Венера плюс икс. Мечтающие кристаллы - Эдвард Гамильтон Уолдо
Пока Джанетт это говорит, Карен находит небольшой обмылок и пытается вставить себе туда, куда мыло вставлять не стоит. Джанетт тянется к ней, хватает за ручку и шлепает.
– Карен! – говорит она строго. – Нельзя там трогать! Это нехорошо!
– Ну что ж, ты начинаешь в этом разбираться, – сказал Филос.
Он встретил Чарли у основания невидимого лифта, появившись внезапно – словно случайно проходил мимо. Его глаза светились от некоего тайного внутреннего удовольствия. А может быть, это было не удовольствие, а удовлетворенность собственной осведомленностью. А может, и печаль.
– Просто ужасно, как Сиес отвечает на мои вопросы, – сказал Чарли. – Всегда остается ощущение, что он что-то скрывает.
Филос рассмеялся. Чарли уже успел заметить, что у него очень приятный смех.
– Мне кажется, – сказал ледомец, – что ты уже готов для главного блюда в нашем меню. Первый детский центр – вот как оно называется.
Чарли посмотрел на здание Первого медицинского, потом – Первого научного.
– А это что, не главные?
– Нет, – отозвался Филос. – Они – лишь оболочка, рамка, техническое обеспечение. Значимость их не так уж и велика. Первый детский – это суть нашей сути, самое замечательное, самое большое, что у нас есть.
Чарли окинул взглядом громаду здания, висящего над ним, и вопросительно посмотрел на Филоса.
– Должно быть, это достаточно далеко, верно?
– Почему ты так решил?
– Ну, если он больше, чем эти здания, а его не видно, значит, он далеко за горизонтом, так?
– Ты увидишь его и отсюда, – улыбнулся Филос. – Вот он.
И ледомец показал на небольшой коттедж, спрятавшийся в складках холма, покрытых безупречно ухоженным газоном; по его невысоким белым стенам вился огненно-красный плющ, на окнах стояли ящики с цветами, а на углу белая стена уступала место внушительной конструкции из больших валунов, оказавшейся трубой, из которой изящно струился голубой дымок.
– Не возражаешь, если мы чуть пройдемся? – спросил Филос.
Чарли вдохнул свежий теплый воздух, ощутил, как упруго прогибается под его подошвами трава, и ответил:
– Конечно не возражаю.
И они отправились к коттеджу, но не прямиком, а петляя, по склонам покатых холмов.
– И что там? – спросил Чарли.
– Увидишь, – ответил Филос, похоже, томимый радостным ожиданием.
– У тебя были дети? – спросил он.
– Нет, – ответил Чарли, немедленно подумав о Лоре.
– А если бы были, ты бы их любил?
– Думаю, любил бы, – отозвался Чарли.
– И почему? – спросил Филос, после чего остановился, взял Чарли за руку и, развернув его к себе, серьезно посмотрел в глаза.
– Не торопись отвечать, – сказал он. – Подумай.
Озадаченный, Чарли не смог найти в качестве ответа ничего, кроме:
– …хорошо.
Филос кивнул, и они пошли дальше. По мере приближения к коттеджу Филос проявлял все большее нетерпение, и Чарли даже показалось, что от него исходит некая энергия… Чарли вспомнил виденный когда-то давно документальный фильм, фильм о путешествии. Камера была установлена на самолете, который летел на небольшой высоте над полями и домами, дорогами и рощами, и земля быстро уносилась прочь, но ничего не происходило; и ничто не предвещало, что должно произойти нечто значительное, и, казалось, что скучный ландшафт будет вечно, с назойливой монотонностью, лететь куда-то назад, в прошлое – если бы не музыка. Музыка, полная напряженного ожидания, готовила зрителя к последнему взрыву цвета и форм, и сама взорвалась мощным tutti всех инструментов, когда самолет вдруг вылетел в безмерное пространство Большого Каньона, в лоне которого теснилась река Колорадо.
– Смотри! – тронул Чарли за руку Филос.
Чарли посмотрел и увидел юного ледомца в желтой шелковой тунике, который, прислонившись к скале, стоял у них на пути. Когда Чарли и Филос приблизились к юноше, произошло то, чего Чарли никак не ожидал: обычно, когда люди, даже незнакомые, встречаются, происходит некое взаимодействие – обмен взглядами, улыбки… Здесь же не произошло ничего. Молодой ледомец стоял, опершись спиной о скалу, на одной ноге, согнув вторую и ухватившись ладонями за внутреннюю сторону бедра. На изящно очерченном лице застыло отрешенное выражение, а полуприкрытые глаза смотрели в никуда.
– Что с ним? – тихо спросил Чарли.
– Тихо! – прошептал Филос.
Как можно более осторожно они прошли мимо молодого человека в тунике. Филос, поравнявшись с юношей, помахал ладонью перед его лицом – никакой реакции.
Они пошли дальше, причем Чарли поминутно оборачивался, чтобы взглянуть на странного молодого человека, но тот так ни разу и не пошевелился – только края его туники легко колыхались на ветерке. Наконец, впавшая в транс фигура скрылась за поворотом, и Чарли сказал:
– Помнится, ты говорил, что ледомцы не спят. То есть вообще не спят, никогда!
– А это был не сон.
– Но что же тогда? Он что, болен?
– Нет, – покачал головой Филос. – И я рад, что ты увидел этого юношу в таком состоянии. Время от времени тебе придется столкиваться с подобным. Он просто остановился – вот и все!
– Но что с ним?
– Абсолютно ничего! Назови это… перерывом, паузой. Кстати, такие вещи достаточно обычны и в твои времена. Американские индейцы с Больших равнин делали то же самое, равно как и кочевники с Атласских гор. Это – не сон. Но кое-что общее со сном здесь есть. Ты когда-нибудь изучал этот предмет?
– Ну, я бы не назвал это изучением!
– А я изучал, – произнес Филос. – Самое интересное здесь вот что: когда ты спишь, ты видишь сны. Иными словами, галлюцинируешь. Когда спишь регулярно, ты регулярно и галлюцинируешь, хотя сон здесь – лишь удобная оболочка, а галлюцинации можно переживать и вне сна.
– Мы называем это грезами.
– Как бы ты это ни называл, это универсальная способность человеческого мозга, а может быть, и не только человеческого. Интересно то, что, если лишить сознание способности галлюцинировать: например, если будить человека всякий раз, когда он погружается в грезы, то мозг не выдерживает.
– Ломается, что ли?
– Что-то вроде того, – ответил Филос.
– То есть, если бы ты разбудил этого ледомца в желтой тунике, он сошел бы с ума? – спросил Чарли. И, помолчав, поинтересовался: – Вы что, тут все такие хрупкие? Пальцем не тронь?
Филос рассмеялся – грубость Чарли (естественная реакция на нечто нелепое) его позабавила.
– Нет! – сказал он. – Я говорил о гипотетической, чисто лабораторной ситуации. В обычной жизни никто не станет прерывать чей-либо сон настойчиво и регулярно. И, уверяю тебя, этот молодой человек нас видел, осознавал наше присутствие. То есть у него был выбор, но он предпочел сосредоточиться на том, что происходило в его голове. Если бы я был более настойчив или, скажем, если бы его отвлек от его видений твой голос…
Это было сказано мягко, но Чарли понял – он говорит не так, как другие; его голос звучал как фагот среди флейт.
– …если бы твой голос, – продолжал Филос, – отвлек его от его видений, он бы заговорил с нами, простил бы нас за то, что мы вторглись в его грезы, попрощался бы с нами.
– Но зачем это нужно? Какова цель?
– Зачем? – переспросил Филос. – Это механизм, с
