Роберт Силверберг - Замок лорда Валентина (сборник)

— Ты стал таким чувствительным.

— Слишком.

Он продолжал смотреть на север. Огромная душа дракона лежала тяжким грузом на его душе. Его чувствительность за эти месяцы постоянного напряжения значительно возросла; теперь он мог посылать мысленные сигналы почти без усилия и едва сдерживался, чтоб не делать этого. Во сне или наяву он странствовал в недрах души мира. Расстояние уже не являлось для него препятствием. Он ощущал все, даже суровые, горькие мысли оборотней, даже медленные пульсирующие излучения, исходившие от драконов.

— Что ему нужно? Он хочет напасть на нас, Валентин? — спросила Карабелла.

— Сомневаюсь.

— Но ты не уверен?

— Я ни в чем не уверен.

Стремясь соприкоснуться с разумом громадного хозяина моря, он послал ему мысленный сигнал. На мгновение образовалось что-то наподобие контакта — ощущение открытости, взаимопроникновения. А потом это ощущение исчезло, будто его смахнули могучей дланью, но не презрительно, не высокомерно, а так, будто дракон говорил: «Не сейчас, не здесь, еще не время».

— У тебя такой странный вид, — сказала она. — Так будет дракон нападать?

— Нет. Нет.

— Ты кажешься испуганным.

— Нет, я не испуган, нет. Я просто стараюсь понять. Но я не чувствую угрозы. Только настороженность… бдительность… этот могучий разум наблюдает за нами…

— И, наверное, сообщает о нас метаморфам?

— Возможно.

— Если драконы и метаморфы заключили против нас союз…

— Так считает Делиамбер, основываясь на показаниях какого-то метаморфа, которого больше уже не допросить. Мне кажется, что все гораздо сложнее. Думаю, что пройдет еще немало времени, прежде чем мы поймем, что связывает меняющих форму и драконов. Но повторяю, опасности я не чувствую.

Она помолчала, глядя на него.

— Ты и вправду можешь читать мысли дракона?

— Нет. Я чувствую мысли дракона, их присутствие. Прочитать я ничего не могу. Дракон — загадка для меня. Чем сильнее я стремлюсь добраться до него, тем легче он отталкивает меня.

— Он поворачивает. Он начинает удаляться.

— Да. Я чувствую, что он закрывает от меня свой разум… удаляет меня… отстраняется…

— Чего он хотел, Валентин? Что он узнал?

— Хотел бы я знать.

Корональ крепко вцепился в поручень. Он обессилел, его трясло. Карабелла на мгновение положила ладонь на его руку и сжала ее. Они снова погрузились в молчание.

Он не понимал. Он понимал так мало, но догадывался, как важно понять. Он был уверен, что именно через него могут быть решены проблемы мира и восстановлено единство. Он, только он может свести в гармонии противоборствующие силы. Но как? Как?

Когда много лет назад смерть брата неожиданно сделала его короналем, он безропотно взвалил на себя эту ношу, отдавая себя всего делу, хотя иногда королевские обязанности казались ему колесницей, которая беспощадно влачит его за собой. Но, по крайней мере, он получил подготовку, которую должен иметь король. А теперь, как ему начинало казаться, Маджипур требует от него, чтобы он стал богом, к чему он вовсе не готовился.

Он все еще ощущал присутствие дракона где-то неподалеку, но не мог установить настоящий контакт и вскоре отказался от всяких попыток. Он простоял до сумерек, устремив взгляд на север, будто ожидал увидеть Остров в виде маяка, сияющего в темноте.

Но до Острова оставалось еще несколько дней плавания. Сейчас они проходили широту огромного полуострова Стойензар. Морской путь от Толагая до Острова пролегал через Внутреннее море почти до Алханроэля — практически до оконечности Стойензара, — а потом огибал архипелаг Родамаунт и выходил к Нуми-нору. Такой маршрут позволял в полной мере использовать господствующие южные ветры и сильное родамаунтское течение: дорога от Сувраэля до Острова занимала гораздо меньше времени, чем путь в обратном направлении.

В тот вечер он много говорил о драконе. Зимой здешние воды обычно кишели ими, поскольку драконы, пережившие сезон осеннего промысла, как правило проходили мимо побережья Стойензара, когда возвращались на восток, в Великий океан. Но сейчас не зима, и, как имел возможность заметить заодно с остальными Валентин, в этом году драконы избрали необычный маршрут, устремившись на север, мимо западного берега Острова, к некоему таинственному месту встречи в полярных водах. Но сегодня драконов, кажется, можно встретить в любой точке моря, а кто знает почему? Только не я, подумал Валентин. Точно не я.

Он тихо сидел среди друзей, разговаривал немного, собираясь с духом и восстанавливая силы.

Ночью, лежа рядом с Карабеллой, он не спал и прислушивался к голосам Маджипура. Он слышал голодный плач в Кин-торе и испуганное хныканье в Пидруиде; до него доносились злые выкрики стражей порядка, носящихся по мощеным улицам Велатиса, и лающие речи уличных ораторов в Алаизоре. Он слышал свое имя, повторяемое пятьдесят миллионов раз. Он слышал, как метаморфы в своих насыщенных влагой джунглях смакуют победу, в достижении которой уверены, и слышал, как драконы на дне морском зовут друг друга трубными, мрачными голосами.

Чувствовал он и прохладное прикосновение материнской ладони к своему лбу, слышал слова Повелительницы Снов: «Скоро ты будешь со мной, Валентин, и я дам тебе покой». А потом ему явился Король Снов и объявил: «Сегодня ночью я обойду весь мир в поисках ваших врагов, мой друг корональ, и, если мне удастся поставить их на колени, я это сделаю». Эти слова дали ему некоторую передышку, пока не раздались снова крики страха и боли, пение морских драконов, шепот метаморфов; и так ночь перешла в утро, и он поднялся еще более утомленным, чем накануне вечером.

Но как только корабли миновали оконечность Стойензара и вошли в воды, разделяющие Алханроэль и Остров, Валентин почувствовал себя значительно лучше. Поток исполненных муки сигналов со всех концов света не прекращался, но здесь преобладала власть Повелительницы Снов, которая усиливалась с каждым днем, и Валентин ощущал постоянное ее присутствие в своей душе, и она поддерживала его, вела, успокаивала. Столкнувшись на Сувраэле с пессимизмом Короля Снов, Валентин красноречиво отстаивал свою убежденность в том, что мир можно восстановить. «Никакой надежды», — сказал ему Минакс Барджазид, на что Валентин ответил: «Надежда есть, нужно только протянуть руку и увидеть ее. Я вижу путь». А Барджазид возразил: «Нет никакого пути, и все потеряно». «Следуйте за мной, и я укажу путь», — сказал ему тогда Валентин. И в конце концов ему удалось вывести Минакса из состояния безысходности и добиться его не слишком охотной поддержки. Проблеск надежды, появившийся у Валентина на Сувраэле, чуть не пропал во время плавания на север, но сейчас, кажется, надежда возвращалась.

Теперь до Острова оставалось всего ничего. С каждым днем он все выше и выше поднимался над горизонтом и каждое утро, когда лучи восходящего солнца освещали с восточной стороны его меловые уступы, являл собой восхитительное зрелище: нежно-розовый при первом свете, затем ослепительно алый, после чего непостижимым образом совершался переход к золотистому, и, наконец, когда солнце стояло уже высоко в небе, Остров становился совершенно белым, и эта потрясающая белизна разносилась над водой, подобная звукам гигантских цимбал, всепроникающей, жизнеутверждающей мелодии.

В порту Нуминора Хозяйка Острова Сна ожидала короналя в доме, известном под названием Семь Стен. Вновь иерарх Талинот Исульд проводила Валентина в Изумрудный зал; вновь он увидел мать, стоящую между двумя танигалами. Она улыбалась, раскрыв объятия ему навстречу.

Но увидел он и произошедшие с ней удивительные и пугающие перемены, а ведь еще года не прошло с тех пор, как они встречались здесь же. Теперь ее черные волосы перемежались седыми прядями; теплота ее взгляда исчезла, уступив место холодной мрачности; время наложило отпечаток даже на ее царственную осанку — опущенные плечи, поникшая голова. Когда-то она казалась ему богиней, а теперь мнилась небожительницей, постепенно превращающейся в пожилую, вполне смертную женщину.

Они обнялись. Мать стала такой легкой, что, казалось, ее может унести прочь любой случайный ветерок. Они пригубили прохладного золотистого вина, и он поведал ей о своих странствиях по Пиурифэйну, о поездке на Сувраэль, о встрече с Доминином Барджазидом и о том удовольствии, которое ему доставил вид бывшего врага, обретшего здравый рассудок и вновь лояльного.

— А что Король Снов? — спросила она. — Сердечно ли он тебя встретил?

— В высшей степени. Между нами сразу возникли теплые отношения, что меня немало удивило.

— Барджазиды редко бывают приветливы, что вызвано, я полагаю, самими условиями жизни в той стране и их ужасными обязанностями. Но они отнюдь не чудовища, как принято считать. Минакс — человек неистовый, и я это чувствую, когда сталкиваются наши души, что бывает нечасто, но в то же время сильный и благородный.