Андрей Лазарчук - Мост Ватерлоо
— Почему? — удивился генерал.
— Потому что мост еще не построен.
— Ну и что?
— А то, что дезинформировать Императора нам никто не позволит.
— Ну, а если его построят только к лету?
— Значит, придется объяснять, почему так получилось.
— Ну и почему же?
— Да боже ж ты мой! Ты что, слепой, Йо? Каждый третий строитель оказался предателем! Кто же в таких условиях может выдержать сроки?
— Да-да-да… — Генерал побарабанил пальцами по столу. — Видишь ли, Гуннар, я уже послал Его Величеству прошение о продлении сроков строительства…
— Ясно, — сказал господин Мархель. — А как было написано: просто «Отказать» или с подробностями?
— С подробностями, — сказал генерал.
— Значит, сам писал, — вздохнул господин Мархель. — Ну что же делать, придется…
— С такими, знаешь, подробностями…
— Не переживай.
— Да я ничего.
— Вот я и говорю. Не такое мы с тобой переживали. Не такое осиливали.
— Правду говоришь. Только как все-таки быть? Я ведь в строительстве этом ни ухом пи рылом, сам знаешь. Если бы мог, так вмешался бы, взял бы на себя руководство…
— Положись на меня, — сказал господин Мархель.
— А знаешь, что еще в ответе Императора было? Что мы не уделяем внимания возвеличению императорской фамилии, отсюда все наши беды. Поставили памятник какому-то там инженеру, а до сих пор нет памятника Императору… пардон, не памятника, а скульптуры. Кто-то настучал, вот он и сердится.
— Да, это мы упустили, — согласился господин Мархель. — Не с того конца взялись. Но это еще не поздно исправить. Вмонтируем в ленту, и вся недолга. Будто бы летом еще поставили.
— Тогда надо успеть хотя бы до снега.
— Надо успеть. Это уж все в твоих руках.
Затем выслушали майора Вельта. Майор очень подробно разъяснил механизм выявления агентов с помощью тотализатора. Кроме того, сообщил он, тотализатор будет давать небольшой, но верный доход казне. Кроме того, личный состав будет получать моральное удовлетворение от реализации своих прогнозов. Деятельность майора Вельта была одобрена.
Ох, и изменился майор! Петер искоса разглядывал его ставшее необычайно значительным лицо, гордо развернутые плечи и выпяченную грудь, будто майор навсегда задержался на глубоком вдохе. Смотрелся майор на полковника — минимум, а то и на генерал-майора. Далеко пойдет, подумал Петер. Потом он вспомнил лагерь. Далеко пойдет…
— А со скульптурой мы выкрутимся очень просто, — сказал Петер, когда майор сел. — В реквизите, который привезли с собой диверсанты — ну, те, которые выдавали себя за киногруппу, — там у них есть скульптура Императора. Она, правда, из папье-маше, но раскрашена под мрамор, так что вряд ли кто-нибудь это заметит, особенно если постамент сделать повыше.
Генерал и господин Мархель переглянулись.
— Что же ты раньше-то молчал? — укоризненно сказал господин Мархель. — Догадаться не мог, что ли?
— Сценарием же не было предусмотрено, — сказал Петер, разводя руками.
— Так ведь все разве предусмотришь? — сказал генерал. — На то и задница мягкая, что не все стулья с подушками.
— Верно, верно, — сказал господин Мархель. — А постамент, наверное, сделаем из секции моста. Очень символично получится.
— Очень символично, — сказал генерал. — Император на какой-то клетке. Ты бы думал сначала, а потом уж…
— Ни на какой не на клетке, — горячо возразил господин Мархель. — Все знают, что это секция моста. А чтобы вообще не возникало никакого ненужного ассоциирования, секцию эту можно обшить фанерой или шифером… изнутри, да, точно — изнутри обшить, и тогда вся структура будет на виду, и в то же время — никаких ассоциаций с клеткой.
— Ну, так еще можно, — сказал генерал. — Давай, Вельт, ты этим и займешься. Чтобы к утру все было как надо.
— Почему это я? — капризно сказал майор Вельт. — Мне за сегодняшни день еще восемнадцать агентов выявить надо.
— Р-разговорчики! — сказал генерал. — Р-разбаловался! Выполнять!
— Есть, — сказал майор с нехорошей сдавленностью в голосе. Он четко повернулся и вышел. Генерал с нежностью поглядел ему вслед и вздохнул.
— Не люблю на людей шуметь, — сказал он. — Но вот приходится иногда…
А утром выпал снег. Петер встал очень рано, не спалось, и вышел из блиндажа в совсем иной мир. То, к чему он привык и без чего уже не видел окружающего его пространства: переплетения черно-ржавого железа, глыбы бетона, глыбы камня, горы щебня и просто горы — все это оказалось вдруг прикрыто пушистым и совсем не холодным покрывалом, и только местами из-под него высовывались особо острые углы, как локти и колени покойников, почему-то Петеру пришло на ум именно это сравнение, потому, может быть, что именно такое свежеприкрытое поле он видел прошлой зимой, после неудачного наступления на северо-западе… Снег не взбодрил его, а расстроил. Впрочем, расстройство в чувствах не помешало ему растереться до пояса этим самым снегом, приведя тело в состояние, сравнимое с радостью.
По снегу местами были протоптаны дорожки, колеи и дороги, и внизу, у стапеля, снег моментально приобрел серо-черный цвет, как вокруг свежей воронки, и тем не менее пейзаж сменил очертания, и мир стал обманчиво велик и чист.
Петер ждал пополнение к вечеру, но они объявились уже в девять утра: взвизгнув тормозами, остановился знакомый полугрузовичок, и Петера, размышлявшего о дне минувшем, облепили с трех сторон Камерон, Менандр и Брунгильда. Из машины улыбались Эк и сам Летучий Хрен — оба в теплых шапках, оба довольные, что так все хорошо устроили… Петер, как ватный клоун, неловко топтался на месте и прятал руки, потому что они постоянно натыкались на Брунгильду, потом она сама обняла Петера, ставшего вдруг маленьким и слабым, утопила в себе и, утопив, поцеловала в губы — так, слегка… «Закраснелся, как девочка! — хохотал Камерон, лупя Петера по гулкой спине. — Отвык тут от нормального обращения, скажи ему, Брунгильда!» — «А то он привыкал когда-то, — отвечала Брунгильда, — это же Петер-послушник, а не вы, кобели похотливые!» — «Ну, вы и живете, я посмотрю, ну и дрянь у вас тут, — говорил Менандр, озираясь, — нет, я этого так не оставлю…»
— Ну, докладывай, — сказал, наконец, Летучий Хрен, когда все было развешано по гвоздям и растолкано по углам, когда угомонился Камерон и скрылся куда-то Менандр, младшие операторы привели себя в соответствие с моментом, а Брунгильда расположилась на кровати Петера в свободной позе, греясь в перекрещивающихся взглядах и чувствуя себя в этом перекрестии свободно, как, скажем, кинозвезда в лучах софитов.
— Работать очень трудно, — сказал Петер. — Советник не просто вмешивается, а начисто лишает возможности делать что-то самостоятельно. Все съемки только по сценарию, кое-что я пытался делать от себя — запретил и теперь учитывает всю пленку до последнего метра. Как я понимаю, по плану мост уже должен быть сдан, поэтому все, с чем саперы столкнулись в действительности, считается несуществующим. В сценарии есть поистине кретинические моменты, но мы должны работать под документ. Масса создания ситуаций, пересъемок, фальсификации, игра монтажом. Все.
— Кое о чем я догадывался, — сказал Летучий Хрен. — Но ты был бы не ты, если бы не делал все поперек. Так ведь?
— Поперек — нечем, — сказал Петер. — Пленки едва хватает на вдоль. Я же говорю, он проверяет все до метра.
Летучий Хрен покивал головой.
— Хорошо… да. Значит, сенсаций не будет? — не то чтобы спросил, а почти с уверенностью произнес он.
— Будет пленка — попробуем что-нибудь сделать, — сказал Петер.
— Какое! — сказал из угла Шанур. — Поздно что-то делать. Такие сцены упустили!
— Ну, стройка-то еще не кончена, — сказал Петер.
— Ладно, насчет пленки — это я подумаю, — сказал Летучий Хрен. — Ну и, наверное, попробую побеседовать с советником. Пусть он войдет в положение — мы ведь даем не только пропагандистский материал, нам нужна и информация.
— По-моему, это бесполезно, — сказал Петер. — Я пробовал.
— То ты, а то я, — возразил Летучий Хрен. — Разница?
— Посмотрим, — сказал Петер.
В тот день, хоть этого никто и не ожидал, прибыло пополнение и саперам. Колонна грузовиков, две зенитные самоходки, впереди — «хорьх»-амфибия с огромным седым саперным майором, все это вторглось в черно-белый мир ущелья и загудело, замелькало, заговорило. Шестьсот новобранцев, стриженных наголо, в новеньких шинелях, в войлочных теплых сапогах, выстроились неподалеку от штаба, и майор, придерживая правой рукой положенный по уставу кортик — никто из саперных офицеров не носил кортиков! — отправился докладывать генералу о прибытии. Его не было долго. Потом в штаб проследовал конвойный наряд. У Петера заныло под ложечкой. Через десять минут майора, уже без кортика, без ремня и без шапки, со скрученными за спиной руками, вывели из штаба и повели к обрыву. Он не хотел идти, упирался, его подталкивали; потом он плечом отбросил конвоира и хотел что-то крикнуть своим, но офицер, старший наряда, выстрелил из пистолета ему в затылок. Майор упал. Строй саперов заволновался, но тут с двух сторон ударили поверх голов зенитные пулеметы. Саперы повалились на снег. Солдаты комендантского взвода оцепили их и повели в глубь ущелья. Петер, не переставая снимать, пошел следом. Саперов положили на землю, огородили то место веревкой с флажками и поставили пулеметы. Тут же разбили палатку, внесли в нее печку, стол и несколько стульев, и майор Вельт с подручными стал проверять, кто есть кто.
