корявый ствол дуба, росшего у тропинки, и сползла по нему вниз. Клубок червей продолжал шевелиться, совершенно так, как шевелится клубок червей, черви ползли друг через друга, и он весь кипел каким-то непонятным, бессмысленным возбуждением. И затем из этой бурлящей массы донесся крик радости и облегчения — крик беззвучный и смешанный с чувством сострадания и силой, не имевшими к клубку червей никакого отношения. И надо всем этим расстилалось, словно покров надежды и понимания, то, что говорил, или пытался сказать, или не смог сказать огромный белый дуб, и в ее мозгу, подобно цветку, разбуженному поднимающимся солнцем, раскрылась вся вселенная. На мгновение она ощутила (не увидела и не услышала, и не поняла, ибо все это летало за пределами простого зрительного восприятия или понимания) вселенную целиком, от самого ее ядра до краев — ее механизм и цель ее существования, и место, которое занимало в ней все, что несло в себе дыхание жизни.
Всего одно мгновение, кратчайший миг понимания, знания, а затем снова незнание, затем она снова стала сама собой, несовершенная, ничтожная жизненная форма, сжавшаяся у подножия дерева, ощущая спиной грубую кору толстого дуба, а рядом на тропинке стоял Дэвид Хант, и извивающийся клубок червей излучал, казалось, божественный свет, такой яркий и сверкающий, что был красив, как не может быть красив ни один клубок червей, и в ее мозгу опять и опять звучал его крик, но значения его она понять не могла.
— Дэвид, — вскрикнула она, — что мы сделали? Что произошло?
Ибо произошло нечто великое, она это знала и была растеряна, хотя к ее растерянности примешивались также счастье и изумление. Она сидела на корточках, прижавшись спиной к дереву, и над ней словно склонилась вселенная, и она почувствовала твердое прикосновение рук, которые ее подняли, и она оказалась в объятиях Дэвида и прижалась к нему, как еще никогда в жизни ни к кому не прижималась, радуясь, что он рядом с ней в этот великий, как она чувствовала, момент ее жизни, ощущая себя в безопасности под защитой его сильных, крепких рук.
— Ты и я, — повторял он. — Мы с тобой вдвоем. Между нами двумя…
Он запнулся, и она поняла, что он испуган, и обвила его руками и прижала к себе насколько могла утешающе.
Глава 22
Они ждали у реки, рядом с вытащенными на каменистый берег каноэ.
Несколько гребцов сидели у маленького сложенного из плавника костерка и варили рыбу, которую поймали, другие просто сидели вокруг и разговаривали, а один крепко спал на речной гальке — которая показалась наблюдавшему за спящим Джейсону чрезвычайно неудобной постелью. Река здесь была намного уже, чем у старого лагеря, откуда они отплыли. Течение здесь было быстрым; искрясь на послеполуденном солнце, вода бежала между высоких утесов, тянувшихся с обеих сторон.
Позади них поднималось гигантское расширяющееся кверху сооружение, тонкий черный свиток металла, который казался огромным в силу самого своего размера и в то же время настолько хрупким, что было удивительно, почему его не качает под ветром.
— Ты подумал о том же, что и я? — спросил Джон Джейсона.
— Ты имеешь в виду то, с чем беседует Проект?
— Именно. Ты думаешь, это возможно? Мог бы суперробот, или чрезвычайно сложный компьютер, или что он там такое, войти в контакт с Принципом?
— Возможно, он его всего лишь слушает, знает, что он там, быть может, получает от него какую-то информацию. Но по-настоящему не разговаривает.
— Это не обязательно должен быть Принцип, — сказал Джон. — Это может быть другая раса или несколько рас. Мы обнаружили их не так мало, но лишь с очень немногими из них можем общаться, поскольку у нас нет основы для взаимопонимания. Однако биолого-механическая штуковина, такая как стоит там, может создать эту основу. Его разум, если то, что у него есть, можно назвать разумом, возможно, более гибок чем наш. Бесспорно, что в отношении базы для понимания он равен человечеству. В течение столетий роботы накачивали его запоминающее устройство всеми человеческими знаниями, которые только могли дать. Вероятно, это наиболее образованное существо, когда-либо бывшее на Земле. Он обладает эквивалентом нескольких сотен университетских образований. Сам объем знаний — который он сохранит в неприкосновенности, не имея человеческого свойства забывать, — мог обеспечить ему более широкий кругозор, чем у любого из людей.
— С чем бы он там ни говорил, — сказал Джейсон, — одно очко в его пользу. Так мало разумных рас, с которыми мы смогли вступить хоть в какое-то общение, я уж не говорю об исполненном смысла. А, насколько я понимаю, общение, в которое вступил этот суперробот, еще какое осмысленное.
— Возможно, по двум причинам, — произнес Джон. — Во-первых, он, вероятно, способен расшифровывать символы языка…
— Функция хорошего компьютера, — указал Джейсон.
— И во-вторых, хороший компьютер может быть способен не просто к лучшему и отличному от нашего пониманию, но к более широкому пониманию. Он может обладать более широким спектром понимания, чем любой из людей. Во многих случаях мы не можем вступить в контакт благодаря своей неспособности постичь образ мыслей и систему ценностей, отличающиеся от наших.
— Что-то уж больно долго мы ждем, — проговорил Красное Облако. — Как вы думаете, что чудовище все не может ни на что решиться? Хотя я склонен думать, что не имеет значения, что он скажет. Сомневаюсь, что он мог бы помочь.
— Это не чудовище, сэр, — возразил Езекия. — Это логическая конструкция, созданная такими, как я, хотя должен сейчас же прибавить, что такие, как я, ни за что не стали бы ее создавать. Пусть она логическая, но это омерзительная вещь, построенная в греховной гордыне. Но тем не менее я уверен, что если Проект примет такое решение, он сможет оказать помощь. Ибо, построенный логически, он будет давать логичные советы…
— Мы скоро узнаем, — сказал Джейсон, — так как Стэнли спускается по тропинке.
Они поднялись и стоя ожидали сверкающего робота. Тот спустился, подошел к ним и остановился, поглядел каждому из них в лицо.
— Для вас, — наконец проговорил он, — новости плохие.
— Значит, вы нам не поможете, — сказал Джейсон.
— Мне искренне жаль, — ответил робот. — Моим личным желанием было бы сотрудничать с вами всеми возможными способами. Но мы строили Проект как одного из нас, как главного среди нас, можно сказать, — он склонил голову в сторону Горация Красное Облако, — как нашего вождя, и потому должны следовать его решению. Ибо какой смысл создавать вождя, если ты ему не доверяешь и не следуешь за ним?
— Но на каком основании он принял это решение? — спросил Джейсон. — Возможно, от того, что вы нам не доверяете. Или же проблема, по вашему мнению, не столь серьезна, как мы утверждаем?
Стэнли покачал головой.
— Ни то ни другое, — сказал он.
— Ты, конечно, понимаешь, что если Люди вернутся, они могут подчинить вас себе. И Проект тоже.
— Ты, несомненно, обязан быть учтивым с этими джентльменами… начал Езекия.
— Не вмешивайся, — резко оборвал его Стэнли.
— Буду вмешиваться, — в голосе Езекии заскрежетал несвойственный ему гнев. — Это существа, которые нас создали, наши создатели. Всякую верность, что в нас есть, мы обязаны испытывать к ним. Даже ваш Проект должен быть им верен, поскольку вы использовали не только данный вам людьми разум, чтобы его задумать и построить, но вы также по всему свету собирали материалы, из которых его строили, знания, которые в него вводили.
— Мы больше не ищем преданности, — проговорил Джейсон. — Возможно, нам и не стоило этого делать. Порой я думаю, мы должны принести вам свои извинения за то, что вообще вас построили. Конечно, мы не дали вам мира, за который вы могли бы быть благодарны. Но теперь дело повернулось так, что это затрагивает нас всех. Если Люди вернутся и захватят планету, пострадаем мы все.
— Чего вы хотите? — спросил Стэнли.
— Вашей помощи, разумеется. Но поскольку вы не можете нам ее предоставить, полагаю, у нас есть право спросить, почему вы отказываетесь помочь.
— Это не послужит вам утешением.
— Да кто говорит об утешении? Мы не утешения ищем.
— Хорошо, — сказал Стэнли. — Раз вы настаиваете. Но я не могу сам вам сказать.