Шарон Ли - Завтрашняя запись
— Она была танцовщицей в театре Джайтлина — рассказчицей. Певицей. — Голос худой женщины дрогнул — сорвался. — Все ее обожали. Она могла бы получить покровительство любого из дюжины самых высокопоставленных… Она могла бы… Но был Каффир, и она упорно отказывалась открыть мне, чем он ее держит. Он мучил ее, заставлял унижаться, обворовывал — а она никогда…
Она вдруг вскочила, неловко приземлилась на ноги и широко раскинула руки, словно обнимая всех нарисованных женщин сразу.
— Вот почему я не могу поверить в ее смерть! — вскрикнула она и, не дожидаясь ответа, повернулась лицом к Корбиньи.
— Скажите мне! — потребовала она. — Он ее убил? Я ему отомщу. Я поступлю с ним так, как он поступил с нею…
— Простите меня, если я скажу, что это представляется маловероятным, — проговорила Корбиньи.
Она не хотела быть жестокой, но слишком ясно видела неуклюжие, ведомые страстью движения этой женщины. Та отшатнулась.
— Вы сомневаетесь в моей любви? — спросила она желчно.
— Отнюдь, — возразила Корбиньи. — Но любовь мало что определяет, когда возлюбленная мертва. И хотя вы имеете право на мщение, если найдете того, кто лишил вас вашей подруги, таковое мщение эффективнее всего осуществлять в более спокойном расположении духа, без нетерпения, ненависти — или страха.
Взгляд, скользнувший по лицу Корбиньи, почти обжигал.
— Что-то вы очень в себе уверены!
— У меня есть некоторый опыт мщения — и связанных с ним вопросов. Разведчик Планет должен уметь защищаться и нападать, а также оценивать полезность обоих этих действий, иначе невозможно вести дела Корабля среди планетников. — Она наклонила голову, не пытаясь удерживать взгляд собеседницы. — Как вас зовут?
На лице отразилось изумление, за которым последовал ироничный поклон.
— Тео.
Казалось, она собиралась еще что-то добавить, но ее прервал громкий стук в дверь.
Корбиньи обернулась, переводя тело в боевую стойку. Она приблизилась к двери на два шага, когда Тео крикнула: «Подождите!» — и рванулась вперед, хватая ее за рукав.
Хорошо, что это тело не было ее собственным. Благодаря этому пощечина, полученная планетницей, заставила ее упасть на одно колено, прижимая ладонь к щеке, но при этом, как ни удивительно, вторая рука продолжала держать Корбиньи за рукав, а неповрежденный глаз сверкал все так же смело.
— Подождите! — повторила она не так громко, но потому даже более настоятельно.
Стук резко оборвался и стали слышны голоса — невнятные, но явно ведущие спор. Они обменивались громкими фразами почти минуту, а потом к ним присоединился третий, и вскоре после этого раздался звук удаляющихся шагов.
— Наверное, в патруле новый полицейский, который еще не выучил знаки, — сказала Тео. — Иногда такое случается, но старшие быстро объясняют ему, что к чему. — Она потрогала щеку, болезненно морщась. — Совсем не обязательно было бить так сильно!
— Но я ударила очень слабо, — ответила Корбиньи со спокойствием, которого отнюдь не испытывала. — Вам была бы очень полезна привычка не хватать меня руками, сударыня.
Незаплывший глаз расширился, губы приоткрылись — и что-то новое нарисовалось на горестном выражении ее лица. Возможно, она хотела что-то сказать, но тут на порог упала тень — и Свидетель осторожно заглянул в комнату.
— Я нашел тебя, Воин, — проговорил он своим бесцветным ровным голосом. — Анджелалти Искатель очнулся.
Он закрыл глаза, снова открыл и вышел.
— Слава Кораблю! — выдохнула Корбиньи.
Она внезапно вспомнила о находившейся рядом женщине и повернулась, чтобы помочь ей подняться.
Помощь Тео отвергла, вскочив на ноги со всей своей лихорадочной неуклюжестью.
— Идите к своему кузену, — проговорила она довольно неприветливо. — Мне надо работать.
Что-то в этих словах заставило Корбиньи приостановиться, но внимательный взгляд, брошенный на лицо собеседницы, не обнаружил ничего, кроме неловкости и все той же едва сдерживаемой страсти.
— Я благодарю вас, — тихо сказала она.
Сделав изящный поклон, подобающий гостье, она ушла из комнаты и направилась через мастерскую туда, где лежал Анджелалти.
Глава тридцать седьмая
Был запах абрикосов — и была боль, обжигающая всю руку до самых кончиков пальцев.
Еще был звук — громкие стуки, от которых он проснулся, поскрипывания и шорохи вблизи, исходящие, очевидно, от приглашенной к нему сиделки. Через секунду — или две — он откроет глаза и покажет, что пришел в себя.
«Ужасно глупо сделал, — подумал он неотчетливо. — Эдрет сломает тебе и вторую руку, причем вполне заслуженно».
Шорох приблизился, вырвав его из воспоминаний. Сладкий запах усилился, и он сразу же вспомнил, что за это приключение Эдрет его вообще не ругал.
Лал открыл глаза — и с новым недоумением уставился на прелестное лицо, оказавшееся неожиданно близко от его собственного.
Агатовые глаза затуманились, а лицо немного отодвинулось, словно она села на пятки.
— Анджелалти? — Голос звучал трелью, разжигая пламя, которое Эдрет так тщательно тушил. — Это Корбиньи, кузен. Свидетель сказал, что ты очнулся.
— Корбиньи…
Голос у него сорвался, и он с мукой провел сухим языком по горячечным губам.
— Ну вот, ты действительно приходишь в себя! Минутку… — Она вытянула руку в алой ткани и поднесла ему сладко дымящуюся пиалу с чаем. — Выпей… Вот так. Ты уже хорошо соображаешь? Потому что скажу тебе прямо, кузен, — мы попали в чертовский переплет!
— Правда?
Он заворочался, и она отставила пиалу, чтобы помочь ему сесть. Не без труда они вдвоем посадили его на кушетке прямо, спустив ноги на пол. Он на секунду прикрыл глаза и вспомнил несколько самых крепких ругательств: в руке вспыхнула боль, голова пошла кругом.
Открыв глаза, он обнаружил, что Свидетель сидит на ковре, скрестив ноги, и наклонил голову в уважительном приветствии.
— Как поживает Трезубец?
— Очень хорошо, Анджелалти. Событие сотрясается, и Свидетельство балансирует на грани изумления.
Корбиньи рассмеялась.
— Так он понимает наслаждение, — сказала она. Свидетель переместил свой взгляд на нее.
— То, что существует, может быть единственно существующим, о Воин. Изменение события — дело святое.
Она передернула плечами и снова посмотрела на своего кузена.
— Он еще безумнее прочих планетников, кузен, но, похоже, к нам он настроен дружески.
— Хочу надеяться. — К нему почти вернулась память, и он осмотрелся, обращая внимание на кушетку, сундучок, красную ширму и каменный пол. — Где мы? Я думал, космопорт, «Дротик»…
— Мы направлялись в космопорт, когда полиция отменила инструкцию такси. Пришлось бросить эту проклятую машину и бежать, а ты истекал кровь и валялся трупом! Свидетель нес тебя, а я взяла Трезубец. Но мы все равно попались бы, кузен, если бы нас не спасла женщина, которая была… другом той, что носила это тело до меня. Лал нахмурился и пристально посмотрел на нее:
— Кто она?
— Кто? — Корбиньи моргнула. — Ну, она называет себя Тео, кузен. И в этом доме есть комната, где висят только портреты… Ее звали Морела, она была танцовщицей и рассказчицей в театре Джайтлина и имела любовника по имени Каффир, которого Тео подозревает в ее убийстве.
Он покачал головой:
— В Синем Доме она числилась как самоубийца.
— Это, несомненно, успокоит сердце Тео, — язвительно отозвалась Корбиньи.
Он нахмурил брови и пожал плечом в знак безразличия.
— Так это или нет — нас не касается. Наша задача состоит в том, чтобы добраться сначала до космопорта, а затем — до «Дротика». После того как Линзер нас отсюда вытащит…
— Зачем полагаться на торговый корабль и чужого пилота, когда «Гиацинт» готов тебя принять — и пилот из Членов Экипажа готов его вести? — Она помедлила, едва смея допустить почти богохульную мысль, и осторожно посмотрела на него: — Ты умеешь вести корабль, кузен?
В глубине темно-голубых глаз вспыхнул смех.
— Кажется, ты считала меня Капитаном? — Он чуть подвинулся — возможно, чтобы удобнее положить руку — и веселье ушло. — Я могу вести корабль, не бойся. А что до причин, по которым я намерен добраться до «Дротика», то мне принадлежит половина корабля, а Линзер — мой компаньон. Мой… сокапитан. Мой друг.
Он еще раз пошевелился и вздохнул.
— Ты, конечно, можешь действовать, как пожелаешь. Между нами долгов не осталось. Бери «Гиацинт» и возвращайся на свой Корабль. Передай им, что Завтрашняя Запись солгала и что героя-капитана не существует.
— Да, конечно, — отозвалась она, ощущая горечь сарказма у себя на языке. — Я дезинформирую старших, назову лжецом Первого Капитана и обреку Корабль на гибель.
Она вздохнула, внезапно ощутив страшную усталость, и опустила глаза на тонкие руки, сложенные у нее на колене. Внезапно ощутив прилив ужаса, она снова посмотрела на него.
